прибудут купаться, платья будут замужние бросать вместе, а девица бросит свое платье врозь; тогда девицыно платье ты укради в корабь. Когда она тебе скажет, тогда выброси платье!»
Когда они выкупались, старшие надели платья; девица стала и говорит: «Если старше меня, будь брат родной, а если ровня моя, так будь муж родной!» То выбросил он ей платье, она приоделась, говорит: «Выходи!» То видит, что он молодой, она взяла его за ручку, взяла и поцеловала: «Будь мой муж родной!»
«Куды же ты пошел?» – «Я пошел к Чуду Лесному на пожиранье». – «Я пожрать тебя не дам! Ты идешь к моему отцу. Отец у меня слепой. Я вот полечу, буду из себя пух ронять, ты по пуху и айда!» То она летит тихо, пух из себя выщипывает; и он за ней бежал очень рысью (торопился). Потом она прилетела к своему дому, сказала ему: «Смотри, милая ладушка, вот я здесь проживаюсь. Какие будет тебе отец задачи задавать, ты приходи ко мне!»
Приходит он к Чуду Лесному в комнату – он сидит на стуле – и говорит: «Здравствуешь, тятенька!» Чудо Лесное сказал: «Что ты мне за сын? Откуль, какой есть?» – «Я за собранье государства прибыл к тебе на пожиранье». – «Нет, я тебя не буду жрать. А есть у меня дочь-невеста: тебе совершенны года выйдут, тогда я тебя споженю на ней. Только ты мне исправь, что я тебе задачи какие задам!» – «Ну задавай задачу!» – «Исправь ты мне сначала на возморье церкву: чтобы у тебя была церква, попы и дьяки и поутру чтобы был звон!»
Приходит он к ней, затужился. «Вот твой родитель задал мне задачу – умом непостижно!» – «Какую же он тебе задачу задал?» – «Исправить велит на взморье церкву, чтобы были попы и дьяки и поутру чтобы звон был!» – «Это, мила ладушка, не твое дело! Ложись спать, утром все готово будет».
То она вышла на крылечко, перебросила с руки на руки колечко – выскочило двадцать пять ухорезов [52]. «Что ты нас покликаешь, на каки работы посылаешь?» Она с ними и распорядилась: все это исправить (церкву, попов и дьяков)! «Вот тебе, мила ладушка, лодка, на вот весельца, да возьми топор с собой! Подъедет к тебе родитель, скажет: «Это не ладно, это не исправно, это не хорошо!» А ты скорее обухом хвати его по лбу, чтобы он отлетел от тебя, а сам тогда айда к берегу скорее!»
То сел он на лодку, подъезжает к этой церкви, кругом ездит. Чудо Лесное прибыл к нему. Только Чудо Лесное говорит: «Это не ладно, это надо бы эдак изладить, и это не исправно!» Тогда он топором-обухом по лбу его ударил – он отлетел; тогда он отправлялся на берег. Приходит к его дочери в дом; дочь его посылает: «Ступай! Каку он задачу тебе задаст опять?» Приходит – он в стуле уж сидит. «А что ты, тятенька, каку ты мне задачу задашь?» – «Есть у меня конь; зятевья не могут с ним владеть, а ты поучи его! Я вижу, что ты хороший человек, ты можешь поучить этого коня!»
То приходит он, вовсе тужит, невеселый. «Че-то, мила ладушка, ты не веселишься?» – «Он мне задал: есть какой-то у вас конь, поучить его велел». Дочь на то сказала: «Это не конь, а сам он снарядится конем. Ты зайдешь в конюшню, он станет на задние лапы, разынет рот, будет тебя есть. А ты – на вот тебе три прута железных и плеть, и возьми топор с собой! Тогда придешь в конюшню, он станет на задние лапы – ты обухом хорошенько по лбу ударь, чтобы он дал надеть узду на себя; обуздай его тогда!»
То он приходит в конюшню. Заржал конь, стал на задние лапы, несется к нему. Ударил его по лбу – он на коленко пал. Он живо узду надел и обуздал его; начал его прутьями по боку жарить; все прутья исхлестал и по-за коже изсовал. Наконец хлещет нагайкой [53] по глазам нещадно. До той степени добил, что вокорень он никак не пошел. То он пустил его в конюшню и говорит: «Завтра тятенька мне велит поучить, так я еще лучше ухайкаю (поучу) тебя!»
