А Любочка всегда привозила детей, которые каждый раз ломали у любимого фикуса Пастухова листья. Тот гонял их подзатыльниками, но дети не понимали намеков и, радостно визжа, убегали от него, по пути скидывая с подоконников стаканы.
Однажды на очередных похоронах бабушки Пастухова Валерии Соломоновны он не выдержал, встал и послал всех по матери. Но гости восприняли это как тост и выпили за упокой грешной души. Тогда Пастухов перешел на мат. Но эффект был уничтожен троюродным братом Гришкой, который кинул шапку на пол и с криком «Эхма!» затянул песню под аккордеон. Так что Пастухову ничего не осталось, как полюбить родню.
Пища
Евгений Филимонов был баловень. В семье вторым ребенком. На старшую сестру родители пустили все надежды и способы воспитания. А его баловали, кормили с рук, гуляли с ним только в теплую погоду и ставили ему горчичники для профилактики, а мороженное давали только растаявшее. Это все, несомненно, имело отражение в характере их сына.
Чтобы избежать бытовых неприятностей вроде готовки, тот тут же женился на барышне из приличного семейства, которая обеспечила ему бездумное существование. Не это ли есть счастье?
Но роковые обстоятельства сложились так, что остался он однажды дома один на целые выходные.
Уверенности и жизнерадостности Жене было не занимать, потому как продуктов предусмотрительная умница-жена оставила полный холодильник. Но случилось так, что к нему заглянул приятель Дарилов, который принес с собой горячительные напитки. И под них как-то само собой пошли все продукты, на горячую-то голову аппетит бывает огого!
А когда обнаружилось окончание запасов и жидкостей, и продуктов питания, Дарилов высказал свои искренние соболезнования по поводу того, что ему спешить надо, дела-с.
Так что Филимонов остался перед фактом отсутствия продуктов питания.
Но он проявил свойственную его семье сообразительность и вспомнил, что еду жена делала из продуктов. Раз глупая баба может, то и он справиться.
Обнаружив в доме довольно много полуфабрикатов, он принял решение: коль делать, то с размахом. И определил на первое суп из макарон, на второе макароны по-флотски, а на десерт компот без макарон.
Объяснить меню можно было тем, что остановил свои поиски продуктов Филимонов на пачке макарон да банке говядины.
Сначала суп не задался. Варил-варил Евгений цельный час. А они как были твердые, так и остались. Не знал он секрета, что упаковку снять надо, вот и опростоволосился. Дальше – хуже: вареные макароны решил употребить на второе блюдо, раз уж они там участвуют, но столкнулся с проблемой консервы. Обнаружил, что никаких способов банку открыть нету, инструкций на ней тоже никаких. Проявив мышление инженера, Филимонов понял: банку надо проткнуть чем-то более острым и твердым, чем банка. Пошли эксперименты. Ложка тут же проявила свою бесполезность и, соскользнув, ускакал под тумбу, где и была оставлена.
Вилка показала себя лучше и даже пробила дырку, но погнулась. Что делать дальше, было непонятно.
И тут был обнаружен красавец консервный нож, которым Филимонов и пробил банку и даже, приложив силу и момент, выкорчевал ее, но в приступе голода решил ничего не готовить, а есть консервы так, из банки.
Но, как мы помним, проклятущая ложка была забыта под тумбой, так что в ход пошли пальцы. И, разумеется, Женя порезался. Увидев кровь, он упал в обморок, где его и нашла жена Ирина Николаевна. Привела в чувства, накормила и даже на работу позвонила, отпросила на весь понедельник. Еще бы, столько переживаний!
Андрей Диченко «Афганец»
С одной стороны улицы Героев Сталинграда стояли старые деревянные дома. Построены они были, вероятно, когда-то сразу после войны, и жили в них сразу по нескольку семей. Как правило, каждый дом являл минимум два поколения, задержавшихся по непонятным причинам в этом западнобелорусском захолустье. Сразу напротив деревянных хат возвышались панельные девятиэтажки, раскиданные вдоль дороги замысловатым геометрическим узором.
В одной из них, под номером 13, Коля жил вместе с мамой. Он ходил каждое утро в школу, а мама работала на заводе, по производству военной оптики. Когда-то этот гигант советского военно-промышленного комплекса горел огнями в три смены и снабжал прицелами лучшие смертоносные изделия из металла и, как говорили сторожилы, «отстроил весь район». Теперь же люди приходили в несколько рабочих цехов четыре дня в неделю и на частых перекурах вспоминали юность перестроечных 80-х. В отличие от завода, в Колиной школе ничего с тех времен не изменилось.
