— Конечно, — ответил он. — Когда ты не со мной, ты где-то в другом месте. Вполне логично.
Он встал и посмотрел на меня.
— Хотя в некотором смысле, ты всегда со мной, потому что я знаю, что скоро снова увижу тебя.
Я обняла его и подумала, что именно так оно и есть.
— Я просто ездила в Люлео, чтобы забрать папу. Он сломал ногу и был весь в синяках, но, в общем и целом, справился неплохо. Будь тот пень чуть острее, он проткнул бы папу насквозь.
Ругер задумчиво кивнул и наклонился к печке, чтобы еще раз перевернуть каштаны.
— То есть с чудо-таблетками покончено?
Я кивнула и стала рассказывать, чем он занимается сейчас.
— Хотя они, конечно, снова могли начать ссориться. Прошел уже целый час с тех пор, как я ушла.
— Думаю, ссоры позади, — спокойно сказал Ругер. Огонь в печке ярко освещал его лицо. — Хочешь?
Я не знала, как очистить каштан и при этом не обжечься. Ругер показал: нужно зажать орех между большим и указательным пальцами, чтобы он раскрылся, как цветок.
— Тетушка была просто вне себя от радости, когда ей пришло в голову организовать большой рождественский ужин. Она обожает праздники, но не устраивала ничего подобного уже тридцать лет. А теперь решила, что настала пора.
— А кто придет?
Ругер пожал плечами.
— Насколько я знаю тетю, придет довольно много народа. Но она сказала, что ты — особо важный гость. И еще она хочет, чтобы ты пришла вместе с семьей.
— Папе придется ковылять на костылях по булыжнику, хотя он наверняка с радостью согласится, но вот Лу…
— С ней я уже поговорил.
Я уставилась на него, так крепко сжав каштан, что рука заныла.
— Когда ты с ней говорил?
— Сегодня. Я пришел к ней и спросил, не хочет ли она прийти сюда и поесть каштанов. Но она ответила, что слишком устала. Вы же только что вернулись из Люлео. И врачам наверняка не очень понравилось бы, что она снова сбежала.
Он спокойно обмакнул каштан в масло, посолил его и отправил в рот.
— Нет ничего вкуснее, — причмокнул он с закрытыми глазами.
Я сглотнула слюну, каштанов мне почему-то больше не хотелось.
— Значит, ты собирался есть каштаны с ней???
Он вопросительно взглянул на меня.
— Разве ты не хотела, чтобы она поскорее выбралась из больницы? Или я чего-то не понял?
Мне хотелось крикнуть прямо ему в лицо: ты — мой! И хотя мне удалось прогнать эти ужасные слова, вместо них получилось что-то нечленораздельное.
— Дело в том, что… Потому что…
Я почувствовала, что не могу подобрать слов.
Он недоуменно смотрел на меня, так что, в конце концов, мне пришлось отвернуться.
— Я, наверное, пойду…
— Почему ты рассердилась? — спросил он, не повышая голоса.
— Потому что… потому что ты, кажется, любишь Лу больше, чем меня.
Я злобно дергала шнурки ботинок, на которых было полно узлов.
— Я знаю, она же гораздо интереснее, чем я! Ее загадочность, ее болезнь… а я простой, обычный человек…
Я утирала слезы и сопли рукавом куртки и чувствовала себя хуже некуда. Во всех смыслах. Я словно пыталась унизить собственную сестру, чтобы удержать Ругера.
Он схватил меня за талию. Заставил сесть на одеяло и утер мое лицо подолом рубашки.
— Никогда так не уходи. Никогда не уходи от меня, пока сердишься.
— Я не сержусь. Я расстроилась, — всхлипнула я. — Потому что я тебе надоела. Потому что ты понял, что я зануда.
— Вот как? — он принялся массировать мои плечи.
— Прекрати! — крикнула я. — Не пытайся сделать вид, что все в порядке! Скажи правду, и я уйду. А потом уж показывай Лу, как забираться на это дерево. Я не буду мешать вам. Но тебя я больше видеть не желаю!
Если бы мы не сидели в домике на дереве, я бы просто бросилась прочь. Но в ту самую минуту я не могла этого сделать.
— Ты выговорилась?
Я кивнула.
— Точно? Может, хочешь добавить что-то еще — раз уж так разошлась?
Я покачала головой, чувствуя себя абсолютно опустошенной. Что еще я могла сказать? Мне казалось, что все кончено, ни в чем нет смысла. Что теперь делать по вечерам? Куда девать время, которое я до сих пор проводила с Ругером? Целая бесконечная, безнадежная пустыня.
Бесконечная череда бессмысленных часов… секунды отчаяния, которому нет ни конца, ни края…
Я, конечно, могла бы писать стихи. Черные, как ночь, слова, полные жалоб и стенаний.
