раз превышающим рост обычного человека. В архаическом искусстве это делалось буквально, в реалистическом — с применением законов перспективы, умелым сочетанием переднего и заднего планов. Везде, начиная от рельефов древнеегипетских храмов и заканчивая современными батальными картинами, сохраняется соотношение роста — «массовка» приходится герою примерно по колено, составляя одну четверть (реже — одну треть) его роста. Это проявление мифологического мышления присуще именно картинам на военную тему, в других случаях соотношение роста будет иным.
Можно уверенно сказать, что герой-защитник «своего» мира воспринимается аналогом мировой оси. Та же мифологема проявляется в традиции возводить памятники великим людям[31], и, как правило, общая высота памятника (с пьедесталом) в три-четыре раза превышает человеческий рост53.
Аргонат в романе Толкина предстает одной из редких визуализаций мифологемы антропоморфной мировой оси. Однако каменных фигур здесь две. Что это — нарушение мифологемы? Нет.
Мифологическое мышление базируется на тождестве противоположностей. Самый яркий пример раздвоения мировой оси связан именно с ее антропоморфным выражением. Это одиннадцатый подвиг Геракла (по Аполлодору) — «Яблоки Гесперид». Мы рассмотрим это сказание, поскольку оно содержит ряд типологических параллелей с образами Толкина.
Гераклу приказано добыть из сада Гесперид три яблока, дающих бессмертие. Имя таинственных владелиц сада происходит от греческого слова со значением «вечер». Это значит, что путь Геракла лежит в страну бессмертия, расположенную на западе за океаном и недоступную людям (Геракл добирается туда, переправившись через океан в челне бога солнца Гелиоса). Едва ли Толкин сознательно использовал античные мифы, создавая образ Валинора, — скорее в этом случае, как и во многих других, он обращался к мифологемам интуитивно. Но, как мы увидим, сходство сада Гесперид с Валинором не только в местоположении. Геракл не знает дороги в заповедный сад и должен выяснить ее у брата Атланта — Прометея, прикованного к скале на Кавказе. Герой освобождает титана, и тот объясняет ему, как следует вести себя с Атлантом, который стоит на крайнем западе мира и держит небо на плечах.
Итак, два брата-титана. Один (Атлант) — человек-гора, другой (Прометей) — прикован к горе. Один стоит у западного края греческого мира, другой — у восточного края (до Александра Македонского греки не странствовали на восток дальше Кавказа). Перед нами раздвоенный образ антропоморфной мировой оси.
И Аргонат, и братья-титаны — это образы, так или иначе связанные с камнем. В мифологии камень, гора — символ силы, физической мощи, особенно силы воинской. Так что образ каменных Королей на Андуине мог сформироваться у Толкина безо всякого влияния античного мифа — обе пары братьев представляют собой воплощение одних и тех же мифологических структур.
Однако вернемся к Арагорну. Он не каменный исполин, он живой человек. Тем не менее в сцене с Аргонатом он символически оказывается уравнен с двуединой антропоморфной осью. Мы уже отмечали, что Арагорн несет одну из важнейших функций мировой оси — функцию медиатора. Он, живой человек, должен сам стать антропоморфной осью мира. Иными словами, он должен стать Королем.
От глубокой архаики до начала ХХ века (если не до современности!) вожди, цари, короли воспринимались как существа двойной природы — человеческой и божественной, они были посредниками между миром людей и запредельным. Часто это выражалось в том, что сакральный правитель считался сыном (потомком) божества. У Толкина эта мысль выражена с предельной четкостью: королевский род — это потомки Лучиэни, которая, в свою очередь, дочь майэ Мелиан[32].
Прометей. Гравюра Иосифа Абеля. 1803 г.
Albertina, Austria
Вождя, царя от обычного человека отличает наличие особой духовной силы, которую чаще всего обозначают иранским термином «хварно», или «фарр». Посредством этой силы владыка обеспечивает могущество и благополучие своей стране, причем не только подданным, но и самой земле. «В этом краю ему повинуется все», — говорит Гэндальф об Элронде, повелевающем рекой. Когда воцаряется Арагорн, то во всем Воссоединенном Королевстве начинается процветание в буквальном смысле этого слова.
