колен. Мне этого не надо было делать. Мне не грозило запутаться в собственных штанах, — я был в спортивных шароварах. Ата плюнул на свои ладони. Я тоже потер руки. Оба мы были готовы к схватке. Однако никто из нас не решался начинать первым.
Но Джеренка, как только Ата слез с ишака, сразу же перебралась на его место в седло. Чувствовалось, что ей не терпится поскорее увидеть драку. Наконец она не выдержала:
— Ну что вы стоите, словно драчливые петухи, а сами не деретесь!
Ата, не отрывая от меня глаз, ответил:
— Пусть он первым начинает!
Я тоже сказал:
— Нет, пусть он первый!
Вполне возможно, что мы разошлись бы, так и не подравшись. Я, например, был согласен на такой исход. Мне кажется, что и Ата не прочь был пойти на перемирие. Но разве же Джеренка упустит возможность стать свидетельницей бесплатного представления? Я даже и не заметил, когда она спрыгнула с ишака. Прибежала и своим прутиком прочертила линию между мной и Ата:
— Кто смелый, тот пусть перейдет через эту черту.
Я разозлился на Джеренку пуще прежнего. Что она думает, эта черта — граница, что ли? Я подошел и плюнул на эту черту. Ата не понял этого. Он решил, что я плюнул в его сторону. Он тоже подошел и плюнул в мою сторону. Тогда я пнул ногой черту, проведенную Джеренкой, решив, что теперь-то он поймет. Вот тут-то я немного поторопился. От злости нога моя чуть-чуть перешла через черту. Джерен, которая воображала себя судьей, заметила это.
— Перешел, он перешел через черту! — закричала она и обвела палкой след моей ноги.
Ата тоже не хотелось оставаться в долгу, он тоже пнул пяткой в землю на моей стороне. Потом и я пнул, потом он… Мы подняли целый столб пыли. Не то что черту, мы даже друг друга не видели. Нечаянно наши животы столкнулись. Потом мы стали толкаться грудью. Потом Ата, видимо, надоело толкаться, или, может, Джерен ему что-то сказала: он схватил меня за талию. Я схватил его за шею. Потом я улучил удобный момент и тоже обхватил его за талию. Так начался наш бой. Бой был хоть и суровым, но справедливым, честным. Оказывается, у страха глаза велики, и страшно было до тех пор, пока сражение еще не началось. Мы долго кружились на месте, вцепившись друг в друга. И не падали, и не валили друг друга. Я все ждал, когда же он наконец применит приемы, которым обучился в кожной больнице. Мне очень хотелось, чтобы он один за другим использовал все приемы, которые знал. "Пусть я буду побежден, но зато чему-то научусь", — думал я. Но сколько я ни ждал, ничего не дождался. Видимо, он и приемов-то никаких не знал. Только кружил на одном месте. Я понял, что если я сам что-нибудь не предприму, наша борьба будет продолжаться очень долго. "Постой-ка, я сейчас тоже покажу тебе свои приемы". Правда, у меня приемов было мало. Слишком мало. Но верные. Подножка, подброс и третий — перекидывание через спину. Но каждый из них надо было применить умело. Например, для того, чтобы подсадить противника на бок, а потом перекинуть его через плечо, он должен быть несколько легче тебя. А Ата по сравнению со мной и потолще, и кости у него потяжелее. А чтобы дать подножку, надо своей ногой притянуть ногу противника. Видимо, Ата тоже знал этот прием. Он присел, словно гиена, и не давал возможности приблизиться к его ноге. А если даже и просунешь ногу меж его ног, все равно, для того чтобы дать подножку, надо хитрость применить. Потому что, когда нога уже зацеплена, оба противника вынуждены распрямиться. У обоих одновременно по одной ноге отрывается от земли. И тогда надо стараться навалиться на противника всей тяжестью. У кого поясница слабее, тот и падает первым. Я выбрал удобный момент, занес свою ногу за его правую ногу. Только Ата склонился, как я резко отдернул свое тело. Он рухнул, словно канар с сеном. И я быстренько уселся на его живот…
Каждый раз, когда Ата хватал меня за пояс и приподнимал, Джерен весело и радостно хлопала в ладоши, предвкушая победу, вертелась вокруг нас. Но сейчас, когда я свалил его, ей это вовсе не понравилось, она начала кричать:
— Карам, карамит, карамит… Подножек не давать!..
Ну спрашивается, откуда девчонка может знать про карам? Мне захотелось крикнуть ей что-нибудь такое, чтобы она больше рта не раскрывала. Смотрю, а Ата смеется. Ну да, лежит подо мной, а сам смеется. От злости я засопел:
— Что, поражению своему смеешься?
— Но мы ведь не уславливались давать подножек.
— У войны только одно условие — побеждать. Уж лучше ты признай свое поражение.
— Нет, ты лучше мне скажи: мы с тобой сейчас деремся или боремся? А то я засомневался.
Честно говоря, я и сам не знал этого. Хотя мы в самом начале прибыли сюда, чтобы драться, постепенно как-то получилось, что мы перешли на борьбу.
— Понимай, как хочешь, — я встал и стал отряхиваться.
Я знал, теперь Ата все равно не сможет мне ничего сделать. Ата протянул мне руку, как это делают борцы-спортсмены. Мы пожали друг другу руки. Я не обратил внимания на балаболку Джерен, которая трещала, как сорока, что мы пришли драться и что нам надо заново схватиться, а подошел к плите и сделал поправку в надписи. "Базар — Ата Г.0" заменил на "2:0". Это подействовало на Ата хлеще, чем его поражение. Усевшись на ишаке вместе с Джерен, он пригрозил:
— Ну и пиши, если хочешь, все равно мы с тобой еще раз встретимся!
Джерен высунула язык. Я схватил попавшийся под руку кусок коровьего помета и бросил вслед ей. Помет ударился о зад скачущего ишака и разлетелся на куски.
— Эх ты, ябеда! Ну и завязывай свои косички! Все равно никто не женится на тебе… И когда паспорт получишь, все равно никто не женится!.. Потому что ябеда…
Приходится очень долго ждать, пока отыщется первая желтая дыня. Зато назавтра обязательно пять-шесть желтых дынь покажется. На третий день желтеют уже десять-двенадцать дынь. А потом уже и искать не надо, и принюхиваться. Какой стебель ни подними, всюду лежат желтые дыни. И одна красивее другой. Словно выставляют себя напоказ: "На, возьми меня!"
Дедушка уже дня два до того как я проснусь, срывает желтые
