работ Германа Генриха Мебе (1842–1918).
В завершающей главе книги под названием «Результаты и проблемы», написанной с позиции искусствоведа [25], ученый затрагивает черты как сходства, так и различия в творчестве психиатрических пациентов с рисунками детей и любителей-непрофессионалов. Представляются удачными сопоставления этих работ с профессиональными художниками, использующими эстетику примитивного искусства.
В кругах психоаналитиков книга Ханса Принцхорна была встречена с большим интересом. Положительная рецензия на нее была опубликован Оскаром Пфистером в фрейдистском психоаналитическом журнале «Imago» [20, с. 196]. Пфистер особо подчеркивал, что книга Принцхорна, бесспорно, интересна не только для психиатров, но и для любителей искусства и всего культурного сообщества (См. иллюстрации из книги Принцхорна).
В «Искусстве душевнобольных» есть свидетельства о том, что некоторые художники и интеллектуалы: Райнер Мария Рильке, Карл Ясперс и другие посетили клиническую коллекцию в Гейдельберге. В их числе был и Альфред Кубин, который приехал в Гейдельберг в сентябре 1920 года, а позже, в 1922 году, опубликовал статью о своих впечатлениях об этой необычной коллекции. Помимо этого, Кубин передал пять работ в гейдельбергскую коллекцию, одну – свою собственную и три – пациента Баварской лечебницы, датированные i860 годом [27, с. 36]. На подаренных работах есть печать и инвентарный номер гейдельбергской коллекции и письменное примечание: «подарок г-на Альфреда Кубина» [27, с. 37].
Свое эссе «Die Kunst der Irren» (1922) Кубин начинает с описания сердечной встречи с директором гейдельбергской клиники доктором Вильмансом, который показал ему наиболее важную часть коллекции. Затем Кубин описывает работы нескольких пациентов, которые его наиболее впечатлили с точки зрения сюжетов и художественных приемов. Вот некоторые из них:
1. Официант. Он создает рисунки пастелью, изображая витражи или сокровища декоративно-прикладного искусство – например, «Милость Марии» или дракона в оковах, которые удерживают его на земле.
2. Многочисленные акварели одного старика, который умер шестнадцать лет назад в приюте. Запечатлевает сложную символику – глаза, круги и звезды, могильные камни, беременные женщины, всё это сопровождается множеством стихов, написанных мелким почерком.
3. Один любитель шампанского создает красочные картины с парикмахерами, дамами, богатыми орнаментами, включающими мотивы птиц и рыб, а также совершенно не связанный текст.
4. Морской офицер с поразительным пониманием колорита, изображающий воду, воздух, корабли, – экспрессионист из восьмидесятых годов [19, с. 186].
Самый большой эстетический отклик у Кубина вызвали картины и рисунки любимого Принцхорном шизофреника Франца Пола (Франца Карла Булера, 1864 года рождения, госпитализированного в 1898 году), который находился в клинике в постоянной изоляции. Кубин с восторгом отзывается о его рисунках и живописи: «Несомненно, [он обладает] даром гения [в котором] проявляется исключительная сила изобретательности в цвете и форме, обнаруживающая экспрессию» [20, с. 236]. Важно, что в описании Кубин использует язык профессионального искусства, отмечая и тематическое многообразие, и колорит, и необычность композиции.
В произведениях душевнобольных из гейдельбергской коллекции Альфред Кубин увидел не только «первобытные законы искусства», но и мотивы, идеи для собственных произведений [19]. Мало того, налицо была схожесть между некоторыми образами душевнобольных художников и его собственными причудливыми и странными видениями, пугающими снами и плохими предчувствиями. Кубин ощутил, что он сам и эти безвестные творцы одинаково обречены на блуждание внутри собственных видений и неспособны вырваться вовне к другим человеческим существам [19].