— Мне очень нравится твоя сестра, — спокойно произнес Ругер. — Но люблю я тебя.
Легкие вышли из оцепенения, сердце снова заработало, разгоняя кровь по телу. Стужа превратилась в тепло Ругера и жар печки, которые наполнили меня до краев. Я обвила руками его шею и слегка куснула в ухо. Он куснул меня в ответ.
— Прости, — пробормотала я.
— За что? — удивился Ругер.
— За то, что я чокнутая, эгоистичная дуреха.
— Ты не чокнутая и вовсе не эгоистичная. Ты просто боязливая. Не смеешь доверять чувствам. Не верить, что чувства остаются, даже если меня нет рядом, даже когда ты уходишь. Ты веришь только в то, что можно потрогать, то, что у тебя перед глазами, правда?
— Может быть, — вздохнула я, выводя пальцем узоры у Ругера на затылке. — Но во что же еще верить, если не в то, что можно почувствовать, подержать в руках?
— Однако чувства нельзя подержать в руках? Разве это означает, что их нет?
— Я могу почувствовать тебя, твою кожу, твои волосы — и тогда я верю и в то, что ты есть, и в то, что ты любишь меня.
— Многие люди трогают друг друга и произносят «я люблю тебя» самым нежным голосом, даже когда это неправда. Люди спят друг с другом и в то же время врут каждую секунду, Элли!
— И ты тоже смог бы так поступить?
— Тот, кто думает, что знает о себе все, просто идиот.
Он откинул голову, прижавшись затылком к моим ладоням.
— Любой может оказаться в ситуации, когда кажется, что единственный путь к спасению — это ложь. Но мне бы это не понравилось.
Его губы не улыбались.
— Так и договоримся, — по-детски уверенно произнесла я. — Никогда не врать друг другу!
— Мы знаем лишь то, что происходит с нами сейчас, — серьезно ответил Ругер. — Сейчас я люблю тебя. Хотел бы я пообещать, что так будет всегда.
— Нельзя давать обещаний на будущее, — прошептала я, впервые за долгое время чувствуя себя абсолютно спокойной. Того, что сказал Ругер, мне должно было хватить надолго.
Все слова, которые мы произнесли тем вечером, поедая каштаны, сделали нас ближе. У нас были одеяла, в которые мы могли завернуться, и уснуть, тесно прижавшись друг к другу.
Мы сидели на пожарной лестнице рядом с мансардой Лу. Она курила маленькими быстрыми затяжками. Я бросала на нее неодобрительные взгляды. Что будет, когда она вернется домой? Неужели повсюду будет пахнуть дымом? Хотя сейчас об этом говорить преждевременно.
Кто-то открыл окно на первом этаже, и вечернюю темноту пронзил гимн Люсии[8]. Нам следовало поторопиться, чтобы кому-нибудь не вздумалось отправиться нас разыскивать.
Лу раскраснелась. После Нового года ей предстояло перебраться в гостевую семью в Вагнхэреде. Она уже была там и осталась очень довольна.
— И еще они научат меня ездить верхом!
— Вот как, — произнесла я враждебным тоном.
— И тебе тоже можно попробовать, если захочешь… — она неуверенно взглянула на меня. — Спросить их?
— Нет уж, спасибо!
— И еще они спросили, хочу ли я праздновать с ними Рождество…
— Вот как.
— Я никогда в жизни не праздновала Рождество в деревне! — произнесла она таким тоном, словно виновата в этом была именно я.
— Ну и чего трепаться-то? Поезжай к ним! — огрызнулась я.
— Ну извини!
— Не обязательно все время трещать об этой семье…
— Я просто хотела рассказать…
— Поезжай к ним, хоть завтра же! Давай, давай! Вниз по лестнице — и на поезд, я тебя не держу!
Она взглянула на меня со слезами на глазах.
— Почему ты вечно такая сердитая, Элли?
Я умолкла, размышляя, права она или нет: может быть, я и вправду все время сержусь? Может быть, так оно и есть.
— Ругер не заходил? — буркнула я.
— Нет, — она бросила на меня неуверенный взгляд. — А когда он должен был зайти?
— Понятия не имею. Может быть, в тот день, когда мы вернулись из Люлео?
— Ах, да! — по голосу было слышно, что она хитрит. Я поняла, что она с самого начала все отлично помнила. — Он спросил, не хочу ли я пойти к нему в домик.
— И почему же ты не согласилась?
— Ну… мы же только что вернулись, — вывернулась она.
— Но вообще-то ты хотела, да?
Я чувствовала, как во мне шевелится злоба — мне нравилось мучить Лу. Но она держалась молодцом — откашлявшись, она решительно посмотрела мне в глаза:
— Наверное, скоро я все-таки загляну к нему в домик. Даже если ты разозлишься, я все равно пойду! Понятно?
