До начала обеда оставалось еще несколько минут — соседка вносила все новые и новые кушанья.
И Стас, улучив момент, подойдя к отцу Иоанникию, спросил:
— Ну как ты там?
— Слава Богу за все! — коротко ответил он.
— Вика… была?
Отец Иоанникий, совсем как в детстве, с хитрецой в глазах, ответил на этот вопрос вопросом:
— Что там сказал Юлий Цезарь после победы… не помню над кем там: «Пришел… увидел…»
— Не сказал, а написал сенату, — уточнил Стас. — После того как практически без сражения разгромил Фарнака: «Пришел, увидел, победил!»
— Вот так и Вика… Пришла, увидела и… ушла. В смысле, увидела не меня, а — монастырь. Я ведь к ней так и не вышел. Как говорится, себе дороже…
Стас взглянул на своего друга детства и — ну, кто лучше мог знать его? — сразу понял, что эта победа над собой, этот подвиг не выйти из кельи к женщине, которую он продолжал любить, и с которой мир готов был осыпать его всеми благами и удовольствиями, досталась ему намного труднее, чем Цезарю, причем, во всех его многочисленных битвах…
Отец Иоанникий тоже умел понимать Стаса с полуслова, сразу догадался, что от того ничего не укрылось.
И заторопился:
— Давай начинать, а то мне еще на вечернюю службу успеть надо!
Помолившись, все принялись за праздничную трапезу.
И Ник, со знанием дела попробовав одно, другое, изумленно спросил:
— А… кто все это готовил?
— Что, ищешь репетитора для своей будущей жены? — подмигнул ему Стас и показал на зардевшуюся соседку: — Вот! Одна постаралась, пока мы в храме были.
— С духовной точки зрения, конечно, лучше было бы наоборот, чтобы и вы в первую очередь были в храме, а уж потом все остальное! — монашеским тоном заметил отец Иоанникий.
— Ну, не все сразу! — попросила снисхождения соседка. — Я уж и так насмотрелась на Стасика с Леночкой и, глядишь, тоже скоро молиться начну! Крещена-то с детства. Только божественному никто не учил!
— А вы, собственно, где работаете? — снова спросил Ник.
— Да нигде… — пожала плечами соседка. — Перебиваюсь на пенсии. Здоровье ведь уже не то, чтобы не то, чтобы в большом ресторане, но даже в самом маленьком кафе готовить!
— А и не надо ничего готовить, — остановил ее Ник. — Вы — мастер. Причем, выше, чем международного уровня.
— Между прочим, таких мастеров, то есть поваров, которые вкусно готовили, в Древней Спарте сразу казнили! — заметил Стас.
— Да, — подтвердил Владимир Всеволодович. — Поднимали на заснеженную гору Тайгет и сбрасывали ее.
— Не слушайте вы этих ученых! — поморщился Ник, обращаясь к соседке. — Сами-то они вашу стряпню за обе щеки уписывают! А у меня к вам серьезное предложение. Вы — мастер, — повторил он, — а подмастерья всегда найдутся. Я как раз открываю сейчас крупный ресторан и предлагаю вам должность шеф-повара. Сразу предупреждаю — у плиты стоять не нужно. Только ваш опыт и вот такая, как сейчас, еда. Оклад — в три… нет, в пять раз выше, чем в любом подобном заведении. Лечение — в лучших клиниках. Отдых на курортах. Которые сами пожелаете. Это, поверьте, я делаю, не из щедрости, а с тщательно продуманным умыслом — чтобы конкуренты потом не сманили!
— Да я и сама от вас никуда не уйду… — прошептала, утирая платочком слезы, внезапно осчастливленная женщина.
Воспользовавшись тем, что все были отвлечены разговором Ника с их соседкой, Стас наклонился к Лене:
— Что с тобой было в храме?
— Сама не пойму, — шепотом отозвалась та. — Мне показалось… Нет — точно! Что я видела…
— Что-о?!
— Ну, не все, конечно. То есть, не храм, не тебя, не нашего Тишеньку… А только — СВЕТ! Но зато такой, который затмевал все, что только могло быть. Такого я еще не видела никогда в жизни. Даже в детстве, когда, помнишь… Мы спорили, кто дольше сможет посмотреть на стоящее в зените солнце?
