– Кошмар, – сказала Светка.
– Почему? – сказал Борис. – Никто из них не чувствовал себя униженным. А вот побочный положительный эффект определенно был. Мемуарная литература хорошо пошла. Сначала только родственники писателей и композиторов мемуарами баловались, а потом уже и знакомые начали. А когда они выдохлись, лифтеры во всю мощь о себе заявили. А уж им-то было, что сказать.
– Как вам Амстердам? – спросила Маринка Бориса.
– Мне здесь нравится, – сказал Борис. – Я узнал вчера, что в Голландии обучение в университетах практически бесплатное. По-моему, это здорово.
– Что значит – бесплатное? Кто-то должен оплачивать все расходы на образование, – сказал Сережа. – Даже если они оплачиваются из государственного бюджета, то это в действительности означает, что за образование платят все.
– Но все равно это здорово.
– Что здорово?
– Мне нравится то, что, если ты достаточно талантлив, ты можешь поступить в любой университет. А у вас, как я понимаю, для этого надо иметь весьма состоятельных родителей.
– Если ты талантлив, тебя возьмут в хороший университет независимо от того, сколько зарабатывают твои родители. Университеты заинтересованы в талантливых ребятах.
– Не совсем понимаю, почему, – сказал Борис.
– Потому что это будущие спонсоры. Талантливые ребята, скорее всего, добьются значительного успеха в жизни и, следовательно, смогут помогать университету в дальнейшем. А университеты, если я не ошибаюсь, большую часть средств собирают за счет разного рода пожертвований.
– Или за счет грантов, – сказал я.
– Да, и за счет грантов тоже, – сказал Сережа. – У меня есть один знакомый. Он – математик. Живет сейчас в Бостоне. Каждый год занимается добыванием грантов. Считается, что деньги идут на развитие математики. Но те, которые дают деньги, не знают, куда ее развивают. Однако они уверены в том, что это очень полезно.
– А ты так не считаешь? – спросил я.
– Конечно, нет. А разве здесь могут быть какие-то сомнения? Как ты думаешь, откуда мой друг может знать, решение какой математической проблемы сейчас так необходимо человечеству?
– Ты меня успокоил. Я два раза отказал в грантах и все мучился, правильно ли я поступил.
– Кому ты отказал?
– Оба раза это было, когда я работал в “Чейзе”, – сказал я. – В первый раз к нам приехали люди из Sloan Business School. Они хотели заключить с нами контракты, ходили по различным отделениям и пытались нащупать проблемы, в которых они могли бы нам помочь. Джим, мой босс, попросил меня поговорить с ними. Он сказал, что не хочет на меня нажимать, но если я найду их полезными, то начальство отнесется к этому весьма благосклонно.
– Ты нашел их полезными?
– К нам приехали два профессора и декан. С деканом мы познакомились, когда еще я жил в Бостоне. У них там была какая-то учебная финансовая база данных, и я обратился к нему с просьбой разрешить мне ею пользоваться. И он, по-моему, сильно испугался меня. Хотя должен сказать, что было, наверное, от чего напугаться. Короче, мы ни о чем не договорились тогда.
– Он узнал тебя, когда вы встретились в “Чейзе”?
– Нет, конечно, – сказал я. – Он не мог меня узнать. Я сам себя не узнал бы. Мы поговорили о какой-то ерунде сначала. Потом я сказал им, что у нас есть некоторые нерешенные проблемы, которые мы, в принципе, могли бы им предложить, и привел им один пример. Оба профессора показали полное понимание проблемы. Мы поговорили об этом, наверное, полчаса, и они сказали, что проблема довольно сложная, но что у них уже есть наметки на то, как можно было бы подступиться к ней. И наконец, когда все выговорились, поднялся декан.
– Я сейчас скажу, как у нас обычно это делается, – сказал он. – Если вы будете платить нам девяносто тысяч, то по окончании года мы пришлем вам отчеты обо всех выполненных в течение этого года проектах.
– Включая исследование по нашей теме? – спросил я.
– Нет. Для того чтобы мы занялись вашей тематикой, вы должны платить нам двести тысяч. Тогда вы сможете приезжать к нам, и кто-то из наших с вами будет беседовать.
– А если мы будем платить девяносто тысяч, тогда с нами никто не будет беседовать, когда мы будем приезжать?
– Тогда не предполагается, что вы будете приезжать, – сказал мне декан.
– Хорошо, – сказал я, – предположим, мы заплатили двести тысяч завтра. Когда будут результаты?
– Осенью мы определим, какой наш аспирант будет за вами закреплен…
– Это будет аспирант, а не профессор?
