щенных партией, к которой ты принадлежишь,
применяется очень простая техника, и состоит она
в следующем: с одной стороны, шельмование
жертв, с другой — уверения, что казни были не
обходимы для поддержания порядка, что их было,
кстати, меньше, чем говорят, и что они были впол
не в духе времени. В нашем случае это значит,
что во внимание не принимаются ни Себастьян
Кастельон, ни Монтень. Подобная апологетика
использовалась не только для оправдания пре
ступлений папистов или гугенотов: и в наши дни
фанатики и спекулянты от идеологии лгут точно
так ж е .
Мартин Кленверк, эшевен-простолюдин из
Мерриса, близ Байёля, не фигурирует в семейных
архивах, да если бы у него и было право попасть
туда, имя его, разумеется, вычеркнули бы. Надо
сказать, что эта фамилия-прозвище была весьма
распространена во Фландрии: Кленверки из Каст-
ра, Байёля или Метерена могли слыхом не слыхи
вать о Кленверках из Мерриса или же относиться
к ним с высокомерием. Что до меня, то я бы охот
но предположила, что у всех этих «себя-не-ут-
руждателей», проживающих друг от друга в
радиусе десяти лье, был общий предок. Но это не
важно. Не разделяя взглядов Мартина на культ
Девы Марии или малое число избранных (хотя,
бросив взгляд на нынешнее состояние мира, мы
поймем, что в этом, последнем случае он прав), я
72
считаю бесстрашного протестанта своим кузеном.
Однажды жарким июньским днем по пыльной до
роге, обсаженной, однако, зеленым хмелем, ветви
которого отбрасывают некое подобие тени, Мар
тин отправляется пешком из тюрьмы в Байёле на
Воронью гору, место казни, где ему должны отру
бить голову. Там он, несомненно, найдет останки
многих своих единоверцев, зарубленных до него.
Ему, кстати, повезет: только благодаря должности
эшевена он, мужлан и деревенщина, избежит худ
шего. С ним не поступят, как с мятежником Ж а
ком Визежем, буржуа из Байёля, которого
сначала высекут на каждом углу Большой площа
ди, а затем, израненного, бросят в горящий в цен
тре костер. Мартин умрет достойно и, как он
надеется, от одного удара. Он не замешан ни в
каком убийстве, он не разбивал ничьих статуй:
преступление его состоит в том, что он ходил из
дома в дом, с фермы на ферму, прося о взносах,
чтобы собрать положенную ему часть суммы в три
миллиона ливров. С помощью этих денег его еди
новерцы надеются добиться от короля Филиппа
свободы вероисповедания. Простак Мартин пове
рил в эти россказни.
Вероятно, на смертном пути на нем, как всегда,
большая фетровая шляпа и голубые гетры, которые
он носил во время поездок по деревням, это был
отличительный знак, принятый между его сторон
никами. Ему хочется пить: по дороге, ведущей на
Воронью гору, крестьяне порой предлагают осуж
денным стакан воды или д а ж е пива, но, быть мо
жет, для еретика они этого не сделают. Из-под его
73
шляпы струится пот, капли мочи прочертили на
штанах дорожку, это признак телесной муки,
справиться с которой полностью не может д а ж е
мужественный человек. Самая беда в том, что го
сударство конфисковало его имущество, оценен
ное в пятьсот двадцать ливров. Его казнь, согласно
подсчетам, старательно занесенным в официаль
ный реестр, обойдется казне в десять ливров и де
сять денье: как видим, государство не останется
внакладе. Сожжение обошлось бы дороже: девят
надцать ливров и тринадцать су ушло на еретика и
разбойника, казненного недавно, и еще казначей
не засчитал девятнадцать су за факел, принесен
ный палачом, ссылаясь на то, что можно прекрасно
разжечь костер с помощью углей. Это немножко
дольше, и только. Умрет ли Мартин утешенный ве
рой в Кальвинова Бога, воодушевленный правед
ным гневом против глупости судей или же
распрощается с жизнью разбитый и сломленный,
не заботясь больше о том, что станет с женой и
детьми, оставшимися без скота, без полей, без гум
на? Мы никогда об этом не узнаем. Пусть продол
жает он свой путь в окружении надсмотрщиков.