То приходит к нему, а уж он в стуле сидит опять. «Тятенька, какую ты мне задачу задашь?» – «Завтра я тебе истоплю баню; выпаримся, тогда я тебе большину дам [54]: с моей с малой дочерью живите, че знаешь, то и делайте, больше я распоряжаться тобой не буду!»
То приходит очень веселый к его дочери он. «Что-то, мила ладушка, веселый?» – «Да завтра он хотел истопить баню: выпаримся мы с ним, тогда приказал он с тобой жить – и больше распоряжаться мной не будет!» Жена ему на то сказала: «Завтра истопит баню жаркую, завалит тебя на каменку, изжарит и съест! Седни нечего спать: нам с тобой работа». Поставила середь полу такой кувшин, начали в кувшин этот плевать слюней. То она наговорила на этот кувшин, потом сама в трубу вылезла и его вынула, а окна запечатала ставнями. «Пойдем, милый ладушка, теперь к твоему отцу!»
Поутру старик зятевьев заставлял баню топить. «Затопите баню, сходите к нему: что они, дома ли» То приходят к ихой избе и говорят: «Вы дома ле?» А в кувшине отвечают слюни, что дома. То изготовили баню как следует. «Ступайте за ним, зовите его сюда, поведем в баню его!» То приходят за ним, кричали, кричали, а у слюней сила вышла, и голосу не подают. То они приходят, сказали: «Их дома нет, голосу не подают». – «Подайте мне гадательную книжку: я погляжу!» То просмотрел: уж они идут в пути. «Пойдите, садитесь на вершну, айдате, воротите их!»
Сели они верхами, поехали в погоню. Едут они, видят: старушка доит корову. (Она коровой его обвернула, а сама доит.) То они старушке поклонились, спросили: «Не проходил ли молодец с девицей?» – «Нет, батюшки, не видала!» Воротились они назад. Приезжают, сказывают: «Никого не видали, только видели: старушка доит корову». – «Ступайте, это самые они!» То они поехали. Она услыхала топот. «Милый ладушка, за нами опять погонюшка едет!» Обвернула его церквой, сама – священником. То подъезжают, шапки перед священником снимают: «Батюшка, – говорят, – не проходили ли молодец с девицей?» – «Никого не видал». Они воротились назад. То они приезжают, сказывают: «Никого не видали, только видели: стоит церква, мохом обросла, и священник старый». – «Ах, она злодейка!.. Нечего вас, полоухих, посылать! Лучше самому ехать». Вышел на двор, ударился об землю, подумал на петуха – и сделался петухом и полетел. «Милый ладушка, за нами погонюшка не простая, а родимый тятенька летит петухом!» Обвернула его орлом, а сама сделалась древой, и на древе всякие цветы. Мужу сказала: «Смотри, прилетит, будет цветы рвать, ты тогда не робей: подымись, петуха под себя и рви нещадно, из него чтобы перья летели пуще!»
Тогда исправилась она древой, его исправила орлом; и он сел под древо тогда, орел. Долетает до этого дерева и сказал Чудовище: «А, это дети мои, дети мои! Я их сейчас ворочу!» Сел на это дерево, начал цветы рвать. А орел поднялся, тогда петуха этого схватил – и под себя; давай его мять и рвать, только пух из его летит. Тогда сказал петух: «Батюшка-зятюшка, отпусти меня! Тогда я не буду никогда больше гоняться за тобой: куды вы знаете, туда и ступайте!» Орел сказал: «Не проси меня, а проси дочери: велит отпустить – так я не стану тебя больше и рвать». То петух стал умаливать у дочери: «Милая дочь, отпусти! Не буду я больше вас хитить и догонять!» То она приказала своему мужу бросить его.
То распростились они с родителем. Он отправился домой, также эти пошли к своему отцу. Приводит домой от этого чудовища жену; образовали ее как следует. Приказал повенчаться с ней.
