конь.
– А этот, которого знает бес, интересно, кто он?
– Нам к нему точно не надо. Разве что у тебя есть дела с бесовскими знакомыми?
Авось мотнул головой – никаких таких дел у него не было. Он просто хотел изменить судьбу. Для этого надо было дойти до птицы Гаганы. Котёнок понятия не имел, где выход к этой птице, и был абсолютно согласен с Овцой: надо поскорее потеряться. Тогда окажешься в незнакомом месте. А места более незнакомого, чем дуб, на котором сидит Гагана, котёнок не знал.
Так что они свернули вправо, предварительно почесавшись о камень: Овца – головой, а котёнок – спинкой.
– Как думаешь, – спросила Овца, когда они сделали сто сороковой поворот, – а если я всё-таки тихонько спою?
– Очень болит, да? – моргнул котёнок. – Тогда, я думаю, можно спеть. Надеюсь, знакомый беса – не Волколак.
– Вау-вау-вау, знаю-ю, – завопила Овца зловещим шёпотом, – я точно себя потеряю… ЧТО ЭТО? КЛЕВЕР?! И ВОДА?!
И Овца, забыв о том, сколько километров уже прошли её бедные ноги, припустила по дорожке. Хвост её крутился, как моторчик, уши развевались на ветру. Она заранее открыла рот, язык вывалился на сторону. Котёнок бежал за ней и удивлялся, как много всё-таки в Заблудшей Овце прыти.
Пробежав под аркой, Овца нырнула в клевер на берегу ручья и перекатилась на спину. Вдруг она перестала чавкать, увидев что-то над головой. Поспешно проглотив то, что успела сорвать, Овца прохрипела:
– Га-а… Тут Гагана.
Котёнок немедленно подобрался, на ходу пригладил язычком грудку и выпалил заготовленное:
– Здравствуй, милая птичка!
Потом он посмотрел на буро-зелёный холм, который на самом деле оказался стволом гигантского дуба, перевёл взгляд на крону, и лапы его подогнулись. В клевере тихонько бякнула Овца.
Огромная, как дракон, густо-синяя с металлическим отливом птица крепко держалась за толстую ветку медными когтями. Она наклонила голову и рассматривала котёнка, изредка пощёлкивая железным клювом.
– Голодный? – спросила птица.
Авось потерял дар речи. Он таращился на птицу, не в силах даже кивнуть, и только облизывался, сам того не замечая.
Гагана усмехнулась:
– Я единственная птица во вселенной, способная давать молоко. Не то чтобы я всем и каждому его предлагаю. Но надо сказать, что такие шмакодявки до меня ещё и не добирались.
В стволе дуба открылась дверка, и маленький дубовый лешачок вынес красную чашку в белый горошек. Он поставил чашку перед котёнком, быстро почесал его за ухом и скрылся в дубе, будто и не выходил.
Котёнок вылакал молоко в один присест и не забыл умыть усы – ему предстоял серьёзный разговор. Милая птичка Гагана с любопытством ждала.
– А мы косточек не встретили, – брякнул Авось.
Гагана расхохоталась. Голос у неё был густой, бархатный.
– Повезло. Хотя я люблю этот сюрприз. Я туда останки вымерших животных набросала. Кости динозавров особенно впечатляют.
– А на них живая водичка подействует?
Котёнок не очень хотел, чтобы по лесу шатались ожившие динозавры, но всё равно было обидно, что они лежат там в лабиринте одинокими скелетами.
– Великоваты, – сказала птица, – да и вымерли давно.
– Это хорошо, – ответил котёнок. И спохватился: – Я имел в виду, хорошо, что мы их не нашли. Вы из них выставку делаете?
– Я из них делаю устрашающие композиции. Чтобы искатели лучшей доли поменьше в лабиринт совались. А то если все будут его проходить, так у меня волшебства не хватит судьбы менять.
Котёнок обрадовался. Значит, Гагана и правда может помочь. Если только она не устала от путников-просителей.
– А много к вам приходят из лабиринта? – осторожно спросил Авось.
– Нет, – отрезала Гагана. – Единицы добираются.
– А остальные погибают?! – У котёнка задрожал хвостик.
– Остальных, когда наорутся во тьме блужданий, я вот этими самыми когтями, – Гагана поиграла медными крючками на ногах, – подхватываю, поднимаю в воздух и… уношу далеко-далеко. Туда, где они могут быть полезны. Потому что жизнь, – она строго поглядела на котёнка, – дана на добрые дела.
– Я именно об этом и хотел поговорить.
Котёнок оглянулся на Овцу, не поможет ли она подобрать слова. Но Овца углубилась в клевер и жевала так, что уши ходили ходуном. Наверное, заглушала в себе песню.
Котёнок хотел объяснить Гагане, что он не напрасно пошёл в лабиринт. Что вся его жизнь у реки – одно сплошное зло для тех, кого он полюбил.
– Понимаете, – решился Авось, – мне не место в Бескрайнем лесу.
– Так, – сказала птица Гагана, и котёнок испугался.
– Вы же… – Он вскинул огромные разноцветные глаза: – Исполните моё желание, да?
– ВАШЕ желание, – уточнила Гагана. – Вы прошли лабиринт вместе. А я не делю толпу на части, иначе сюда караваны пойдут. Один проход – одно желание.
– Да-да, конечно, – кивнул котёнок. – Я хочу, чтобы…
Тут его взгляд упал на Овцу, которая прислонилась лбом к стволу дуба и прикрыла глаза. Котёнку показалось, что, несмотря на поедание всех кустов подряд, она сильно – очень сильно – истощена.
– Я хочу, – твёрдо сказал Авось, – чтобы Овечка могла спать.
– Это возможно, – ответила Гагана, – но тебе придётся помочь ей уснуть.
– Я помогу! – пообещал котёнок.
– Ты сказал своё слово! – Голос Гаганы звучал как гром: – ТАК ПРИМИ ЖЕ СВОЮ СУДЬБУ!
Птица поднялась в воздух, расправила огромные иссиня-чёрные крылья и сделала круг над поляной. Тень её накрыла котёнка. Авось вцепился в Овцу, оба они зажмурились. Большое синее перо спикировало с неба прямо на кучерявую спину Овцы и застряло в кудельках. Гагана издала жуткий прощальный крик и скрылась за горизонтом.
Котёнок пришёл в себя и разжал лапы. На землю упал белый пушистый комочек.
– Прости, Овечка, – сказал он. – Кажется, я выдрал у тебя шерсти клок. Это ты лысеешь, потому что без сна организм не восстанавливается. Но теперь всё будет хорошо.
Авось погладил её по спине и вытащил запутавшееся перо.
– Я знала, что тебе нельзя помочь, – вздохнула Овца. – Ты на что желание истратил?!
– На сон, – Авось свёл бровки домиком. – Я подумал, знаешь, найдёт меня Волколак или нет, ещё вопрос. И потом, это когда будет… А поспать тебе надо уже сейчас. Гагана обещала, что у меня получится.
Котёнок набрал в грудь воздуха, округлился до серо-белого мохнатого шарика, занял позу поустойчивее и затянул баюнским голосом:
– Мя-у-у-у-у-у-у…
Первый раз за всю певческую карьеру ему удалось так долго держать ноту. Овца блаженно закрыла глаза, уши её повисли,
