— Будет шторм.
Наступила ночь, и на горизонте сполохи молний расцвечивали черные кляксы облаков — облаков, похожих на костяшки гигантского кулака.
Тот же день
Лежа на спине в темноте трюма, Лев прислушивался к барабанной дроби дождя по палубе. Корабль начал раскачиваться с борта на борт и с носа на корму. Он мысленно представил себе судно в виде стального пальца, короткого и толстого, устойчивого и медлительного. Единственной его частью, которая выступала над палубой, не считая дымовой трубы, была надстройка, в которой располагались кубрик и каюты экипажа и охраны. Лев решил, что возраст корабля тоже ему на руку: на своем веку тот повидал немало штормов и изо всех вышел победителем.
Его нары затряслись, когда в борт ударила волна, заливая палубу, — раздалось шумное хлюпанье и клокотанье, и Лев будто воочию увидел, как корабль на мгновение полностью скрылся под водой. Он сел на нарах. Шторм усиливался. Ему пришлось ухватиться руками за доски, чтобы не свалиться вниз, когда корабль сотряс очередной удар. В темноте послышались крики заключенных, которых качка сбросила с нар. Теперь его положение на самом верху стало крайне невыгодным. Деревянная рама была ненадежной и неустойчивой. Кроме того, нары не были прикреплены к переборкам или корпусу. Они запросто могли обрушиться, погребая узников под собой. Лев уже собрался слезть вниз, когда чья-то рука коснулась его лица.
За воем ветра и грохотом волн он не расслышал, как к нему кто-то подкрался. Он ощутил гнилостное дыхание мужчины, который хрипло поинтересовался:
— Кто ты такой?
В голосе его чувствовалась властность: почти наверняка это был главарь банды. Лев был уверен, что тот пришел к нему не один; его люди наверняка затаились где-то поблизости, на соседних нарах и внизу. Драться было нельзя: он просто не видел своего противника.
— Меня зовут…
Человек не позволил ему договорить.
— Меня не интересует, как тебя зовут. Я хочу знать, кто ты такой. Как ты оказался здесь, среди нас? Ты не вор. Ты не похож на меня. Может, ты политический? Но я видел, как ты качаешь пресс, — значит, ты не политический. Те прячутся по углам и ноют о том, что больше никогда не увидят свои семьи. А ты другой. Я начинаю нервничать, когда не могу понять, что у человека на душе. Ничего не имею против убийства и воровства. И даже не возражаю против гимнов, молитв и праведности. Я просто хочу знать. Итак, я повторяю вопрос: кто ты такой?
Похоже, мужчину ничуть не беспокоило, что волны швыряют корабль как щепку. Деревянные конструкции нар ходили ходуном и не падали только потому, что вес лежащих на них людей удерживал их на месте. Но узники уже один за другим спрыгивали на пол, барахтаясь внизу. Лев попытался воззвать к голосу разума своего собеседника:
— Давай поговорим, когда шторм утихнет.
— Почему? Тебе что-нибудь нужно сделать?
— Мне нужно слезть с этой верхотуры.
— Чувствуешь?
Лев почувствовал, что к животу ему приставили нож.
И вдруг корабль встал на дыбы. Движение это было резким и неожиданным, словно морской бог сжал корабль в ладони и поднял его из воды, простирая руку к небесам. Но прыжок вверх оборвался столь же внезапно, как и начался, водяная ладонь рассыпалась брызгами, и «Старый большевик» рухнул вниз.
Нос корабля врезался в набежавшую волну. Корпус его вздрогнул, словно от мощного взрыва. Нары дружно затрещали и обрушились. На мгновение Лев повис в полной темноте, а потом полетел вниз, даже не видя, куда падает. Он успел перевернуться в воздухе и выставить перед собой руки, чтобы смягчить падение. В следующий миг раздался хруст костей. Не будучи уверенным, цел он или пострадал и не его ли это кости трещали только что, он застыл, оглушенный падением, стараясь протолкнуть в легкие хотя бы глоток воздуха. Но потом Лев понял, что не испытывает боли. Пошарив в темноте руками, он обнаружил, что лежит на другом заключенном, прямо у того на груди. Очевидно, это его ребра треснули. Лев попытался нащупать в темноте его пульс, но наткнулся лишь на острый кусок дерева, торчащий у бедолаги из шеи.
Он с трудом поднялся на ноги, пытаясь удержать равновесие, когда корабль лег сначала на один борт, а потом на другой. Кто-то схватил его за лодыжки. Решив, что это главарь, безликий и безымянный, он с размаху ударил его ногой и лишь потом сообразил, что, скорее всего, это кто-то из узников взывал к нему о помощи. Но времени исправлять содеянное у него не было — корабль вновь встал на дыбы, задирая нос к небесам. Разбитые нары, ничем более не удерживаемые, всей массой надвинулись на него. Острые края впились ему в руки и ноги. Узники, которые не могли удержаться на наклонном полу, повалились на него сверху, и Льва погребла под собой лавина из тел и обломков досок.
