На сей раз надежды его оказались тщетны. В полночь он вернулся к себе, лег, смежил веки и почувствовал такое изнеможение, что сейчас же заснул.
Но едва он задремал, как его стали одолевать кошмары один другого ужаснее; всю ночь они витали над его головой, а с рассветом Доминик почувствовал, что сон не освежил его, скорее, наоборот.
Он встал и попытался оживить в памяти видения ночи; ему почудилось, что среди мрачных теней промелькнул светлый и непорочный ангел.
Молодой человек подошел к Доминику, лицо у него было открытое и располагающее; он протянул Доминику руку и на незнакомом языке, который, однако, монах понял, сказал: «Обопрись на меня, я тебя поддержу».
Лицо его Доминику было знакомо. Но где, когда, при каких обстоятельствах он его видел? Да и существовал ли в действительности этот пригрезившийся человек? Или это было всего лишь туманное воспоминание, которое, кажется, сопутствует нам из предыдущей жизни и появляется только во сне?
Не было ли этр видение воплощением надежды, этакой мечтой бодрствующего человека?
Доминик изо всех сил пытался заглянуть в самые потаенные уголки своей памяти; в задумчивости он присел у окна на тот самый стул, где сидел накануне, разглядывая портрет св. Гиацинта, которого теперь не было с ним. Он вспомнил о Кармелите и Коломбане, а потом мысленно представил себе и Сальватора.
Вот кто был ангелом из его ночного кошмара; вот кто сидел в ночи у его изголовья и старался победить отчаянье Доминика.
И юный монах снова ясно вспомнил обстоятельства, при которых он познакомился с Сальватором. Он будто опять очутился в павильоне Коломбана в Ба-Медоне, где неспешно читал заупокойные молитвы, а из его глаз, поднятых к небу, катились слезы.
Вдруг в комнату, где лежал покойник, вошли двое молодых людей, обнажив и преклонив головы; это были Жан Робер и Сальватор.
Заметив тогда монаха, Сальватор радостно вскрикнул, и Доминик ни за что на свете не догадался бы, чем вызвана эта радость. Но Сальватор подошел к нему и взволнованным голосом, но довольно твердо произнес: «Отец мой! Сами того не подозревая, вы спасли жизнь стоящему перед вами человеку; и человек этот, никогда вас до сих пор не видавший, бесконечно вам за это признателен. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь быть вам полезен, но всем самым святым, телом святого человека, только что отдавшего Богу душу, клянусь, что спасенная вами жизнь принадлежит вам». А он, Доминик, отвечал так: «Я охотно принимаю ваше предложение, сударь, хотя не знаю, когда и каким образом я мог оказать вам услугу, о которой вы говорите; впрочем, люди – братья и рождены, чтобы друг другу помогать. Итак, когда мне понадобится ваша помощь, я к вам приду. Как вас зовут и где вы живете?»
Читатели помнят, что Сальватор подошел к письменному столу Коломбана, написал свое имя и адрес на листе бумаги и подал монаху, а тот сложил листок и спрятал его в свой часослов.
Теперь Доминик поспешно подошел к книжному шкафу, взял со второй полки книгу и отыскал в ней упомянутый лист бумаги.
И сейчас же, будто описанная сцена произошла в тот же день, у него в памяти всплыл Сальватор, его костюм, черты лица, он вспомнил его голос – все-все до мельчайших подробностей и понял, что именно его видел во сне.
– В таком случае прочь сомнения, сам Господь меня наставляет на этот путь, – сказал он. – Сам не знаю почему, но мне показалось, что этот молодой человек дружен с одним из полицейских чинов, они и вчера разговаривали в церкви Успения. Через этого полицейского Сальватор и может узнать, за что арестовали моего отца. Нельзя терять ни минуты. Побегу-ка я к господину Сальватору!
Он торопливо завершил свой скромный туалет.
Когда он уже собрался уходить, вошла консьержка с чашкой молока в одной руке и с газетой – в другой. Но Доминику недосуг было ни читать газету, ни завтракать. Он приказал консьержке оставить все на столике и обещал вернуться через час-другой, а пока, сказал он, ему необходимо уйти.
Он сбежал по лестнице и через десять минут уже стоял на улице Макон перед домом Сальватора.
Он не нашел ни молотка, ни звонка.
Днем дверь отпиралась при помощи цепочки, потянув за которую вы приподнимали задвижку; а на ночь цепочка убиралась внутрь, и дом оказывался заперт.
То ли никто еще не выходил из дома, то ли цепочка случайно оказалась изнутри, но отворить дверь оказалось совершенно невозможно.
Доминику пришлось постучать сначала кулаком, потом камнем, который он подобрал с земли.
