Вот, собственно, и все, что я имел вам рассказать. Да благословит вас бог за ваш дар внимательного слушателя – мы, старики, только эту добродетель и умеем ценить.
На этом сэр Саймон, выслушав от Мередитта вялые заверения в глубоком почтении, грузно оперся на трость, так, что в паркете осталось от нее указание, поднялся и ушел.
Тени удлинились и слились в серые сумерки. У Пикадилли Ковентри фонарщик, каждый раз поднимаясь по приставной лестнице и спускаясь по ней, один за другим зажег все восемь масляных фонарей. С прогулочных яхт у пристаней Черинг Кросса доносилась музыка.
Лорд Мередитт все ходил из угла в угол гостиной, качал головой и смотрел далеко сквозь мебель и иные видимые предметы, а когда его единожды попытались отвлечь, ответил коротко и очень жестко. Ему требовалось одиночество, ведь его ум производил тяжелую работу. Мередитта выбила из седла разгадка покушения, теперь ему требовалось примирить себя со всем только что услышанным и сохранить в себе чувство, что именно он – первый ум города, знающий все обо всех, и никто не способен обойти его ни в интриге, ни в честном противостоянии. Но мысли о Финдли тускнели в сравнении со жгучей обидой, какую сэр Юэн испытывал, снова и снова возвращаясь мыслью к истории о незаконном сыне Монка. Только сам Мередитт имел право становиться героем истории с загадками и переплетением судеб первых лиц государства! Только он умный! Только он заслуженно окружен уважением! Только он по-настоящему необычный, способный возбудить страх или ненависть человек! Какого черта на что-то претендует бледная моль Пенн?!
Сержант Койн в это время сидел в погребе, скорчившись на полке с сырами, и жевал кусок красного лестера с лепешкой. К нему вниз заглянул Опасный.
– Да хватит тебе, вылезай, он вроде поостыл, – сказал кучер, раздосадованный тем, что в кладовой уже кто-то есть.
– Спасибо, я недавно вылезал, – ответил Койн и улыбнулся разбитой губой.
– Да ну тебя, – махнул рукой Опасный, закрыл за собой дверь, и в погребе снова стало черно.
Трюмной упырь
19 июня, которое в 1688 году пришлось на постный день пятницу, началось для капитана «Памяти герцога Мальборо» Литтл-Майджеса с тревожного сна, без содержания и картин, наполненного ощущением чрезвычайно близких неприятностей. Кэп открыл глаза, поморгал, провел рукой по опухшему лицу в щетине и сел. Его пробудившийся ум сказал ему: чувство тревоги вызвано тем, что ты услышал скрежет крышки люка о комингс, а ведь еще едва рассвело. Для чего матросу, который сейчас полез из чрева «Памяти» наверх, подниматься раньше, если можно подняться позже? Честный христианин никогда так не поступит. Литтл-Майджес еще поморгал, сощурился на изливавшийся из двух кормовых окошек свет и подумал: не стану засыпать, вдруг еще что-то произойдет. И что-то произошло там, на палубе. Некто, обутый в подкованные башмаки, доселе неслышно стовший у полуюта, один, в полной тишине, сорвался с места и побежал на бак. Кэп повернулся и уставился на дверь. Еще с минуту он слышал только свист в собственных бронхах, когда вдыхал и выдыхал. Снаружи царила гробовая тишина.
Литтл-Майдежс нацепил перевязь с палашом, взял пистолеты и босой, в сорочке и подштанниках, вышел на ют. Перед ним у люка стоял Джек Треух. Он стоял прямо, на обеих ногах и смотрел на капитана обоими глазами – только одна половина его лица осталась красной и измятой. Далеко, на фор-марсель-рее, по-лемурьи сидел матросик Ларри, который оставался на ночь вахтенным. Он трясся от ужаса и сжимал зубами конец реванты.
- Ты чего встал? – спросил Литтл-Майджес тихо.
- Помер, вот и встал, - ветошным голосом ответил Треух.
– Что ты врешь? – отозвался Литтл-Майджес , но пистолеты на всякий случай поднял.
- От такого нельзя выздороветь, – просипел Треух и шагнул навстречу. Кэп попятился. Глянул вокруг: больше на палубе не было ни души.
– Тебе видней, – проявил покладистость кэп. – Что планируешь делать?
Джек остановился и посмотрел растерянно.
– Мою душу съел дьявол. Теперь что он прикажет, то и буду делать.
– Это логично, - сказал Литтл-Майджес и сглотнул. - А сейчас дьявол тебе что приказывает?
Треух стал прислушиваться. Он стоял почти неподвижно, хоть и не совсем твердо. С исковерканной стороны лица глаз остался налитым желтой разлагающейся кровью, а радужка тоже собралась складками.
