Она меня не слушает и быстро всаживает иглу мне в ногу. Я еще слишком слаб, чтобы защищаться. Она пристально смотрит мне в глаза, но раствор не вводит.
— У тебя есть несколько минут, Мето.
— Почему я должен умереть? Я ребенок! Я ничего не…
— Молчи! — обрывает меня она. — Я не могу довериться никому. Варвары, даже самые юные, способны на неслыханную жестокость. Ты видел изуродованные тела…
Она замолкает, нацеливает на меня жесткий взгляд и сухо добавляет:
— Я поклялась себе ни за что не даться им живьем. Разговор закончен. Больше не желаю болтать.
Она медленно жмет на шприц, чтобы ввести раствор. Я успею сделать последнюю попытку, прежде чем вещество подействует, и скороговоркой выпаливаю:
— Я не такой, как они! Я никогда никого не предавал! Клянусь!.. Я хороший!.. Я не хочу умирать!..
Она вводит остаток жидкости и вынимает иглу.
— Перестань хныкать как младенец! Если хочешь, чтобы я тебя слушала, не будь таким занудой. Я вижу, что ты и вправду чуть-чуть от них отличаешься. Но не надейся, что я тебя выпущу отсюда живым: ты слишком много знаешь.
Я еле живой, но мне кажется, что первое испытание позади. Мне нужно во что бы то ни стало возобновить наш разговор. Я убежден, что чем ближе знаешь человека, тем труднее его уничтожить. У нее такие же рыжие волосы как у Октавия. Может, он и есть ее брат? Она его видела, потому что он был вместе со мной, когда мы притащили сюда Гаюдака. И она обратила тогда на него внимание: дернула за волосы. Может, чтобы получше разглядеть, какого они цвета?
Но раствор подействовал, и веки мои сомкнулись.
— Ну, проснулся, малыш Мето? Позволяю тебе помыться, потому что мне нравятся чистые мальчики.
Она помогает мне подняться. Обвивает мою руку вокруг своей шеи, и мы куда-то ковыляем. По пути снова вижу коробки и склянки с лекарствами, толстую книгу и множество тетрадей, похожих на те, что были в Доме. Она раздевает меня, отводя взгляд, и подталкивает к большой лохани с теплой мыльной водой. Она трет мне спину, и я не сопротивляюсь; затем моет мне волосы, споласкивает. И снова слезы наворачиваются мне на глаза. Она протягивает мне полотенце.
— Не разводи сырость, — строго говорит она и отходит в сторону.
Руки и ноги еще плохо меня слушаются, и я долго вожусь с чистым бельем, которое она мне приготовила. Наконец я оделся. Она возвращается и с довольным видом меня оглядывает. Снова ведет меня к лежанке, где я осторожно продолжаю прерванный разговор:
— Мой друг Октавий; случайно, не твой брат?
Кажется, она удивлена моим вопросом. А я-то думал, что заставлю ее в это поверить. Но нет, разве ей что-нибудь внушишь!
— Нет, — отвечает она. — Возраст и цвет волос похожи, но глаза другие.
— Ты очень его напугала, — говорю я.
— Знаю. Скажи, почему ты только что плакал? Тебе мыло в глаза попало?
— Не знаю. Нет, не мыло. Я подумал о маме. Она меня купала, еще маленького… Не помню ее совсем. Если бы я увидел ее, то наверняка бы не узнал. У меня украли воспоминания, и иногда… это очень обидно.
— Расскажи мне про жизнь в Доме.
Больше часа я рассказываю ей про Дом: про дурацкие правила, про несправедливые наказания, про доносчиков. И про вечный удушающий страх. Она слушает затаив дыхание, уточняет мелкие подробности. Я вспоминаю наш бунт, время надежд и тяжкое чувство, с которым нам пришлось покинуть младших. Я пользуюсь случаем показать ей (хотя и не слишком напираю на это), что я верный товарищ и никогда не нарушаю клятв. Я рассказываю о моих близких друзьях, об Октавии, Марке и Клавдии. Не забываю упомянуть про жестокое обращение с нами Рваных Ушей. Пусть знает, что я не на их стороне. А вот и моя очередь задать вопрос:
— Ты не знаешь, что Рваные Уши сделали с моими друзьями после того, как я попал сюда?
— Их помиловали. Один из Хамелеонов взял святотатца на поруки, и теперь за ним наблюдает весь клан. Я приготовлю нам поесть, малыш Мето.
Конечно, она говорит о Неохамеле. Значит, Марк в руках этого изверга, готового на любую подлость. Мне обязательно надо попасть в главную пещеру. Я должен его защитить. Но как отсюда выбраться? Я чувствую, что мое положение здесь, в Промежутке, укрепляется. Шаманка больше не угрожает мне новым уколом. Это добрый знак. Мне кажется, что она стала относиться ко мне как к младшему брату. Она не считает, что я представляю для нее опасность, пока остаюсь в Промежутке. Но что бы такое придумать, чтобы она меня отпустила? Что я могу дать ей в залог молчания?