– Да, это будет наш аспирант, но он будет работать под руководством нашего профессора. Значит, осенью мы закрепим за вами аспиранта, и в начале лета следующего года будет готов ваш проект. Возможно, это не будет полным решением вашей проблемы, но, так или иначе, этот проект будет связан с вашей тематикой, и вы будете иметь преимущественное право заключить с нами договор еще на один год.
У нас есть еще промежуточный вариант. Вы платите нам сто сорок тысяч, и мы по вашему запросу вышлем вам любой проект. Не обязательно даже текущего года. Абсолютно любой проект. Тут вы уже можете приезжать к нам, и всегда найдется человек, который с вами поговорит.
– Я сейчас скажу, как у нас обычно это делается, – сказал я. – Эту проблему, о которой мы тут сегодня говорили, мне надо решить к следующей пятнице. Если решения проблемы не будет у нас к следующей пятнице, оно нам не нужно будет никогда. Поэтому я знаю, что я решу эту проблему к следующей пятнице. Я пока не знаю, как я справлюсь с ней, но я обязательно как-то с ней справлюсь. Более того, Джим и все остальные, кто зависит от этого, уже знают, что все будет сделано к следующей пятнице. И вообще, все проблемы, которыми я занимаюсь, обычно должны быть решены довольно быстро. Поэтому лично для меня такие сроки, как год, абсолютно не подходят. Но, вы знаете, я здесь птица маленькая и проблемы решаю мелкие. Но у нас тут есть звери покрупнее. И, может быть, им ваши сроки и подойдут.
– Что же тебе сказал декан? – спросил Сережа.
– Я уже не помню. Но, когда я сообщил об этом Джиму, он сказал, что предполагал, что все закончится таким образом, и, чтобы сгладить мою грубость, он хочет пригласить нас всех на ланч.
– На самом деле, – сказал Сережа, – многие заключают с университетами договоры с благотворительными целями.
– Да, и декан сказал мне то же самое. Он сказал, что многие финансовые институты считают даже почетным для себя заключить договор с такой престижной школой, как их, и эти договоры имеют большей частью благотворительный характер.
– Он был прав.
– Да, конечно. Но я не обладал полномочиями решать, кому, сколько и на что “Чейз” будет давать деньги с благотворительными целями. Мне было поручено решить совсем другой вопрос, и я решил его. И я так и сказал декану.
– Да, декан не разобрался в тебе. Надо было ему разрешить тебе попользоваться их базой данных тогда, в Бостоне, – сказал Сережа. – А кому ты отказал во второй раз?
– А в другой раз я разговаривал с ребятами из Лос-Аламоса. Их тогда приехало довольно много. Человек пять, наверное. И они говорили, что вот они сидели всю жизнь там у себя, в Национальной лаборатории, и делали всякие водородные бомбы. Но сейчас, когда холодная война с русскими закончилась, им надо думать о том, чем теперь заниматься. И они решили, что лучше всего переключиться на финансы, потому что, во-первых, это оказывается близко к тому, чем они занимались. Ну, всякие стохастические дифференциальные уравнения и прочее. А во-вторых, заработки в финансах большие.
Они спросили у нас, что мы думаем на этот счет. И я сказал, что мне было в высшей степени интересно услышать от них эту новость об окончании холодной войны и что идея про финансы вполне хорошая, хотя бы потому что в финансах большие заработки.
– Короче, кончилось все тем, что Джиму пришлось опять вести их на ланч, чтобы сгладить вашу грубость, – сказал Борис.
– Угадали, – сказал я.
– Я слышал, вы живете где-то около Нью-Йорка? – сказал Борис нам с Маринкой.
– Да, – сказал я, – в Миллбурне.
– Что вы там делаете?
– Живем.
– Нет, я имею в виду, вам не скучно? Вы не чувствуете какую-то оторванность от той культуры, с которой вы были связаны раньше?
– А почему мне должно быть скучно? Наоборот, мне времени на все не хватает.
– Нет, – сказал Борис, – я имею в виду русскую культуру. Вот Сережа говорит, что он не читает русских книг, не ходит смотреть русское кино и у него даже нет русского телевидения. У вас есть русское телевидение?
– По-моему, нет, – сказал я. – То есть, его, наверное, можно как-то заказать.
– Но вы не заказали?
– Нет.
– А почему?
– Я не знаю.
– Потому что неинтересно, – сказал Сережа.
– Да, наверное, – сказал я. – Я как-то видел где-то что-то минут пять, и там не было ничего интересного.
– А кино? – спросил Борис. – Вы тоже не смотрите русское кино?
