Казалось, великан то вытягивает руку, то немного приподнимает ее, и тогда загорается зеленый огонек. Это значит: путь открыт, поезд приближается, ожидайте.
Когда я в первый раз приехал на станцию, я узнал, что столб с "рукой" называется семафором. Раньше к столбу подходил работник станции и вручную поднимал перекладину. А теперь дежурный, не выходя из комнаты, нажимает на кнопку, и "рука" эта сама поднимается.
— Да, вроде бы по времени поезд уже должен подъехать, — говорит папа, останавливаясь возле нас.
У дедушки, который сидит на бетонном парапете на краю перрона, кажется, тоже лопнуло терпение. Словно не веря станционным часам, он без конца вынимает из внутреннего кармана своего халата, сшитого из домотканой верблюжьей шерсти, часы на длинной цепочке, с щелчком открывает их крышку и смотрит на циферблат. Подвинул в тень букет цветов, завернутый в бумагу. Больше всего он беспокоился, что цветы могут завянуть. Ведь они предназначены "высокому" гостю. Нам-то с папой и в голову не пришло, что гостя надо встречать с цветами. Но дедушка был на фронте, много городов повидал, многому научился. Он сказал нам: "Я соберу букет цветов и сам приеду на станцию на своем ишаке".
Я приехал на станцию встречать гостя вместе с папой на машине. Мама приготовила мне нарядную вышитую рубаху. На голове у меня новенькая расшитая тюбетейка. Я думаю: "Скорей бы приехал поезд, и я бы увидел этого "высокого" гостя. Правда, как я узнаю его, если даже увижу? Ведь мне не известно, кого мы встречаем. Нет, — думаю я, — узнаю. Потому что он должен быть высоким".
Наконец долгожданный момент наступил. На станции началась суматоха. Девочки, продававшие дыни, подхватили их под мышки и повскакивали с мест. И продавцы винограда, и продавцы персиков пораскрывали свой товар. И тут я заметил, что рука семафора поднята и горит зеленый свет. Сотрясая землю, приближался поезд.
— Шестой вагон не пропустите! — взволнованно выкрикнул папа.
Вскоре подкатил тепловоз с гербом на лбу, проехал мимо нас. "А вдруг он проедет, не остановившись?" — с волнением подумал я.
— Вон шестой! — выкрикнул я, но папа уже бежал вдоль вагона.
И дедушка, подхватив цветы, заскакал в ту сторону. И я тоже побежал за ними. Поезд остановился. Огромные его колеса замерли. Все мы стоим перед шестым вагоном, ожидая, когда раскроются его двери.
Вначале из вагона выпрыгнул стройный юноша в солдатской форме. Как только его ноги в блестящих сапогах коснулись земли, он сразу же попал в объятия матери. Она стала обнимать и целовать его. Потом его прижал к груди отец. Потом целая куча братишек и сестренок стали обнимать брата. "Ты вернулся благополучно, поздравляем!"
Они ведут себя так, словно поезд этот привез только их сына. Они и не думают, что еще кто-то может сойти с поезда или сесть в него "Ну и что, что вернулся из армии, не с фронта же!"
Как только они отошли от двери вагона, оттуда спрыгнул на землю невысокий русский мужчина с огромной лысиной и посмотрел на папу. А папа на него. И вдруг лысый мужчина закричал:
— Коссек!
И папа:
— Миша!
Они обнялись и, казалось, позабыли обо всем на свете.
Я стоял с открытым от удивления ртом. Неужели мы этого человека встречали? Почему же его называли "высокий гость"? Он совсем невысокий, даже ниже папы. Они все обнимаются.
Кажется, папа наконец вспомнил, что и мы с дедушкой ждем своей очереди. Вытерев повлажневшие глаза, он показывает на нас.
— Здравствуйте! — я первым протянул руку.
— Здравствуй, Базар! — Гость обнял меня и поднял в воздух. Интересно, откуда он знает, что меня зовут Базаром? — А я дядя Миша. — Гость опустил меня на землю и повернулся к дедушке. Схватил его руку и так и стоит, пристально заглядывая ему в глаза.
Дедушка тоже разволновался, даже забыл вручить цветы, которые все еще держал в руках. Потом он вспомнил о них и протянул гостю. Дядя Миша взял их и протянул мне.
— Иди, сынок, в вагон и отдай их женщине, которая сидит у второго окна.
Я неуверенно вошел в вагон. В тамбуре меня сразу же встретили мальчик с девочкой, которые все это время наблюдали за нами.
— Это нам? — с улыбкой спросила девочка.
Я растерялся, не зная, что ответить. Девочка выглянула в дверь и звонким голоском спросила:
— Папа, эти цветы нам?
— Да, да, отнесите их маме! И выходите, мы уже приехали.
Только после этого я понял, что это тоже наши гости. Подошла женщина с посеребренными сединой волосами, обняла меня и поцеловала в лоб.
— Значит, ты Базар?
Я кивнул. Женщина показала на мальчика с девочкой.
— А это Володя и Лиля. Познакомьтесь!
— Ну, вот, Маша, это мой названый брат Коссек, — сказал дядя Миша, войдя вместе с папой в вагон.
— Здравствуйте, дорогой Коссек! — протянула женщина руку папе.
— Добро пожаловать, Мария Михайловна! — сказал папа.
Когда вытащили на перрон вещи, дядя Миша оглядел станцию.
— "Карабата" — не то прочитал, не то проговорил он название станции и добавил. — Тридцать пять лет прошло! А, Коссек? Я словно сквозь сон помню, как мы тогда сошли с поезда и сидели на земле. А вот и кран с водой! До сих пор стоит! — показал он на водопроводный кран, на котором была надета толстая белая труба, обложенная внутри соломой, чтобы зимой в нем не замерзла вода. Дядя Миша подошел к крану и напился из него. — Помнишь, у этого крана я выхватил у какого-то мальчишки кусок хлеба и начал быстро есть его. Мама бросилась ко мне и стала трясти меня за плечи, а твоя бабушка обняла меня, сказала маме: "Не бей его, ребенок не виноват!" Потом разломила круглую лепешку и раздала ее всем нам.
И я и Володя с Лилей с удивлением слушали, что говорил дядя Миша. Он заметил наше удивление и сказал:
— Тяжелое было время. Нас тогда эвакуировали из Ленинграда после блокады. Хотя по дороге нас кормили, все равно чувство голода не проходило, казалось, никогда не наешься досыта.
— Пусть никогда не повторятся такие времена! — откликнулся папа. — Ну, пошли, друзья! Михаил Антонович во время войны жил в нашем ауле, — сказал папа, обращаясь ко мне, к Володе и Лиле. — Мы вместе работали в колхозе, помогали взрослым, хотя были ненамного старше вас, и очень дружили.
Теперь я понял, почему дядя Миша назвал моего папу братом, а дядю Мишу у нас дома называли "высоким гостем".
Всей группой мы направились к нашей "Победе", которая стояла
