возле водокачки. Папа, неся два больших чемодана, пошел впереди. Держа шляпу в руках, дядя Миша шел рядом с ним. От них не отставала и Лиля, которая несла в руках две красивые картонные коробки, обвязанные шелковыми лентами. Мы с Володей вдвоем несли огромную корзину, набитую неизвестно чем и прикрытую сверху белой марлей. Володя замедлил шаг и сказал:
— Что-то очень тяжело, давай поменяем руки.
— И ничуть не тяжело, — возразил я, но все же мы поменялись местами. Теперь он нёс корзину в правой руке, а я в левой. Я сказать-то сказал, но корзина была действительно тяжелой. Мы остановились отдохнуть. Володя повернул свою ладонь, на которой остался след от ручки корзины, и улыбнулся:
— Ничего, что тяжелая, зато очень нужная. Это мы вам везем. Знаешь, что там есть? Вафли, конфеты, шоколад. А у Лили в руках крейсер.
— Что за крейсер? — не понял я.
— Ну, крейсер "Аврора". Не знаешь, что ли?!
Кто же не знает про "Аврору"! Только откуда же мне было знать, что в коробке у Лили крейсер "Аврора".
— Точный макет "Авроры". Очень интересный, вот увидишь, — сказал Володя. — Я его тебе в подарок привез.
Я промолчал, но радость была написана на моем лице. Макет известной "Авроры"… "Почему они не приехали, когда шел учебный год, — подумал я. — Я бы отнес его в школу и показал ребятам. Интересно, что бы сказала Джеренка?" А еще мне захотелось показать крейсер Ата.
Володя крикнул сестре:
— Лиля, куда ты мчишься, а ну, подожди нас! Дай сюда "Аврору"!
Он не стал ждать, когда Лиля остановится, а бросил корзинку и побежал к ней. Взял у нее одну из коробок и протянул мне.
А тетя Маша и дедушка шли в сторонке, словно они и не с нами, и о чем-то оживленно беседовали. Я хоть и не слышал, но догадывался, о чем они могут говорить. Наверно, тетя Маша спрашивает у него, где он оставил свою ногу. А дедушка совсем как нам отвечает: "Ногу мою фашисты украли. Когда моя деревянная нога поломается, я пойду и заберу у фашистов свою ногу".
Пока мы грузили чемоданы в машину, дедушка уже оседлал ишака и отправился в путь. Тетя Маша села впереди, рядом с папой. А на заднее сиденье сел дядя Миша. Потом, осторожно придерживая подарок, влез я. Но когда настал черед садиться Володе с Лилей, они заспорили. Никто не хотел садиться в машину первым. Мне стало стыдно. "Наверно, они в городе на новеньких машинах катаются. Конечно, им не хочется садиться в нашу старую "Победу", — подумал я. И, только когда мать строго глянула на них, они прекратили спор. Володя влез в машину, следом за ним села улыбающаяся Лиля. Оказывается, каждый из них хотел сесть возле окна.
— Я ведь говорил, чтобы не брали эту противную девчонку, — сказал Володя, когда машина тронулась.
— Это Вовку надо было не брать, — вставила Лиля.
— Ну ладно, ладно, в следующий раз посмотрим, кого из вас не брать, — сказала Мария Михайловна.
Мне не понравилось, что мы поехали не в аул, а свернули на дорогу, которая вела к бахче. Конечно, гостям надо и огород наш показать, и шалаш. Но ведь вначале надо отвезти их домой. Отдохнут, а потом уже можно и на бахчу их свозить. Если бы папа посоветовался со мной, я бы так и сказал. Но папа не спросил моего совета. И теперь мы почему-то везли гостей не в аул, где у нас хороший дом, в котором много комнат, а в шалаш Я молчал, но недовольно думал: "Встречаем "высокого гостя, а сами на разваленной "Победе". Я ведь говорил папе: "Давай для такого случая попросим у кого-нибудь новую машину. Ведь в ауле почти в каждом доме есть машина". Но папа не послушался меня, а дедушка сказал:
— Ты, наверное, плохо знаешь своего папу, Базар-джан. Он ведь не из тех людей, кто в чужих нарядах ходит на праздники. Не бойся, наш гость не обидится.
Взрослые, когда очень сильно чему-то удивляются, говорят: "Я положил перед ним шапку". Если бы и мальчикам можно было бы так говорить, то я "положил бы шапку" перед мамой. Мне казалось, после того, что натворила вчерашняя буря, нужна будет по крайней мере целая неделя, чтобы навести порядок в шалаше и вокруг него. Правда, вечером папа и Ораты подняли наш покосившийся шалаш. Покрыли его со всех сторон новыми стеблями кукурузы и в нескольких местах привязали проволокой, чтобы его снова не унес ветер. А образовавшийся у входа в шалаш бархан они раскопали лопатами и отбросили песок подальше. Дедушка собрал дыни, сорванные бурей.
Но все это даже не полдела. В шалаше работы было много, очень много. Посуду надо вымыть? Надо. Надо выдернуть из-под песка кошмы, постель, вытряхнуть их? Надо. Подмести все возле шалаша надо? Надо. Невозможно перечислить все работы, которые необходимо было сделать. Именно поэтому мне не хотелось везти гостей сюда. Ведь лучше же находиться в хорошем доме с чистыми уютными комнатами, чем в сваленном ветром шалаше, где все вокруг заметено песком. Где они здесь будут сидеть, спать?.. Такие мысли всю дорогу не давали мне покоя.
Оказывается, я зря беспокоился. Стою, раскрыв от удивления рот. Все прекрасно. Что надо подмести — подметено, что протереть — протерто. Вокруг шалаша полито. Теперь мне стало ясно, для чего сюда перетащили помост, на котором выступали участники художественной самодеятельности. Его поставили в прохладном месте, подложив под него кирпичи. На нем постелили новенькие кошмы, ковры, по которым еще никто не ходил. Лежит несколько красивых пуховых подушек. И даже душ наполнен водой. Рядом приготовлено мыло, повешены чистые полотенца. Ну и как после всего этого не "положишь шапку" перед мамой?!
Когда мы приехали, она находилась возле тамдыра. Мы еще с машины не сошли, как в нос мне ударил вкусный запах. Мама сунула руку в нарукавнике в тамдыр, наклонилась, вынула оттуда последнюю лепешку и положила ее на репиле — специальную форму для прилепления чурека к стенкам тамдыра. Не снимая передника, побежала к нам. И сразу же обняла тетю Машу. Двумя руками взялась за локоть правой руки дяди Миши и поздоровалась с ним по-туркменски. Потом обняла Володю и Лилю, поцеловала их.
— Какие прелестные дети!
— Володя и Лиля, — представила их мать.
Мама заново обняла Лилю:
— Ах, до чего же у тебя прекрасное имя. По-туркменски — Лейла. — Потом мама побежала к тамдыру и принесла
