В воротах Доминик остановился.
– Куда мы идем? – спросил он.
– В префектуру полиции.
– Позвольте мне взять фиакр, – попросил монах. – Моя сутана бросается в глаза; возможно, я причиню своему другу вред, если кто-то узнает, что я о нем беспокоюсь; мне кажется, это совершенно необходимая мера предосторожности.
– Я и сам хотел обратиться к вам с этим предложением.
Молодые люди подозвали фиакр и сели. В конце моста Сен-Млшель Сальватор вышел.
– Я буду вас ждать на углу набережной и площади СенЖермен-л'Осеруа, – сказал монах.
Сальватор в ответ кивнул. Фиакр поехал дальше по улице Барийри, Сальватор спустился по набережной Орфевр.
Господина Жакаля не было в префектуре. События, имевшие место накануне, привели Париж в волнение. Опасались или, выражаясь точнее, надеялись на беспорядки. Все полицейские во главе с г-ном Жакалем находились в городе, и привратник не знал, когда начальник полиции вернется.
Ждать было бесполезно; разумнее было отправиться на его поиски.
То ли благодаря тому, что Сальватор хорошо знал г-на Жакаля, то ли у него самого был отличный нюх, но он уже знал, где искать начальника полиции.
Он спустился по набережной, свернул направо и пошел по Новому мосту.
Не прошел он и нескольких шагов, как услышал, что кто-то барабанит в стекло экипажа, желая, по-видимому, привлечь его внимание. Он остановился.
Экипаж тоже остановился.
Распахнулась дверца.
– Садитесь! – сказали из кареты.
Сальватор хотел было извиниться и объяснить, что спешит на поиски приятеля, как вдруг узнал в человеке, от которого исходило приглашение, самого генерала Лафайета.
Не медля ни секунды, Сальватор сел рядом с ним.
Карета снова тронулась в путь, но очень медленно.
– Вы – господин Сальватор, не так ли? – спросил генерал.
– Да. Я дважды имел честь встретиться с вами по поручению верховной венты.
– Совершенно верно! Я вас узнал и потому остановил вас.
Вы возглавляете ложу, не правда ли?
– Да, генерал.
– Сколько у вас человек?
– Не могу назвать точную цифру, генерал; однако должен сказать, что немало.
– Двести? Триста?
Сальватор улыбнулся.
– Генерал! – молвил он. – Когда я вам понадоблюсь, обещаю вам три тысячи бойцов.
Генерал недоверчиво взглянул на Сальватора.
Сальватор уверенно кивнул.
Глядя Сальватору в лицо, невозможно было усомниться в его словах.
– Чем больше в вашем подчинении людей, тем более необходимо узнать вам новость.
– Какую?
– Венское дело провалилось.
– Я так и думал, – проговорил Сальватор. – Вот почему я посоветовал своим людям ни во что не вмешиваться.
– И правильно сделали. Сегодня готовится мятеж.
– Знаю.
– А ваши люди?
– Вчерашнее приказание распространяется и на сегодняшний день. А теперь, генерал, позвольте спросить: можно ли доверять источнику, из которого исходит эта новость?
– Я узнал о провале Венского дела от господина де Маранда, а тот – от герцога Орлеанского.
– Принцу, очевидно, известны подробности?
– Несомненно. Вчера прибыл курьер под видом торгового агента, отправленного фирмой Акроштейна и Эскелеса из Вены в Париж к Ротшильдам. На самом деле посланец должен был предупредить принца.
– Значит, на заговорщиков донесли?
– В точности неизвестно, подстроен ли этот провал полицией или это несчастный случай из тех, что способны изменить судьбу целой империи. Вы, конечно, знаете, что было решено там?
– Да. Один из руководителей заговора все нам рассказал.
Герцог Рейхштадтский через посредство своей любовницы связался с бывшим сподвижником Наполеона, генералом Лебастаром де Премоном. Юный принц дал согласие на свое похищение; оно должно было произойти в тот день, когда будет недоставать одной буквы в слове «ХАГРЕ», написанном бронзовыми буквами над дверью виллы, которая расположена между въездом в Майдлинг и Зеленой горой. Это все, что мне известно.
– Ну так слушайте! Двадцать четвертого марта буква «Е»
исчезла. В семь часов вечера герцог набросил на плечи плащ и вышел. Когда он подошел к Майдлингским воротам, один из сторожей (а сторожа в Шенбруннском дворце – из придворных жандармов) преградил герцогу путь.
«Это я, – проговорил принц. – Вы не узнаете меня?»
«Так точно, узнаю, ваша светлость, – отдавая честь, отвечал сторож, – однако…».
«Через два часа здесь будете стоять вы же?»
«Нет, монсеньор. Теперь половина восьмого, а ровно в девять меня сменят».