Состояние безумия, на наш взгляд, проявляется в некоторых произведениях Эрнста Людвига Кирхнера (1880–1938) – лидера живописного экспрессионизма, возглавившего знаменитое объединение немецких художников «Мост». Его творения соотносятся с различными «маргиналиями» культуры: от искусства первобытной Африки до рисунков душевнобольных. Изучение биографии этого художника позволяет выявить связь его личной истории с контекстом современной ему психиатрической практики.
Более благополучная и уравновешенная, чем у многих упоминаемых выше экспрессионистов, частная жизнь в юные годы, казалось бы, должна была исключить случаи столкновения с психическими расстройствами. Но Первая мировая война, на которую Кирхнер в 1914 году уходит добровольцем, оказалась «кровавым карнавалом» (так называет ее сам художник), и уже через два месяца он отстранен от службы из-за нервного срыва. Пытаясь справиться с приступами паники, Кирхнер злоупотребляет алкоголем и морфином, а в сентябре 1917 года становится пациентом клиники в Бельвю.
Точный психиатрический диагноз Эрнста Людвига Кирхнера нам неизвестен, но, как в своем исследовании предполагает Джон Макгрегор, симптоматика была весьма серьезна и, вероятно, была связана с результатами истерического паралича, опасна суицидальными настроениями. Поэтому состояние Кирхнера требовало постоянного наблюдения [20, с. 226]. Несколько раз Кирхнер был госпитализирован в санаторий Кёнигштайн и в частную лечебницу знаменитого Людвига Бинсвангера в Кройцлинге. Художник в это время не переставал творить, а его работы того времени обнаруживают следы психотического опыта [20, с. 226]. В больнице в Кёнигштайне в 1916 году по просьбе врача Кирхнер создал серию больших фресок на лестничной клетке. Росписи изображали пляжные сцены с обнаженными купальщиками и представляли собой продолжение более ранних произведений художника.
Но больничная среда нашла отражение в ряде портретов Кирхнера. Так, в «Автопортрете как больного» (1918) Кирхнер предстает в постели в маленькой комнате. Джон Макгегор: «Его состояние тревоги и замешательства очевидно. Он кажется беспокойным, неспособным даже спать или просто лечь; его тело с трудом вписывается в крошечную комнату» [20, с. 226].
Во время пребывания в психиатрических клиниках Кирхнер знакомится с рисунками душевнобольных. Директор одной из клиник Людвиг Бинсвангер показал ему картины психиатрической пациентки Эльзы Бланкенхорн (1873–1920), которыми Кирхнер был весьма впечатлен. В одном из своих альбомов он сделал описание и пытался расшифровать содержание некоторых работ. Хотя Кирхнер не упоминает имя Бланкенхорн, но одна из ее картин в тексте может быть четко идентифицирована. Это картина «Красный всадник», созданная этой пациенткой [27, с. 38]. Возможно, впечатления от некоторых полотен Эльзы Бланкенхорн нашли отклик в мистических горных пейзажах Кирхнера 1917–1920 годов.
Биография Кирхнера, получившего психотравмирующий опыт во время Первой мировой войны, не единична: подобное коснулось и других художников, пусть и не со столь выраженными психическими последствиями. Мотивы войны как безумия возникают у Георга Гросса (1893–1959), также успевшего побывать в действующей армии добровольцем. Но более четко артикулируемый контекст психической болезни проявляется у другого представителя «Моста» – Эрика Хеккеля (1883–1970), служившего медработником и сталкивавшегося изо дня в день с нервными срывами и другими психическими кризисными состояниями недавних добровольцев. В своем творчестве Хеккель поднял тему безумия до символа человеческого отчуждения, показал всю ирреальность ситуации, когда и он, и все человечество оказались как бы в ловушке. Его гравюра «Безумцы за едой» (1917) отсылает к сюжетам из «скорбного дома» и одновременно становится символом реальности современной художнику Европы. Отсылку к пространству лечебницы для душевнобольных видит в творчестве Хеккеля Томас Рёске – директор коллекции Ханса Принцхорна в
