горе хоть самую малость!
– Великое горе. Все мы скорбим вместе с нашим владыкой, – выспренно сказал стражник.
– Может эта картина его хоть немного утешит? Посмотри, воин: здесь, в другом углу, листья папоротника – это растение посвящено Эникс таинственной, сокрывающей, а ещё это символ светлой грусти и печального воспоминания. Он слева потому, что в эту часть круга падает тень от часов перед заходом солнца.
– Как тонко... – восхищённо выдохнул Луллу-Миталиб.
– А посмотри, в какой технике нарисованы листья, – заметил Феспей.
– Точно тень...
– Да. Тень, силуэт, – кивнула Нира. – Однажды, я увидела лист папоротника на фоне полной луны и поняла, что силуэт этого священного растения отражает его суть лучше, чем природный облик. Это растение ночи, тень – стихия Эникс. Когда она царствует, предметов не видно – лишь силуэты и тени.
– Твоя картина словно вырастает вверх. Внизу тёмные силуэты, а выше белые и синие цветы.
– Ты заметил! Я именно так и задумала! – радостно воскликнула Нира, и гордый удачным замечанием стражник приосанился. – Да, всё будет расти вверх. Синие цветы – аконит, а белые – эдельвейс, цветок Эйленоса безупречного, олицетворение справедливости. Пусть боги будут справедливы к душе госпожи.
– Да будет так, – важно кивнул стражник. – А вот здесь, в середине, пусто.
– Цветы и папоротник ‒ это обрамление, главную тему мы как раз обсуждаем. А вот тут, наверху, видишь глифы? Здесь будет стих священным письмом, начертанием Фенебрис – это древняя богиня ночи.
– Что здесь написано? – спросил сотник, с любопытством разглядывая зыбкие, точно нанесённые еле прижатой кистью знаки.
– «Ночь», «сумерки», «покой», «тьма», «печаль» ... Я срисовала из книги, чтобы представлять, как будет выглядеть картина. Стих я составлю, когда появится главная тема, а мой дорогой Феспей переведёт его на локсион. Я в этом не так хороша.
– А как же главная тема, госпожа?
– За тем мы сюда и пришли. Феспей говорит, что сливовые деревья в нижних садах особенно прекрасны на вечерней заре, а ведь сливовое дерево посвящено Эникс. Ну что, Феспей? – Нира указала на небо. – Кажется, это тот цвет, что нужен.
– Да, но я бы подождал ещё немного. Чуть больше синевы.
– Начнём сейчас, а потом посмотрим. Тебак, краски готовы? Видишь небо? Мне нужны такие.
– Всё готово, попробуй, – чернокожая служанка с поклоном подала краски. Ожерелье из белых клыков леопарда, глухо звякнув, свесилось вниз, открывая картину столь волнующую, что Феспей и Луллу-Миталиб, не сговариваясь, сглотнули.
Уверенными движениями кисти, Нира смешала краски на деревянной дощечке, и на белый папирус легли три размашистых мазка.
– Неплохо, – удовлетворённо кивнула она, – но кисть не годится. Праксимнестра, подай белую.
– Да, госпожа, – с готовностью откликнулась миловидная служанка-эйнемка, открывая деревянный футляр. – Боги, но где же она?!
– Что такое? – Нира нетерпеливо топнула ножкой.
– Госпожа, кисти нет! Только сегодня утром была здесь, в футляре, а теперь нет... – служанка, казалось, вот-вот расплачется.
– Возьми палисандровую, – сказала чернокожая Тебак с необычным носовым выговором. – Какая разница?
– Я не хочу палисандровую! – капризно воскликнула Нира. – Она слишком мягкая!
– Хорошему рисовальщику любая кисть впору, – грубовато ответила кахамка. Видно, она считалась любимицей госпожи, раз та оставила эту дерзость без внимания.
– Госпожа, сейчас мы будем искать! – воскликнула провинившаяся служанка. – Она же не могла исчезнуть!
– Некогда! Солнце уже садится, – раздражённо бросила Нира, пристукнув кулачком по подставке для рисования. – Давай палисандровую, для фона подойдёт, а сама быстро беги к мастеру Бакулу, купи такую же. Ей делать листья и ветви лучше всего.
– Но ведь уже почти ночь! Мастер уже закрыл лавку!
– Ничего, откроет, – упрямо вздёрнула подбородок Нира.
– Госпожа, на улицах опасно, – заметил Луллу-Миталиб. – К тому же, из-за сегодняшних событий... В общем, нам велено досматривать всех, кто выходит и входит во дворец.
– Ну так досмотрите, и пусть она идёт – будет знать, как терять мои вещи, – раздражённо бросила наложница, вид у неё был самый сердитый. Служанка всхлипнула.
– Может мне дать ей провожатого?
– Пустяки, мастер живёт на этом берегу, в дворцовой части. Мы дольше разговариваем, чем она бы обернулась, а время идёт. Праксимнестра, я жду тебя. Купи две кисти, а заодно и тёмно-синей краски – пригодится. Вперёд!
Уперев руку в бок, Нира обвела служанок строгим взглядом.
– А вы будьте аккуратней и бережливей. Я не потерплю, чтобы моих вещей не было на месте, когда они мне нужны. Так, – она решительно хлопнула в ладоши. – приступим, пока солнце не село.
Чёткими движениями кисти, Нира набросала тоненькие сливовые ветви, гнущиеся под тяжестью налитых плодов. Феспей, Луллу-Муталиб и служанки смотрели с подобающим восхищением.
– Вот так, – Нира отошла и взглянула на собственное творение, склонив голову набок. – Чего не хватает?
– Это великолепно, госпожа, – подобострастно поддакнул сотник. Феспей задумчиво прикусил губу.
– Я бы сказал, ещё один или два малых штриха, и будет совершенно. Пожалуй, соловей на ветке. Это птица Эникс, его пение преображает ночь и предвещает утро. Соловей – это надежда.
– Царя, – неожиданно сказала кахамка.
– Что «царя»? – удивилась Нира.
– Нужно ещё показать здесь царя. Он её сын – новая жизнь вместо старой.
– Точно! – Феспей, с нескрываемым удовольствием улыбнулся Тебак. Девушка неожиданно смутилась, странно посмотрев на поэта. – Соловей – надежда на новый день, упоминание о сыне – продолжение жизни. Так будет хорошо.
– Прекрасно! – воскликнула Нира. – Молодцы! Но что лучше изобразит повелителя? Солнце? Лист дуба?
– Не знаю, – Феспей пожал плечами. – Солнце тут не к месту. Может и правда дубовый лист? Но это слишком избито...
– Госпожа, если мне будет позволено вступить в разговор... – сказал стражник.
– Конечно. Говори, Луллу-Миталиб.
– Имя повелителя шести частей света посвящено Нахаре, владыке вод. Если записать его имя мидонийским письмом, первый символ будет «нахара», а он состоит из трёх элементов: «вода», «луна» и «правитель». Может стоит изобразить на картине луну?
– А это очень хорошо, – задумчиво протянула Нира. – Прекрасный совет, воин. Я нарисую месяц, вот так, – парой штрихов она добавила к зарисовке тоненький серп. – Юная луна, дитя
