Наши гости - Анна Пайтык

Оказывается, я вовремя повернул назад. Я еще до моста не добежал, а серые кустики пришли в движение. Начался ветер. Он дул все сильней и сильней, гнал круглые шарики перекати-поля и кидал их в канал. Как только я перешел через мост, упругий ветер преградил мне путь. Он толкал в грудь, не давал вздохнуть. Все погрузилось во тьму. Мне казалось, я ослеп. Я шел, останавливался, снова шел и вдруг потерял дорогу. Песчаная тропинка в безветренную погоду в лунную ночь очень отчетливо видна. А сейчас ветер замел ее. К тому же он поднимал столбы песка, которые залепляли мне глаза. Я пытался идти, закрыв лицо руками, но двигался очень медленно, сам не зная, куда иду. "А может, я вовсе и не домой иду, а в обратную сторону или в пустыню?" — со страхом подумал я.

Как бы там ни было, а до крепости я все же добрался. Когда я взобрался на холм, мне стало немного легче. Попытался выяснить, в какую сторону дальше идти. Но здесь ветер был еще сильнее. Я пытался выпрямиться, но ветер не давал, толкал так сильно, что я чуть не падал. Может, лечь ничком возле ограды и переждать, пока ветер прекратится? Но ведь до утра меня заметет, в рот набьется песок, а голодные волки окружат меня и сожрут. Что же все-таки делать? Может, мне войти внутрь и спрятаться в одной из пещер за каменной колонной? Я знал, в пещерах ветер свистит не так сильно, как снаружи. Но мне не хотелось смотреть в зияющие чернотой отверстия пещер. Вспомнились всякие слухи, которые ходили об этих местах.

"Какой-то чабан вошел в крепость и хотел там заночевать, но ночью его подняла молодая женщина со звенящими украшениями — хозяйка Алтын-тепе — и гонялась за ним…"

Я не верил в эти россказни. И все равно почему-то сейчас они вспомнились мне. Я вспомнил свою надпись на плите и удивился, как я мог, не боясь всего этого, сделать надпись. Мне даже начало казаться, что где-то неподалеку стоит хозяйка Алтын-тепе со звенящими украшениями и говорит: "Пусть только попадется мне мальчишка, сделавший здесь надпись!" От страха мне хотелось плакать, но и плакать я боялся. Сидел под крепостной оградой, словно окаменевший. А ветер со свистом несся мимо меня. Потом налетал новый шквал ветра, еще более сильный. Мне показалось, что вдали мелькнул огонек. В страхе я закрыл лицо руками. Сижу и не решаюсь оторвать руки от лица. Мне чудилось: открою глаза, а женщина в белом совсем близко. И этот непонятный огонь, который померещился мне, — чей он? Кто его зажег? Может, лучше вскочить и бежать все равно куда, только подальше от Алтын-тепе? Я осторожно посмотрел сквозь пальцы: никакой женщины в белом не было, но огонек по-прежнему маячил вдали. Когда ветер утихал, огонек казался более ярким. Он то вспыхивал ярче и выше, то гас. Хотя мне казалось странным, что огонек то вспыхивает, то гаснет, тем не менее я понял, что это настоящий огонь, а не кажущийся. Собственно, какая разница, что это за огонь? Если горит огонь, значит, там люди. Мне сразу стало легче. Подойду, скажу, что заблудился. Я решил пойти в ту сторону, где виднелся огонь. Но тут вспомнил слова дедушки: "Говорят, ночью никогда не иди на огонь, днем — на дым. Ночью огонь виден очень издалека" — и заколебался. Но вместе с тем я понял, что и в крепости оставаться не могу. Уж лучше идти куда угодно, чем оставаться в этой крепости, быть засыпанным песком или встретиться с хозяйкой Алтын-тепе.

Я двинулся в путь. Вокруг была темнота, но я старался все время смотреть на огонек. Когда пламя вспыхивало, я двигался вперед, когда оно гасло, я в страхе останавливался. Дороги не было видно, не попадалось никаких кустиков. Один песок вокруг. "Только бы не пропал огонек!" — твердил я про себя. Пламя становилось все ярче и ярче. "Надо поскорее добраться! — торопил я себя. — Бегите, ноги, бегите!" И вдруг я почувствовал, что куда-то лечу. В глазах потемнело. Я испугался, не сломалась ли опять моя нога. Представил себе пахнущую лекарствами больницу, бородатую медсестру и себя, лежащего с забинтованной ногой. Потрогал ногу — целая. Подвигал ею — ничего, можно идти дальше. Только куда это я провалился? Я ощупал все кругом и понял, что сижу в канаве. Я обругал того, кто вырыл канаву. Настоящая траншея! И зачем только она ему понадобилась в пустыне? Я видел в кино, что на фронте рыли такие траншеи. Но там в них прятались от пуль и снарядов. А здесь зачем? И вдруг я сообразил, что это вовсе не траншея, а та самая нора, которую я разрыл, разыскивая крольчиху. Ну конечно же, та нора! А огонь виднелся от нашего шалаша. Я не знаю, как прошел остаток пути. Знаю только, что кинулся в объятия мамы. Она дала мне воды:

— Пей, сыночек, пей. Пей, золотой мой, наверно, ты напугался. Пей, остуди свое сердце.

Только теперь я почувствовал, как хочу пить. Я напился, и мне сразу стало легче. Слезы радости покатились из глаз. Я увидел огромную головешку, все еще продолжавшую гореть неподалеку. Ничего спрашивать не надо. И так все было ясно. Оказывается, мама обмотала палку тряпкой, сунула в солярку, подожгла и размахивала ею все время, пока я не нашелся. А вспыхивала и гасла она потому, что столб пыли временами заслонял пламя. Это дедушка велел ей так делать: "Ты беспрерывно размахивай палкой. Огонь будет виден издалека. Если Базарджан заблудился, он увидит огонь и пойдет на него". Так дедушка велел маме, а сам сел на ишака и отправился искать меня.

Потом мы с мамой стали поочередно размахивать горящей палкой, показывая путь дедушке. Временами я, приложив ладони рупором ко рту, кричал изо всех сил. Но уже близилась полночь, а дедушки все не было. Я устал и уснул. А мама так и не ложилась спать. На рассвете я проснулся от ее голоса:

— Ах, наверно, он вместе со своим ишаком упал в канал! Иначе к этому времени должен был бы вернуться! — причитала она, расхаживая вокруг шалаша. Я посмотрел по сторонам. Словно я не дома ночевал, а где-то в чужих краях. Ничего вокруг не узнать. Ветер за одну ночь переселил наш шалаш. В ведрах