они сворачивают на швейцарскую территорию; в километре от дороги чуд-
ная деревушка, там сельское кафе, и можно выпить кружку особого местного
пива. «Жаль, – сокрушались приятели, – что в твоем паспорте нет швейцар-
ской визы». А что, спрашивал я, полиция деревни может потребовать мой
паспорт? «Ты с ума сошел, – смеялись спутники, – здесь за сто километров не
встретишь полицейского». Но кто-то может догадаться, что у меня нет визы
и могут быть неприятности? «Ну что ты говоришь? Кому придет в голову во-
прос, есть у тебя виза или нет! Сиди и пей пиво…» Я не понимал, почему в та-
ком случае мы не можем свернуть к деревушке. Теперь немцы смотрели на
меня с изумлением: «Но ты сам сказал, у тебя нет швейцарской визы. Нельзя
же!»
Нельзя, даже если о твоем прегрешении никто не узнает, и это тебе ни-
чем не грозит, тебе самому невозможно нарушить закон. На внутреннем за-
прете, как на фундаменте, для европейца стоит миропорядок и уважение к
собственной личности.
Помню и поездку с Ганзелкой и Зикмундом из Иркутска до Краснояр-
ска, когда мы останавливали «Татры», углублялись в тайгу, находили место у
ручья, разводили костер и готовили шашлыки, нанизывая кусочки мяса на
очищенные ножом еловые ветки. Сколько хлама в тайге после туристов! Как
будто с самолета над тайгой вываливают содержимое городских свалок. И
хотя чехословацкие путешественники выбивались из графика, опаздывали к
месту назначения, а там ждали люди, и я напоминал об этом, никто не спе-
шил к машинам, пока все следы от привала не оказались в мешке, а мешок в
кузове. Мешки выбросят на ближайшей свалке мусора. До сих пор вижу, как
Ганзелка, опустившись на корточки, сгребает ладонью застрявший в траве
пепел от погашенного костра и движением руки выпрямляет траву, чтобы
выглядела, как до нашего прихода. Хотя вокруг на три сотни километров ни
души. Нельзя!
И все же мой опыт общения с чехами слишком фрагментарен, чтобы су-
дить об их национальном характере. Могу сослаться на пражских психоло-
гов; по их наблюдениям, соплеменники не склонны выделяться, привлекать
к себе внимание, демонстрировать образованность или мастерство, предпо-
читая роль осторожного, отчасти замкнутого, часто самолюбивого, но всегда
неприметного индивида. У него свои отношения со временем. От чеха не
услышишь: «Встретимся часа в три…», он скажет: «…в три часа пятнадцать
минут»; и будет минута в минуту. И с этим ничего не поделаешь, чеха еще
долго будет раздражать русская необязательность, а у русского будет вызы-
вать усмешку чешская педантичность.
Я поймал себя на странном наблюдении. До 1990-х годов, в глухую пору
«нормализации», сидя с друзьями в чешской пивной, я ни разу не слышал,
чтобы соседи по столу говорили о политике, министрах, горячих новостях;
власть долго демонстрировала равнодушие к тому, как люди к ней относят-
ся, люди устали от несовпадения идеалов с действительностью, они теперь
сосредоточились на заботах семьи. Только в семье человек важен не как
налогоплательщик, а сам по себе, как личность, интересная окружению. Мо-
жет быть, единственная невольная заслуга Кремля и пришедших к власти
«здоровых сил» как раз была в том, что после Пражской весны они на два-
дцать лет вернули тогда активное чешское население обратно в семью, к
традиционным ценностям. Что, впрочем, не помешало чехам и словакам, лю-
дям семейным, быть вместе с молодежью в 1989 году, в отвечавшей их наци-
ональному складу и психологии бескровной «бархатной революции».
Письмо М.Зикмунда в Москву (28 января 2002 г.)