– Ничего не слышу, – вздохнул Джек.
– Что ж, бывает. Отчего бы тебе в таком случае не пойти покачать помпу? – вкрадчиво спросил кэп.
– Можно, – кивнул Джек.
Под дулами двух пистолетов он проследовал к люку и стал спускаться.
– Ларри! – крикнул капитан. Небольшие размеры корвета и хороший голос позволяли ему отдавать распоряжения с кормы на нос, – Дуй сюда, встанешь с ним в пару!
Ларри отчаянно замотал головой, и Литтл-Майджес навел на него один из пистолетов. Парень стал спускаться.
Доктор Пенн вышел на палубу гораздо позже. Проходя ради утреннего моциона с юта на нос, а затем на камбуз он заметил Джека Треуха, который вместе со своими коллегами спешил вверх по вантам. За его работой, тяжко привалившись к фальшборту, наблюдал кэп. К своему утреннему костюму он прибавил только сапоги. На лице — выражение ранней усталости.
– Не выспался? - спросил Пенн.
– Совершенно.
Док отступил на шаг и выразительно посмотрел на заткнутые за пояс пистолеты – если бы Литтл-Майджес носил их в таком положении всегда, во влажном теплом воздухе он бы быстро заполучил болезненные мозоли на брюхе.
– У нас все в порядке?
– Стараюсь, чтобы так и было.
Обратно Пенн прошел со стопкой сухарей и куском сыра на них. Треух работал на грот-брам-рее, кэп все так же внимательно следил за ним.
– Надо же, выздоровел, – сказал док, также поглядев вверх.
– Ты же его лечил, разве нет? – прищурился кэп.
– Конечно.
– Так чему удивляешься?
– Ты как думаешь?
– Я тебя понял. Если я захвораю, лечиться буду только молитвой к святому духу. Так и знай.
Лишь после полудня, когда Треух вместе со всеми забрал у дежурного свой ковшик разбавленного рома и попенял на недолив, Литтл-Майджес оставил его и ушел к себе. Он давно не проводил на палубе под солнцем столько времени подряд без шляпы, и на его проплешине осел загар. Между тем, за перегородкой, в пассажирской каюте ему готовились новые неприятности.
Двенадцать с половиной унций табака взял с собой лорд Финдли, поднимаясь на палубу «Памяти герцога Мальборо». Десять осталось к 19-му числу июня. Также с собой у него была некая сумма в золоте. Деньги и свертки табака он держал вперемешку в двух сундуках с железными углами. Сколько всего он держал при себе и в каких деньгах, так и осталось неизвестным.
С этими двумя сундуками Финдли вышел из своей каюты. Сделал четыре шага и вошел в каюту капитана, где редко бывало заперто, открыв, ввиду занятости обеих рук, дверь ногой. В каюте он увидел самого Литтл-Майджеса, лейтенанта Пайка и доктора Пенна. Они сидели с кружками в руках за столом, в центре которого еще угадывались развалины курицы. Финдли обвел взглядом всех присутствующих, но его лицо, скорое на гримасы презрения и гнева, осталось бесстрастным. Все трое молча подняли глаза на вошедшего; Пайку ради этого пришлось обернуться.
– Капитан, здесь людно, – сказал Финдли. Это были первые его слова за несколько дней, что он провел в своих апартаментах без выхода.
– Да, когда вы вошли, стало тесновато, – нахально ответил кэп. «Зачем ты его злишь», – тихо, сквозь зубы спросил Пенн. Кэп продолжал буровить злым и наглым взглядом Финдли и даже не повернул головы. Финдли перевел пристальный взгляд на Пайка – тот привстал с рундука, на котором сидел, и неуверенно кивнул; на Пенна – тот быстро покосился на Литтл-Майджеса, получил от него знак: «Сиди!» – и со вздохом уставился в потолок.
– Вон, – отчетливо произнес Финдли.
– Сидеть, – тут же и тем же тоном приказал кэп. Пайк сел, поставил кружку, покорно сложил перед собой руки и стал смотреть в противоположную стену. Пенн закрыл глаза.
– Я доверяю всем присутствующим. Можете говорить при них или уходить, – сказал кэп и стукнул кружкой о стол, давая понять, что это его последнее слово. Финдли еще раз окинул каюту взглядом и сжал губы.
– Хотите настоять на своем. Считаете, они имеют право слушать. Что ж, пусть слушают, мне есть что рассказать. Полагаете, мне нечего рассказать о команде, которой я доверился? Сейчас у каждого есть последний шанс выйти – об отсутствующих я говорить не буду. Отлично.
Финдли прошелся по узкому пространству между столом и переборкой и встал за спиной у Пайка, так что тот загривком ощутил жар, исходящий от укутанного в атлас пассажирского брюха.