спинного мозга – иного объяснения я не могу себе представить.
– Да, именно так и говорил ее лечащий врач.
Мне хотелось подробно рассказать о моих розысках в Нагано, но времени не было.
Поэтому я сразу начал с истории семьи Асагами… то есть Асаками.
– Семья Асаками древняя и уважаемая, но они полностью обанкротились, когда
Фудзино было двенадцать лет. Она вместе с матерью попала в семью Асагами –
преуспевающее ответвление от фамильной линии. Асагами приняли на себя долги, а в
обмен заполучили землю, на которую целились уже давно, и все оставшееся имущество.
Пока Фудзино была маленькой, с ее восприимчивостью к боли было все в порядке, но, следует сказать, она обладала некой странной силой. Говорили, что она могла гнуть
предметы, не прикасаясь к ним.
– Дальше?..
– Ее боялись и ненавидели, как воплощение зла. Началась травля. Но к тому
моменту, как Фудзино исполнилось шесть, эта сила исчезла без следа – вместе с болевой
чувствительностью.
– Вот оно что… – на лице Тоуко-сан отразилось понимание. Нет, не просто
понимание – злорадная ухмылка. Кажется, она была просто в восторге.
46
– Именно тогда у нее появился личный доктор – но медицинской карты не
сохранилось, увы. От фамильной усадьбы Асаками остались одни развалины. Там больше
никто не живет.
– И это все?.. Ты что, не раскопал дальше?!
– Конечно, раскопал. Я нашел этого врача и расспросил его.
– Какой же ты умница, Кокуто.
– Да, я узнал про него и отправился в Акиту. Это оказался подпольный лекарь, у
него никогда не было лицензии – не удивительно, что пришлось потратить почти целый
день, чтобы разговорить его, и вытянуть эту темную историю.
– Восхитительно. Если вдруг уволишься отсюда, немедленно записывайся в
детективы. Я сразу же найму тебя в новом качестве.
– Подумаю над вашим щедрым предложением. Так вот, все выглядит так, что
лекарь только снабжал ее лекарствами. О диагностике и лечении не было и речи – он
говорит, что понятия не имеет, почему Фудзино стала невосприимчивой к боли.
Оказывается, это исключительно дело рук ее отца.
– Работа ее отца?.. Так это было лечение или медикаментозная обработка?
Конечно же, она отметила разницу – и я утвердительно кивнул.
– Обработка, конечно. Если верить старому лекарю, отец Фудзино занимался вовсе
не лечением болевой невосприимчивости – да ведь она ей тогда и не страдала. Большую
часть медикаментов, которые из-под полы раздобыл врач, составляли аспирин и
индометацин, а еще стероиды. Симптомы, которые он заметил, говорили о
прогрессирующем оптикомиелите.
– Нейромиелитис оптика… болезнь Девика?..
Болезнь Девика. Разновидность миелита, нарушающая работу нервной системы.
Основные симптомы проявляются как онемение конечностей, особенно ног, и
стремительное ухудшение зрения. Вполне вероятна полная слепота. Лечение требует
применения стероидов на ранних стадиях. Тех самых стероидов, которые Тоуко-сан
упоминала гораздо раньше. Кажется, лекарь назвал их адренокортикостероидами.
– Они использовали индометацин, который подавил работу нервной системы.
Понятно. Еще бы, такой курс без труда мог превратить ее в то, что мы видим сейчас. Это
не была ни наследственность, ни результат заболевания. Асагами Фудзино искусственно
заставили утратить болевую восприимчивость. Полная противоположность Шики!
Тоуко-сан снова засмеялась – зловеще, в точности, как профессор, с которым я
вчера консультировался.
– А что такое этот индометацин, Тоуко-сан?
– Мощное болеутоляющее. Не имеет значения, о какой боли идет речь –
периферийной или гетеротопической, фантомной, это важнейший компонент защитной
системы организма, поскольку сигнализирует о внешнем или внутреннем воздействии, которое угрожает его целостности или даже существованию. Периферийные рецепторы
вырабатывают болевые импульсы, передаваемые по нервам в мозг. Так мозг получает
сообщение о том, что тело может пострадать или погибнуть, если не предпринять каких-
либо действий, чтобы поддержать гомеостазис. Ты же знаешь, что за передачу болевых
импульсов отвечают нейротрансмиттеры? Полипептиды, подобные кининам и аминам, а
также важнейшая для всего метаболизма и передачи клеточных сигналов арахидоновая
кислота. Такие препараты, как аспирин и индометацин контролируют простагландины –
гормоны, которые входят в состав арахидонина. Прием внутрь больших доз индометацина
эффективно подавляет болевые проявления.