Дорогой Леня, 2 января я получил твое письмо от 21.12.01 (до того числа тоже
открытку из Непала и письмо с конца декабря 2000), большое тебе спасибо. В про-
шлых двух годах я снова шлялся по миру, посетил (третий раз) Шри-Ланку и Маль-
дивские острова, с Марией мы были в Иордании и Израиле, в августе 2001 я посетил
на острове Тенерифе известного мореплавателя Тура Хейердала, до того еще я успел
залететь в Калифорнию, чтобы сохранить огромный архив моего друга Эдуарда Ин-
гриша (композитор, кинооператор, мореплаватель и т.д.). Мне удалось привезти
более 1100 килограммов корреспонденций, фотографий, негативов, фильмов. <…>
Теперь я подготавливаю рукопись книги вместе с двумя молодыми людьми Пе-
тером Хорким и Мирославом Наплава, с которыми побывал на Шри-Ланке и Мальди-
вах. В марте мы готовимся вместе с Марией в Египет, так что видно, что я еще не
бросил – как мы говорим – nehodil jsem ještě cestovatelskou hůl do žita…
К сожалению, Юрий постоянно в пражской больнице, уже три года. Мне очень
жаль, что я никаким способом ему не могу помочь… Мирек 22.
Есть деликатная тема, к которой трудно подступиться, и единственное,
что я могу себе позволить, это поделиться разрозненными впечатлениями,
сложить которые в цельную картину не берусь. Речь о том, какую роль в со-
бытиях 1968 года играли православная и католическая церкви, как в проти-
востоянии проявляла себя, если проявляла, духовная культура двух род-
ственных христианских народов.
В Новом Городе на Вышеградскую выходит монастырь «На Слованех».
Его заложил в ХIV веке король Карл IV, основатель этой части города; тури-
сты толпятся у православной церкви Святых Кирилла и Мефодия, у иезуит-
ской церкви Святого Игнаца (Игнатия), у церкви Девы Марии Снежной… Но
что за чудо, монастырь! Над готическим зданием со стрельчатыми окнами и
скульптурами святых, будто выломившихся сквозь камень, у всех на виду
припавших спинами к наружным стенам, высоко на крыше сплелись две бе-
тонные плоскости, остриями восходящие к небу. Это две соперничающие
ветви христианства, обреченные сосуществовать. Монастырь и был задуман
ради единения католиков и православных. Навершие появилось за год до
вторжения, когда мало кто предчувствовал, что к чехам и словакам их еди-
новерцы скоро придут на танках.
Прямые участники конфликта с обеих сторон (высшие политические
власти, дипломаты, генералы армии, сотрудники безопасности) в массе не
были верующими, тем паче – воцерковленными людьми. Откуда взяться ве-
рующим в партийных и государственных структурах двух тоталитарных ре-
жимов, при господстве в обоих марксистской философии, когда занимать
видные посты и продвигаться по службе могли только воинственные без-
божники. Атеизм оставался принципиальной частью официальной идеоло-
гии и в Советском Союзе, и в Чехословакии, но в общественной жизни 1960-х
годов, в массовом сознании реальное место церкви и паствы имело свои осо-
бенности.
У католической церкви Чехословакии с ее традиционным центром в Ва-
тикане, юридически самостоятельном государстве, за двадцать лет «народ-
ной власти» еще не успела окрепнуть жесткая подчиненность новым пар-
тийным и государственным структурам, службам безопасности. Хотя там
тоже преследовали священнослужителей, закрывали мужские и женские мо-
настыри, отбирали их имущество, ограничивали поступления на богослов-
ские факультеты, запрещали церкви вести работу в новых жилых районах,
тюрьмах, исправительных и социальных учреждениях, при всем этом като-
лики не успели испытать столь затяжного разрушительного вмешательства
государства в их конфессиональные дела, как это выпало православной
церкви в Советском Союзе.
В Чехословакии с началом дубчековских реформ служители католиче-
ской церкви (римско-католической и греко-католической) выражали полное
доверие процессу демократизации. Подобно тому, как люди в черных сута-
нах, их иерархи были, по их словам, одним из источников морального и фак-
тического сопротивления власти нацизма в период оккупации, «наиболее
решительным социально-этическим крылом всего мирового христианства»,
во времена Пражской весны католики не только поддерживали власть, свя-
зывали с ней надежды, но за четыре месяца до вторжения войск требовали
«исключения возможности любого давления внутри страны и из-за грани-
цы», отвергали «любое вмешательство извне, если бы даже оно исходило от
друзей» 23.
Для Кремля Ватикан и католические проповедники в разных странах
оставались опасными идеологическими противниками, которым благоволит
США, тогда злейший враг СССР. Иерархов католической церкви подозревали