Придавленный этой копошащейся массой, Лев отчаянно старался ухватиться за что-либо, чтобы остановить падение. Корабль тем временем встал под углом в сорок пять градусов. Что-то металлическое ударило его в скулу. Лев упал и покатился кубарем, пока не уперся спиной в горячую деревянную стену, отделявшую трюм с заключенными от паровой машины. Узники, сорванные со своих нар, оказались прижатыми к ней и замерли в ожидании, пока корабль не нырнет носом вниз. Все они слепо шарили руками вокруг себя, надеясь ухватиться за что-либо, поскольку отчаянно страшились очередного полета в темноту и неизвестность. Пальцы Льва бессильно скользили по гладкому и холодному борту корабля. Уцепиться было не за что. Корабль перестал карабкаться вверх и на мгновение застыл на гребне волны.
Лев внутренне подобрался, готовясь к тому, что вот сейчас его швырнет вперед и он окажется совершенно беспомощным — остальные узники навалятся на него и раздавят. Вокруг царила кромешная тьма, и он попытался вспомнить внутреннее устройство трюма. Единственным шансом на спасение оставался трап, ведущий к люку на палубу. Корабль клюнул носом, срываясь в пропасть и все ускоряя движение. Лев изо всех сил рванулся в ту сторону, где, по его расчетам, находились ступеньки трапа. Врезавшись плечом во что-то твердое — это оказались те самые ступеньки, — он сумел обхватить их рукой, согнув ее в локте, и в это мгновение нос корабля врезался в набегавшую волну.
Корпус вновь содрогнулся от удара, больше похожего на взрыв. Лев не сомневался, что в следующий миг судно развалится на части, как орех под ударом молотка. Ожидая торжествующего рева врывающейся в пробоины воды, он услышал треск ломающегося дерева, за которым раздались крики. Его с такой силой бросило вперед, что он испугался, как бы рука, которой он обхватил ступеньку, не выскочила из плечевого сустава. Но все обошлось. Корпус уцелел.
Лев огляделся по сторонам и увидел дым, в самом буквальном смысле: он не только обонял дым, но и видел его. Откуда же в трюм пробился свет? Стук паровой машины стал громче. Оказывается, это не выдержала и разлетелась деревянная переборка, за которой открылось машинное отделение. В центре его рдела топка парового котла, а вокруг громоздились обломки дерева и исковерканные тела.
Лев прищурился — после полной темноты даже слабый свет резал глаза. Трюм перестал быть тюрьмой. Заключенные — самые опасные люди во всей пенитенциарной системе — получили доступ к помещениям экипажа и капитанской рубке, куда могли попасть из машинного отделения. Старший механик, с ног до головы покрытый угольной пылью, поднял руки, сдаваясь. Какой-то урка прыгнул к нему, прижав его к раскаленному кожуху паровой машины. Стармех закричал, а воздух наполнился вонью горелой плоти. Он попытался оттолкнуться от металла, но заключенный не давал ему вырваться, радостно скалясь и поджаривая механика живьем. Глаза у того вылезли из орбит, с губ летела пена, а урка весело заорал:
— Захватывайте корабль!
Лев узнал голос. Это был тот самый мужчина, который влез к нему на нары, главарь банды с ножом, человек, собиравшийся убить его.
Тот же день
Раскачиваясь из стороны в сторону и ударяясь плечом то в одну переборку, то в другую, Тимур бежал по узким коридорам «Старого большевика», стремясь задраить две двери, ведущие наверх из машинного отделения. Он был на мостике, когда корабль сорвался в пропасть между двумя валами, словно соскользнув с водяного утеса, и нос опустился на добрых тридцать метров, прежде чем врезаться в новую волну. Тимура швырнуло вперед, он перелетел через стойку с навигационным оборудованием и распростерся на полу. Стальная обшивка корпуса завибрировала от сокрушительного удара. С трудом поднявшись на ноги и выглянув в иллюминатор, он увидел, как на него мчится вспененная масса воды, грязно-серая с белыми хлопьями. Тимур был уверен, что корабль тонет, идет ко дну, но тут нос вновь задрался кверху, нацеливаясь в небо.
Чтобы оценить степень полученных повреждений, капитан вызвал по внутренней связи машинное отделение, но ответа не было. Электричество горело, паровая машина работала, а корпус наверняка не получил пробоин. Корабль просто не мог бы так быстро взмыть на гребень волны, если бы внутрь попало достаточное количество забортной воды. Но если наружная обшивка не дала течи, то единственной причиной отсутствия связи должно было стать обрушение деревянной перегородки. Заключенные вырвались на свободу: они могли попасть в машинное отделение и подняться по трапу наверх, в носовую надстройку. Если узники окажутся на верхней палубе, они убьют всех и направят корабль в международные воды, где попросят предоставить им убежище в обмен на антикоммунистическую пропаганду. Пятьсот арестантов против тридцати членов экипажа, из которых всего двадцать человек были охранниками.
