США, тогда злейший враг СССР. Иерархов католической церкви подозревали
в намерении создать вместе с другими церквями единый фронт против со-
циалистического лагеря и мирового коммунистического движения. Эту свою
нервную неприязнь к католической церкви, в том числе влиятельной чехо-
словацкой, советские партийные идеологи старались привить усталым от
собственных бед и уже немногочисленным православным верующим, их
пастырям.
Задача облегчалась тем, что в годы сталинских репрессий цвет Русской
православной церкви был уничтожен или томился в лагерях, организован-
ная церковная жизнь в стране почти прекратилась; только в разгар войны
(1943 г.) власти воссоздали Московскую патриархию. Священников, многих
из них, власти старались использовать как инструмент для осуществления
своих послевоенных великодержавных устремлений.
Неудивительно, что в 1968 году находились священнослужители, ис-
кренне или не вполне, но публично поддерживавшие воинствующую поли-
тику властей.
Митрополит Иоанн (Ярославль): «Я внимательно слежу за событиями в
Чехословакии и радуюсь тому, как вовремя пришли на помощь чехословац-
ким друзьям, братьям по классу. Церковь солидарна с решением своего пра-
вительства…»
Архиепископ Палладий (Житомир): «К событиям в Чехословакии, вводу
на ее территорию наших и союзных нам вооруженных сил я отношусь как к
нормальному событию… Видимо, нам, духовенству, следует что-либо пред-
принять в этом направлении, как это делалось во времена венгерских собы-
тий».
Священник Сорока, настоятель церкви в городе Алексине (Тульская об-
ласть): «Правильно поступило наше правительство, что выступило с иници-
ативой о вводе войск в Чехословакию в целях ее спасения. Нельзя было
дальше спокойно созерцать и ждать, пока Западная Германия двинет свои
войска в Чехословакию…» 24
А что им, пастырям, оставалось делать в тоталитарной стране с общим
низким религиозным уровнем населения? Власть угрожала их приходам, их
мирянам, их церквям; возможно, безумной тяжести камень эти люди прини-
мали на свою душу, чтобы отвести от храмов и паствы новые гонения. Так
они оправдывали вторжение в Венгрию, так будут оправдывать ввод совет-
ских войск в Афганистан. Вопреки их истинному желанию, разрывая их ду-
ши, с их языка слетают чуждые им, богопротивные слова, тем самым делая
их самих страдальцами за веру.
Можно догадываться, почему Владимир Куроедов, председатель Совета
по делам религий при Совете министров СССР, много позже местного пар-
тийного руководства сел писать донесение в ЦК КПСС о настроениях в церк-
ви в связи с вводом войск. Он знал, что у Кремля не было и нет большого ин-
тереса к тому, что на самом деле думают о событиях загнанная русская цер-
ковь и прихожане.
В тот жаркий август, когда сыновья, упрощенно скажем – русских пра-
вославных, оказались в танках на чужой земле, их отцам и матерям, людям
по преимуществу деревенским, непонятно было, чего они там потеряли на
этот раз. Или мало приходило похоронок после Будапешта? К чехам и слова-
кам у них не было и быть не могло недобрых чувств, о них мало знали. По из-
бам крестьяне стояли на коленях перед образами, перед горящими лампада-
ми, уже не надеясь понять чуждое им, непонятное, но молясь во спасение
душ.
А чешским крестьянам-католикам, поддержавшим пражских реформа-
торов, появление чужих войск принесло тревогу за собственных детей, при-
званных в армию и запертых в казармах, беспокойство за свои деревни, хо-
зяйства, костелы, окруженные танками, за независимость страны, которой
так долго добивались предки. Надо было вместе выживать, и это еще больше
сплачивало нацию. Люди понимали, убеждали себя, что понимают, разницу
между политикой Кремля и настроением бесправной русской деревни, но
это не избавляло от боли.