Тоуко-сан с удовольствием смаковала все эти медицинские термины.
Если честно, то для меня эти арахидоны и кинидоны звучали как имена каких-то
демонов.
– Значит, это лекарства для снятия боли?
47
– Не напрямую. Чтобы снять боль, эффективнее использовать опиоиды. Потом есть
еще такая вещь, как эндорфины, ничуть не хуже. Их, собственно и вырабатывает мозг для
облегчения болей. Действие на центральную нервную систему приблизительно таково
же… так, но я удалилась от темы. Главное, что теперь стало ясно – отец Асагами Фудзино
решил запечатать сверхъестественную силу дочери, изолировав ее нервные рецепторы.
Какая ирония – семейство действовало в полностью противоположном направлении по
сравнению с кланом Рёги. Те так старались культивировать отпрысков с подобной силой.
Хм, что самое интересное, Асагами, сами того не желая, добились противоположного
эффекта – способности наследницы лишь увеличились. Неспроста же маги в древнем
Египте зашивали себе глаза, чтобы удерживать ману внутри. Так получилось и с Асагами
Фудзино.
Слова Тоуко-сан не стали для меня полным откровением, но я все равно внутренне
содрогнулся. Да, я уже знал, что в семье Асагами рождались дети с необычными
способностями, подобные Асагами Фудзино – те, кто от рождения воспринимал иные
каналы. Члены семейства презирали их и боялись, стараясь подавить их силу любыми
возможными
и
невозможными
средствами.
Результатом
и
стала
болевая
невосприимчивость. Отключение канала, ответственного за «сверхъестественную силу», означало также нарушение функционирования обычных человеческих органов чувств.
Именно поэтому Фудзино смогла вновь воспользоваться своей подавленной силой только
тогда, когда к ней вернулась боль, то есть задушенные медикаментами человеческие
чувства.
– Ужасно. Единственный способ, которым она может чувствовать себя
нормальным человеком – выпустить на волю нечеловеческую мощь.
В самом деле. До сих пор она жила тихо и незаметно, тщательно пряча свою
врожденную ненормальность. Ценой стала нечувствительность к боли… но ведь не только
к боли! Асагами Фудзино не чувствовала ничего, не получала от жизни и сотой доли
ощущений, в которых, не замечая их, купаются обычные, нормальные люди. Она была
подобна бесплотному призраку, которому позволено уныло странствовать в мире живых.
– Если бы ее не мучила эта боль, она не стала бы никого убивать.
– Хм. Сама по себе боль вовсе не плохая вещь. Наоборот – она приносит огромную
пользу. Нельзя подменять понятия – то, что причиняет нам вред, не боль, а вызвавшая ее
рана. Какой бы неприятной или мучительной боль ни была, для человека она абсолютно
необходима. Организм узнает, что с ним что-то не в порядке, замечает опасность только
через болевые ощущения. Разве мы сторонимся огня потому, что он обжигает пальцы?
Нет, ожог причиняет руке боль, которая становится сигналом. Если бы не он, человек не
убрал бы руку прочь, пока она не обуглилась бы до костей. Если бы не он, мы не узнали
бы, что огонь опасен. Раны обязаны болеть, Кокуто. Мало того, человек, не обладающий
восприимчивостью к боли, не может, как следует, разобраться в намерениях других
людей. Асагами Фудзино ударили по спине, и болевая восприимчивость неожиданно
вернулась к ней. В следующий же момент она попыталась защититься от насильников –
впервые за то время, что они над ней издевались и мучили. До этого момента девушка
даже не понимала, что они делают с ней, не чувствовала опасности с их стороны – потому
что раньше ей было не больно. Хотя, убивать их всех – это было чересчур.
Нет, я не согласен. Незнакомая с болью Фудзино не умела и сдерживаться, не
понимала, какие муки причиняет своим врагам. Да, она убила насильников, но это была
самозащита – особенно, если вспомнить, что они с ней творили. Несправедливо