Она возвращается, и мы молча жуем. Мне хотелось бы услышать от нее рассказ о себе. Вот бы узнать, сколько времени она провела на острове и что происходит там, во внешнем мире? Но я не решаюсь и с тоской смотрю на нее.
— Не смотри на меня так, — не выдерживает она. — Я вовсе не добренькая и выжила здесь только потому, что научилась внушать страх. Ты должен меня бояться, малыш Мето. Если я и вылечила многих вонючек, так только для того, чтобы не привлекать внимания. Но я поклялась убить любого, кто проникнет в мою тайну.
Она встает, возвращается со шприцем и делает мне укол. Напоследок я решаюсь спросить:
— Ты еще надеешься отыскать своего брата?
— Если бы я совсем на это не надеялась, то ввела бы себе слоновью дозу этой отравы, чтобы отправиться в мир иной. Ты понимаешь, малыш, что это за мир?
Я пялюсь на нее открыв рот. Но вот она надевает свое шаманское снаряжение и выходит. Я понятия не имею о времени суток и снова проваливаюсь в сон.
Сегодня утром я уже могу поесть самостоятельно, и Шаманка этому не препятствует. Кушанья, приготовленные Черпаком, она не ест: готовит себе сама. Я долго верчу в голове первую фразу, взвешиваю каждое слово. Стараюсь унять дрожь.
— Очень вкусно, Ева.
— Ты не должен так называть меня. Я запрещаю.
Я вижу, что она взволнована. Выжидаю несколько минут:
— Ты не любишь стряпню, которую едят Рваные Уши?
— Я люблю сама решать, что положить в рот. К тому же готовка помогает скоротать время. У меня много забот только после баталий, матчей по инчу и их идиотских ритуалов. В остальное время я предоставлена сама себе.
— Каких ритуалов?
— Завтра они собираются рассечь мочку уха твоему бывшему приятелю Титу без особых на то причин. Кажется, только потому, что он не носил в ухе кольца. Они будут кромсать его плохо стерилизованным ножом. Несколько дней он промучается, но жаловаться не станет, потому что он такая же скотина, как и все остальные. Его приведут ко мне, когда воспалительный процесс зайдет уже далеко. У него теперь смешное прозвище: Банка. Надеюсь, он будет менее жесток, чем тот, кто носил его прежде.
— Тит — жесткий боец. Мы всегда об этом знали. И все же он мой друг. Скажи, где ты была вчера?
— В Доме.
— Как ты проникаешь туда?
— У меня есть связка ключей, в том числе и от шкафчиков с медикаментами.
— A y тебя не бывает там неприятных встреч?
— Я хожу туда по ночам, когда все спят.
— Мне хотелось бы передать весточку Дециму, сказать ему, что я не забыл о своем обещании. Помнишь, я рассказывал тебе про того малыша.
Она улыбается. Прежде чем задать следующий вопрос, я пристально смотрю ей в глаза:
— Ты не убьешь меня? Ты же знаешь, что можешь мне доверять, я тебя никогда не выдам.
Она встает, не удостоив меня ответом. Через минуту возвращается со шприцем и делает укол, даже не взглянув мне в глаза. Я не сопротивляюсь. Я поторопился.
Просыпаюсь. Шаманка рядом и пристально на меня смотрит.
— Малыш Мето, я обнаружила записку тебе у входа в Промежуток.
Мето,
ты нам нужен. Сегодня ночью пропал Марк. Мы с Октавием надеемся, что ты в порядке.
Клавдий.
Надо действовать. Но как ей это втолковать?
— Ева, я должен быть с ними. Я не могу бросить Марка на произвол судьбы. Он мне почти как брат, и я всегда заботился о нем. Клянусь его головой, что никогда тебя не выдам. Умоляю, отпусти меня.
Внезапная боль скручивает мне живот, я едва сдерживаю стон. Стараюсь совладать с болью и заглянуть в глаза Шаманке. Ее глаза холодны и пусты.
— Обещаю приложить все силы, чтобы отыскать твоего брата! Я знаком тут кое с кем, кто хорошо информирован. Наведу справки… Я вернусь, чтобы тебе помочь, обещаю… Как его зовут?
— Как ты собираешься взяться за это дело? Я уже все перепробовала.
— Я захватил из кабинета Цезарей папку под кодовым замком. Кода я пока не знаю. Но мне кажется, что в ней находятся сведения обо всех детях, которые побывали на острове.
Несколько минут мы молча смотрим друг на друга. Наконец она произносит, чеканя слова:
— Если ты предашь меня, я тебя убью. Сразу же. Понял?
Я киваю, но не решаюсь подняться, хотя и получил разрешение.
— Ты вернешься?
— Да, обещаю. Я уверен, что смогу тебе помочь.