В наиболее архаических представлениях сила, которой обладает вождь, может принадлежать как живому человеку, так и умершему, причем живой может заимствовать такую силу у своего предка. Обратим внимание, что в данном случае речь идет не о реинкарнации (переселении душ), а именно о посмертной передаче духовного могущества. Во «Властелине колец» это и подразумевается в обозначении Арагорна как наследника Элендила.
Наглядным проявлением такой силы часто считалась возможность вождя исцелять руками. Именно так Арагорн доказывает своему народу, что он действительно Король. И здесь Толкин снова оказывается в диалоге с Шекспиром, который в «Макбете» создает образ благочестивого короля, способного исцелять прикосновением. Но если у Шекспира, как и в народных верованиях, это качество короля имманентное, то во «Властелине колец» все сложнее: в первом томе Арагорн совершенно точно еще не обладает «руками Короля»: когда Фродо ранен назгульским клинком, дунадан может лишь заварить ацелас, но не исцелить прикосновением. Профессор не дает прямого ответа на вопрос, как и когда Арагорн получает этот дар, и мы чуть позже попытаемся ответить самостоятельно. Сейчас лишь заметим, что в европейской мифологии история о воителе, который обрел способность чудесным образом излечивать раны, — это история о том, как Ланселот исцелил сэра Уррия (лучшему из рыцарей достаточно просто коснуться ран, чтобы те затянулись).
Став Королем, Арагорн объединяет все три формы мифологемы мировой оси: мировая гора (Миндоллуин, у подножья которого возведен Минас-Тирит), мировое древо (росток Белого Древа, найденный Арагорном) и антропоморфная ось, которой является он сам.
Завершая анализ той глубокой символики, которая заключена в сцене прохождения Аргоната, обратим внимание еще на одну деталь: «Длинный и темный каньон, наполненный шумом ветра и гулом несущейся воды, постепенно изгибался к западу. Вскоре впереди показался и начал стремительно расти свет. Внезапно лодки вынесло на простор, и Фродо зажмурился». Здесь непосредственно выражена одна из важнейших мифологем мира Толкина — свет, идущий с запада. Хотя физический свет дает солнце (и оно упомянуто далее в тексте Толкина), но Свет как оценочная категория у Толкина однозначно связан с Валинором. И здесь мы еще раз вернемся к сопоставлению античного сада Гесперид и толкинского Благого Края, поскольку в обоих мифах воплощаются все три формы мировой оси: древо с чудесными плодами в греческом мифе — и два Древа у Толкина; греческому человеку-горе Атланту соответствует образ Манвэ, правящего миром с вершины Таниквэтиль, высочайшей из гор. При рассмотрении таких реализаций триединой мифологемы «гора–древо–король» мы видим, что воцарение Арагорна получает в толкинской системе мира поистине космическое звучание.
АНТИОСЬ
Нерешенным остался главный вопрос: зачем история воцарения Арагорна включена в роман об уничтожении Кольца Всевластья?
«Оно призвано сковать всех черной волей», — говорит о Кольце Гэндальф. Уже по своему виду кольцо (как предмет) противоположно оси: дыра, а не вертикаль. Кольцо для Толкина — это антиось, и Кольцо Саурона не самое ужасное из описанных им. Как Саурон только слуга Древнего Врага, так и его Кольцо несравнимо менее опасно, чем Кольцо Моргота. Поскольку широкому кругу русских читателей понятие Кольца Моргота мало знакомо, я приведу достаточно большую цитату из одноименной книги, входящей в цикл «История Средиземья».
«Мелькор раз за разом воплощал себя (как Моргот). Он делал это для того, чтобы властвовать над hroa, “плотью”, то есть физической материей Арды. Он пытался отождествить себя с ней. Нечто подобное, но более рискованное предполагал сделать Саурон посредством Колец. Везде, за исключением Благого Края, во всей материи так или иначе присутствовало “мелькоровское начало”, и все, что имело тело, порожденное плотью