Стас не помнил этого, но на всякий случай кивнул.
А Лена, которая все равно не могла видеть этого, с упоением продолжала:
— Жаль, что это продолжалось всего лишь несколько мгновений. А может, часов? Я даже потеряла от этого чувство реальности и времени…
— Слу-ушай, — протянул Стас. — А что если это был тот самый Нетварный Свет, который показал избранным апостолам во время Своего Преображения Христос? О котором писал святой Григорий Палама, говорил боголюбивому Николаю Мотовилову Серафим Саровский и который сподобились видеть лишь единицы? То есть, свет, что ждет тех, кто сподобится этого, после Воскресения?
После того, что видела, и этих слов Лена стала оживать прямо на глазах.
И становиться такой же, как прежде.
Когда же она посетовала, что после того, как соседка уйдет работать к Нику, у Стаса опять начнется вегетта-сосудистая — в смысле, от слова вегетта — пояснила она ничего не понявшим поначалу гостям — дистония, у Стаса перехватило дыхание.
И он увидел, что в его тарелку с супом упала одна… другая… третья слезинки.
От счастья!
— Тише, тише! — послышалось вдруг.
— Что — Тиша? — с тревогой привстала Лена.
— Да нет же, просто отец Иоанникий хочет произнести тост! — с улыбкой остановил ее Владимир Всеволодович. — Говорите, батюшка!
Отец Иоанникий встал.
Налил себе полный бокал красного сока.
(Ничего спиртного, разумеется, с предупреждения Стаса и одобрения иеромонаха на столе не было. Да и кому было пить?..)
И сказал:
— У монахов не принято хвалить друг друга, дабы не отнять те венцы, которые уготовил им за какое-нибудь дело или целый подвиг Господь. Это так сказать, Высшая точка, к которой должны стремиться люди и в миру. Как и ко многому другому, что есть в монашестве, являющемся, как всегда на Руси было известно, полнотой Христианской веры. Но вам, во-первых, в виде исключения, а, во-вторых, потому что ваш подвиг далеко еще не окончен, скажу: а и молодцы ж вы ребята! И ребенка спасли. И себя не потеряли. А ты, Ленка, не унывай, за тебя теперь день и ночь весь наш монастырь молиться будет! Зрение — оно словно любая вещь — как потерялось, так и вернуться может. Была бы на то только воля Господня. И сейчас, в вашу честь поднимая этот бокал, я прочитаю то, что до этого адресовал лишь своим боевым друзьям. А теперь вот вам — воинам Христовым.
И он, поправив на груди священнический крест, сам точно солдат встал по стойке смирно, ровным монашеским, оставляющим людям самим добавлять в текст свои эмоции чтением начал:
Бывает в людях качество одно,
Оно дано нам или не дано:
Когда строчит в горячке пулемет,
Один лежит, другой бежит вперед!
И так во всем, и всюду, и всегда,
Когда на плечи свалится беда,
Когда за горло жизнь тебя возьмет,
Один лежит, другой бежит вперед!
Мой первый тост и мой последний тост
За тех, кто поднимался в полный рост!
12
— Ну а теперь, подставляй лицо! — скомандовал Стас, беря банку с брением.
Закончилась вторая для Лены и первая для ее со Стасом сына московская зима.
Растаял хворый снег.
Понемногу очистились дороги и тротуары.
Все рано зазеленело.
Зацвело.
Миновало «бесшабашное» 1-е мая.
Наступило второе число этого последнего весеннего месяца.
Тиша слегка приболел.
Начал капризничать.
Затемпературил.
Зоя, осмотревшая его накануне вечером, сказала — красное горло.
Как бы не переросло в ангину…
И теперь, как говорила Лена, то и дело отыскивавшая сына по звукам, ползал по комнатам, ища, где что хорошо лежит и напроказничать.
В конце концов, он нашел что-то такое, что Стас, бросив готовку, помчался на крик жены:
— Где ты взял эту «каку»? Выплюнь немедленно эту «каку»!
Ворвавшись в спальню, он увидел такую картину.
Тихон сидел на полу перед раскрытой сумкой, с которой приехала из Покровского Лена.