Напротив подъезда Коли жил Афганец. Как его зовут, ни Коля, ни его ровесники не знали. Все видели его мать – тучную женщину с копной кучерявых прядей на голове. Каждое утро она, облаченная в платье-пальто, выходила в магазин и смотрела на людей грустными глазами. Вернувшись к девяти утра, она выкатывала Афганца на крыльцо дома. На вид Афганцу было лет сорок. Волосы всегда коротко острижены, а морщинистое лицо украшали черные, как мазут, усы.
Каждый раз, когда Коля возвращался домой со школы или шел гулять, взглядом его провожал Афганец. Парню казалось, что, несмотря на внутреннюю замкнутость и страшное физическое увечье, в глубинах сознания воина-интернационалиста скрывалась некая ничем не сломленная сила. Иногда Коля улавливал его рассеянный взгляд и смотрел на обветренное морщинистое лицо. Оно казалось ему каким-то милым.
Кажется, мужчина целыми днями разглядывал людей. Искал, кому бы передать свои тайные знания и внеземную силу, чтобы с чистыми мыслями и без тяжелого груза отправиться в путешествие по недоступным живой душе мирам.
Временами пересекаясь со своим необычным соседом, Коля заметил, что при виде девушек Афганец одергивал занавеску и пытался как бы скрыться. Впрочем, девушки на него внимания не обращали, он же сквозь тонкую ткань наблюдал за грациозной походкой беззаботных красавиц.
Иногда к дому Афганца по пыльной дороге подъезжала черная «Волга» с тонированными стеклами. Как правило, на таких машинах в областном центре ездили большие люди. Открыв дверцу, из «Волги» вылезал крупного телосложения дядька. Строгий черный костюм подчеркивал его широкие плечи, а грозное выражение лица не располагало к непринужденному дружескому общению.
Когда он заходил в пространство четырех стен старого деревянного дома, Афганца на крыльце не было. Однажды Коля шел мимо окон его обиталища и видел, как на старом диване, застеленном красным шерстяным пледом, они сидели и о чем-то говорили. На белой табуретке стояли два стакана. Вероятно, с чаем.
В один из дней под конец учебной четверти Коля пришел домой и, бросив портфель, отправился на кухню. Перегрев кастрюлю со вчерашним супом, он вышел с ней на балкон и поставил ее на холодный пол. Пока обед остывал, Коля смотрел на деревянный дом напротив. Рядом с его номером появилась свежевыкрашенная красная металлическая звезда, дядька сидел в новой инвалидной коляске. Вместо изрядно потрепанной гимнастерки на нем была черная стильная рубаха, в каких обычно местные мужчины ходили по пятницам в городской ресторан в нескольких кварталах отсюда. Коля улыбнулся и, к своему удивлению, увидел, как Афганец улыбнулся ему в ответ. Почувствовав себя не в своей тарелке, Коля подхватил кастрюлю и ретировался на кухню. Подумав несколько секунд, он поставил кастрюлю на стол и, обув тапки, вышел на улицу.
Едва покинув подъезд, Коля на секунду остановился и задумался: зачем он вышел и куда сейчас пойдет?
«Как куда? К Афганцу, наверное. А с чего ты взял, что он Афганец? Ну, все же так говорят, и мама моя говорила, что, мол, он это, как ты родился только, так и вернулся…» Пока подобные мысли осаждали его мятежный разум, ватные ноги делали неуверенные шаги по направлению к ветхому крыльцу.
Открыв скрипучую калитку, Коля произнес неуверенное «Здравствуйте». Мужчина протянул ему правую руку, слегка приподнявшись на левой. За сводом деревянных почерневших кольев, похожих на гнилые молочные зубы из гигантского рта рос сорняк. Траву на участке давно никто не косил и местами она доходила до пояса мальчугана. Среди зарослей возвышалось несколько фруктовых деревьев. Казалось, что сад, как и его хозяин, знавал лучшие времена.
Крепко пожав Коле руку, Афганец спокойным приятным голосом произнес:
– Тимофей.
Коля тоже представился. О чем говорить с новым знакомым, он не знал. Тимофей ощутил смущение юноши и первым начал беседу.
– Как там дела в школе? – спросил он. Взгляд его был устремлен куда-то вдаль, будто насквозь он видел и Колю, и все эти уродливые дома с их ограниченным личным пространством.
– Нормально, выпускной скоро. Поступать там скоро надо будет, –невнятно пробубнел Коля. Сейчас ему впервые показалось, что впереди какая-то неизбежность, а Тимофей – тот человек, который вернет его в некое русло стабильности и последовательности.