Несомненно, он стучал бы долго, но залаял Роланд, предупреждая Сальватора и Фраголу, что пришел незваный гость, фрагола прислушалась.
– Это пришел друг, – заметил Сальватор.
– Почему ты знаешь?
– Пес лает радостно. Отвори окно, Фрагола, и убедись, кто к нам пришел.
Фрагола выглянула в окно и узнала аббата Доминика, того самого, которого она видела в день смерти Коломбана.
– Это монах, – сообщила она Сальватору.
– Какой монах?.. Аббат Доминик?
– Да.
– Я же тебе говорил, что это друг! – вскричал Сальватор.
Он поспешил вниз по лестнице, а впереди него несся Роланд: пес скатывался по ступеням всякий раз, как отворялась дверь.
Сальватор с нежной почтительностью протянул руки навстречу аббату Доминику. – Это вы, отец мой! – воскликнул он. – Да, – невозмутимо ответил монах – Добро пожаловать!
– Вы меня, стало быть, узнали?
– Вы же мой спаситель!
– Так вы мне, во всяком случае, сказали, и это произошло при слишком печальных обстоятельствах, которые вы, наверное, не забыли.
– Да, и я снова готов повторить, что я весь к вашим услугам.
– Вы помните, что вы тогда прибавили?
– Что если когда-нибудь вам понадобится моя помощь, то спасенная вами жизнь принадлежит вам.
– Как видите, я не забыл о вашем любезном предложении.
Мне нужна ваша помощь, и вот я здесь.
За разговором они подошли к той самой небольшой столовой, что была украшена в соответствии с античным наброском из Помпеев.
Молодой человек указал монаху на стул и жестом приказал Роланду оставить гостя в покое: пес обнюхивал сутану аббата Доминика, словно сам хотел определить, при каких обстоятельствах видел его раньше. Сальватор сел рядом с монахом. Роланд, подчиняясь хозяину, забился под стол.
– Слушаю вас, отец мой, – молвил Сальватор.
Монах положил белую тонкую руку на руку Сальватора. Его знобило.
– Человек, к которому я испытываю глубокое почтение, – начал аббат Доминик, – всего несколько дней назад прибыл в Париж и вчера на моих глазах был арестован на улице СентОноре рядом с церковью Успения, а я не посмел прийти ему на помощь, потому что был в сутане.
Сальватор кивнул.
– Я видел, отец мой, – сказал он, – и должен прибавить, что, к его чести, защищался он как лев.
Аббат при воспоминании о недавнем происшествии содрогнулся.
– Да, – подтвердил он, – и я боюсь, что при всей законности такого поведения его самозащиту вменят ему в вину.
– Так вы, стало быть, знакомы с этим господином? – пристально взглянув на монаха, продолжал Сальватор.
– Как я вам уже сказал, я к нему нежно привязан.
– А в чем его обвиняют? – полюбопытствовал Сальватор.
– Это-то мне и неизвестно; именно это я и хотел бы знать; вот я и пришел к вам за услугой: помогите мне разузнать, за что его арестовали.
– И это все, чем я могу быть вам полезен, отец мой?
– Да. Я помню, как вы приезжали в Ба-Медон в сопровождении господина, который, как мне показалось, занимает внушительную должность в полиции. Вчера я снова видел вас в его обществе. Я подумал, что через него вы, вероятно, сможете узнать, в чем повинен мой… мой друг.
– Как зовут вашего друга, отец мой?
– Дюбрей.
– Чем он занимается?
– В прошлом он военный, а в настоящее время живет, если не ошибаюсь, на свое состояние.
– Откуда он приехал?
– Издалека… Из какой-то азиатской страны…
– Он, стало быть, путешественник?
– Да, – печально покачал головой аббат. – Все мы – странники.
– Я надену редингот и буду к вашим услугам, отец мой.
Мне бы не хотелось заставлять вас ждать. Судя по вашему печальному виду, вы очень обеспокоены.
– Да, очень, – подтвердил монах.
Сальватор, бывший до сих пор в блузе, перешел в соседнюю комнату и спустя минуту появился уже в рединготе.
– Приказывайте, отец мой! – сказал он.
Аббат торопливо поднялся, и оба вышли из дома.
Роланд поднял голову и провожал их умным взглядом до тех пор, пока не захлопнулась дверь. Но видя, что, по всей вероятности, он не нужен, раз его не зовут с собой, он опустил морду на лапы и глубоко вздохнул.
В воротах Доминик остановился.
– Куда мы идем? – спросил он.
– В префектуру полиции.
– Позвольте мне взять фиакр, – попросил монах. – Моя сутана бросается в глаза; возможно, я причиню своему другу вред, если кто-то узнает, что я о нем беспокоюсь; мне кажется, это совершенно необходимая мера предосторожности.