«Передайте тому, кто придет вам на смену, что я вышел, на случай, если вдруг он не знает меня в лицо. Пусть пропустит меня обратно. После горячих любовных ласк было бы невесело провести холодную ночь на дороге».
С этими словами принц сунул четыре золотые монеты жандарму в руку.
«Это вам на двоих с вашим товарищем, – прибавил он. – Будет несправедливо, если тому, кто меня выпустил, достанется все, а тому, кто впустит, – ничего».
Солдат принял золото, и герцог вышел за ворота. У подножия Зеленой горы его ждал экипаж в сопровождении четверых всадников. Герцог сел в карету, и лошади помчались рысью.
Четверо верховых поскакали следом.
Одним из всадников был генерал Лебастар де Премон; ему надлежало на протяжении трех почтовых прогонов сопровождать карету верхом, а затем сесть рядом с герцогом и продолжать путь подле него. Кортеж обогнул Шенбруннский дворец и через Баумгартен и Нуттельдорф подъехал к Вейдлингену. В том месте расположен мост через Вьенн. Проехать по мосту оказалось невозможно:
опрокинулась телега, в которой везли на продажу телят.
«Очистите дорогу!» – приказал генерал троим своим спутникам.
Те спешились и вознамерились было устранить препятствие.
Однако в эту минуту из близлежащей харчевни вышел, сверкая каской и эполетами, генерал Гудон. За ним следовали еще два десятка человек.
«Поворачивайте назад!» – приказал генерал мнимому форейтору.
Тот понял, что настала решительная минута, и уже разворачивал лошадей, как вдруг с той стороны, откуда только что приехала карета герцога, раздался конский топот.
«Бегите, генерал! – закричал герцог. – Нас предали!»
«А как же вы, монсеньор?!..»
«За меня не тревожьтесь, мне ничего не грозит… Бегите же!
Бегите!»
«Но, ваша светлость…».
«Приказываю вам бежать, или вы пропали! Если угодно, заклинаю вас именем моего отца: бегите!»
«Именем императора! – раздался мощный голос. – Всем стоять!»
«Слышите? – молвил герцог. – Бегите же, я так хочу! Я прошу вас!»
«Вашу руку, монсеньор!»
Герцог подал руку через окно кареты, генерал припал к ней губами. Затем он пришпорил коня и хлыстом заставил перепрыгнуть через парапет. Все слышали, как всадник и конь упали в воду, а больше – ни звука! Ночь стояла темная, и невозможно было разглядеть, что сталось с генералом. А герцога препроводили в Вену, в императорский дворец.
– И вы полагаете, генерал, – спросил Сальватор, – что телега опрокинулась на мосту случайно, как случайно по обе стороны моста появились солдаты?
– Может, и так; однако герцог Орлеанский придерживается другого мнения; он полагает, что полиция господина Меттерниха получила предупреждение от французской полиции… Теперь вы знаете все… Будьте осмотрительны!
Генерал приказал кучеру остановиться.
– Не беспокойтесь, генерал, – отвечал Сальватор.
Выходя из кареты, он замешкался.
– В чем дело? – спросил Лафайет.
– Могу ли я надеяться с вашей стороны на милость, которой был удостоен генерал Лебастар де Премон, прощаясь с герцогом Рейхштадтским?
И он приготовился поцеловать у генерала руку. Однако тот убрал руку и подставил ему обе щеки.
– Поцелуйте меня самого, если угодно, а ручку облобызайте первой же хорошенькой женщине, – сказал генерал.
Сальватор поцеловал генерала и вышел из кареты; она покатила к Люксембургскому дворцу.
А Сальватор пошел назад по улице Дофин, затем – через мост Искусств.
Фиакр ждал его на углу набережной и площади Сен-Жерменл'Осеруа.
Несчастный Доминик и вовсе потерял бы голову от горя, если бы узнал все то, о чем генерал Лафайет поведал Сальватору!
Сальватор в двух словах сообщил монаху, что г-на Жакаля на месте не оказалось; он не стал рассказывать, что задержало его самого, и лишь объяснил причину задержки.
Но, повторяем, Сальватор знал, где искать г-на Жакаля.
Ни минуты не колеблясь, он приказал кучеру отвезти брата Доминика на угол улицы Нев-дю-Люксембур, и пока фиакр ехал вдоль набережных, сам он пересек Луврский двор и спустился к улице Сент-Оноре.
Как он и предвидел, начиная от церкви св. Рока улица СентОноре была запружена народом.
В Париже существуют любопытные, жадные до происшествий, а также любопытные, охочие до того, чтобы поглазеть на место происшествия.
И вот, десять или двенадцать тысяч таких зевак с женами и детьми пришли на место происшествия.