Встреча на дорогах Чехословакии «православных» (условно) танкистов
и «католического» (условно) населения ломало традиционные представле-
ния о том, как это должно было бы выглядеть согласно устоявшимся цер-
ковным канонам; в этой истории у вторгшихся «православных» как-то не
наблюдалось ожидаемой от них особой любви к ближнему и у «католиков»
не замечено было традиционного, им приписываемого прагматизма, ориен-
тации на деловой успех. Разделенные христиане в этом событии как будто
обменялись психологией: во всеоружии, деловито выглядела пришедшая
«православная» армия, а «католическое» население, толпясь на улицах, де-
монстрировало если не созерцательность, то, во всяком случае, бесспорную,
часто молчаливую углубленность в себя. А когда люди начинали говорить,
повторяли, как самое для их разумения непостижимое: «И все же, зачем вы
пришли?»
Но это, конечно, не о церкви той и другой, а только о том, что способна с
церковью и с людьми делать власть, когда она одержима глобальной, воин-
ствующей, мессианской идеей и несет в мир хаос.
Фотографии к главе 12
Зденек Млынарж: «Реформаторское движение было разгромлено…И тогдашние руководите-
ли ( в их числе был и я) не могут полностью снять с себя ответственность». 1991
В пражской больнице М.Зикмунд передает И. Ганзелке медаль «За заслуги перед Чешской рес-
публикой», которой наградил путешественников президент Вацлав Гавел. Прага, 28 октября
1999
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. «Больше нет чувства ви-
ны…»?
Ветеран войны в электричке: «Великая страна никого не держит
силой…» Психический надлом российской армии в Чехословакии.
«Они кто – нападающие “Динамо”?» «Я рад, что Юра не дожил до
того, чтобы читать эти документы». Зачем чехам американский
радар? В Злине у Мирека в 2007 году. Как прощались с Иржи Ган-
зелкой
9 мая 2003 года на перроне Киевского вокзала в праздничной Москве
сажусь в пригородную электричку, тороплюсь к другу в Переделкино. Раз-
глядываю попутчиков. Напротив две деревенские женщины; у их ног при-
крытое газетой ведро. Справа от них мужчина в вельветовой куртке и в оч-
ках, за ним молодой священник в рясе. Слева от меня, у окна, женщина с ре-
бенком и подвыпивший старичок в старомодном пиджачке, грудь в медалях,
а справа девушка в берете и с глянцевым журналом в руках; журнал развер-
нут под острым углом, обложки прикрывают изображения от посторонних
глаз. Старичок с медалями, похоже, еще до моего появления пытался разго-
ворить соседей, но поддержки не находил. Наклоняется к ребенку, улыбается
ему, но что-то в нем клокочет и требует выхода. Видимо, выпил недостаточ-
но, чтобы говорить с самим собой. И теперь обрадован, уловив во мне готов-
ность слушать.
– Нет, ты мне скажи, кто лучше воевал: мы или немцы?
Я уставился на его медали.
Он выдерживает паузу, заранее зная, что услышит в ответ.
– Мы же победили, – говорю я.
Старик этого ждал.
Обвел всех веселыми глазами, молча приглашая в свидетели.
– Тогда скажи! В сорок первом году немцы шли на восток по земле с
нашим населением. Так? Там были рабочие и колхозники, пионеры, комсо-
мольцы, коммунисты. Все ненавидели фашистов и помогали, чем могли, сво-
им, родной Красной Армии. Девчонки шли санитарками, медсестрами, свя-
зистками, подростки уходили в партизаны. Пускали под откос поезда. Все
было против немцев! Земля горела под ногами. И по такой земле немцы шли
от Бреста до Москвы три месяца.
Так? Нет, ты скажи – так?!
А мы воевали на своей территории. Везде наши люди, отдавали, кто что
может. Кринку молока, кусок сала, вязаные носки. Сами несли, только воюй-
те, милые, гоните врага! Я видел старух, как они рыдали на развалинах. Была
у нас и злость и ярость. Америка помогала, как могла: мы летали на ихних
самолетах, ездили на ихних «бобиках» и «студебеккерах», ели их галеты, ту-
шенку, яичный порошок. Все забыли! А сколько мы гнали немцев обратно, по
той же дороге, до линии, откуда те в сорок первом начинали? Три года! Кто
же лучше воевал?!
Вокруг нас собираются люди, прислушиваются. Деревенские женщины
выпучили глаза, попутчик в куртке беспокойно поглядывает по сторонам,
священник смотрит в пол, девушка делает вид, что не может оторваться от
журнала.