* * *
Примерно двенадцать семей делят между со
бой власть в Байёле. Государственные мужи — в
том смысле, что Ж а н де Витт был премьер-мини
стром Голландии, поверенные, то есть адвокаты,
стоящие во главе городского совета, усмирите
ли — имеются в виду судьи, которым поручено
74
поддержание порядка, и порою весьма жесткими
методами, эшевены, то есть одновременно муни
ципальные советники и судьи по гражданским и
уголовным делам, — эти господа, разумеется,
предпочитают, подобно Цезарю, быть первыми в
маленьком городке, нежели вторыми или сотыми
в Риме. Все они богаты, особенно казначей, город
рассчитывает, что в случае дефицита он ссудит
казну деньгами. Положение примерно одинаково
в Булони, Дюнкерке, Ипре, где Адриансены явля
ются благородными эшевенами. Чтобы отыскать
отца и сына, советников герцогов Бургундских, то
есть занимающих должности не на городском, а
на государственном уровне, надо добраться до
позднего средневековья. Позже, при французах *,
эти господа, став советниками парламента, не вы
бираются из своей провинциальной глуши. Отсю
да — несколько тяжеловатая уверенность в себе,
почти крестьянская неспособность стать другим
или представить себя в другом месте, но одно
временно, быть может, независимость или по
крайней мере скептицизм по отношению к меня
ющимся правителям, воспринимаемым как ино
странцы, а также полное и весьма приятное
отсутствие спеси. Надо пожить в маленьком го
родке, чтобы понять, как там обнажены все пру
жины происходящего, до какой степени драмы и
фарсы общественной и личной жизни выставлены
на всеобщее обозрение. Результатом этого явля
ется любопытная смесь непреклонной честности и
цинизма. Эти люди, чувствующие себя владыками
там, куда достигает тень от их дозорных башен и
75
где простираются их зеленые поля, показались бы
Сен-Симону * ничтожествами, случись ему загово
рить о них. Напротив, в их глазах вельможи, тор
чащие в покоях короля при его пробуждении,
выглядели бы слугами.
Как бы ни был человек привязан к определенно
му уголку земли, ему приходится испытывать на
себе последствия махинаций деляг, называемых
большой политикой, и безумств сильных мира се
го, называемых войной. Гийом Ван дер Валле, пре
док моих предков, в 1582 году отправляется к
осажденному Турне, чтобы умолить герцога Парм-
ского пощадить Байёль. Он умер, вероятно, от ка
кой-нибудь лихорадки во время своего посольства,
и просьба его услышана не была: в том же году Бай-
ль был на три четверти разрушен солдафонами
Александра Фарнезе *. Частично отстроенный жи
телями, город вновь был разграблен и с о ж ж е н в
1 5 8 9 году. Следом за войной идет голод, город на
считывает погибшими или уехавшими две трети
обитателей. В перерыве, то есть в 1585 году,
Шарль Бисваль подписывает мирное соглашение
между Байёлем и королем Филиппом II. Годом
раньше он подписал также грамоты, сопровождав
шие посланную Фарнезе взятку в размере восьми
тысяч ливров, чтобы добиться для города, лишенно
го средств, возможности возобновить торговлю с
протестантскими Нидерландами. XVII век был не
лучше, Фландрия страдает от последствий Тридца
тилетней войны. Байёль снова горит в 1657 году,
подожженный солдатами Конде. Пожары сменя
ются чумой. Еще один Шарль Бисваль, сын пре-
76
дыдущего, казначей, эшевен и поверенный в Байё-
ле, умирает во время эпидемии в 1647 году вместе
с двумя детьми, которые были у него от Жаклины
де Кусмакер; она сама погибнет в 1 6 8 1 году во
время пожара, затеянного мимоходом француз
скими войсками.
В 1 6 7 1 году Никола Бисваль, первый эшевен, и
Ж а н Кленверк, поверенный в Байёле, ждут во гла
ве городской магистратуры прибытия короля
Франции, который должен вступить во владение
вновь завоеванными землями. Никола Бисваль в
строгом коричневом одеянии, в простом парике
выглядит величественно: жесткий рот и орлиный
нос принадлежат человеку, который не уступит
своих позиций. Портрет Жана Кленверка не со
хранился. На лицах обоих магистров — ни тени
улыбки. Казалось бы, фламандцам должно было
смертельно надоесть испанское владычество, но
давняя преданность, порожденная от верности
бургундскому дому, привязывает их к Габсбургам *.
Карл V *, уничтоживший защитников Теруанна и
