она на вкус, а Гретель подошла к окошку и стала обгладывать его оконницы.
Тут из избушки вдруг раздался пискливый голосок:
Стуки-бряки под окном?
Кто ко мне стучится в дом?
А детки на это отвечали:
Ветер, ветер, ветерок.
Неба ясного сынок!
И продолжали по-прежнему кушать.
Гензель, которому крыша пришлась очень по вкусу, отломил себе порядочный кусок от нее, а Гретель высадила себе целую круглую оконницу, тут же у избушки присела и лакомилась на досуге – и вдруг распахнулась настежь дверь в избушке, и старая-престарая старуха вышла из нее, опираясь на костыль.
Гензель и Гретель так перепугались, что даже выронили свои лакомые куски из рук. А старуха только покачала головой и сказала:
– Э-э, детушки, кто это вас сюда привел? Войдите-ка ко мне и останьтесь у меня, зла от меня никакого вам не будет.
Она взяла деток за руку и ввела их в свою избушечку. Там на столе стояла уже обильная еда: молоко и сахарное печенье, яблоки и орехи. А затем деткам были постланы две чистенькие постельки, и Гензель с сестричкой, когда улеглись в них, подумали, что в самый рай попали.
Но старуха-то только прикинулась ласковой, а, в сущности, была она злою ведьмою, которая детей подстерегала и хлебную избушку свою для того только и построила, чтобы их приманивать.
Когда какой-нибудь ребенок попадался в ее лапы, она его убивала, варила его мясо и пожирала, и это было для нее праздником. Глаза у ведьм красные и не дальнозоркие, но чутье у них такое же тонкое, как у зверей, и они издалека чуют приближение человека. Когда Гензель и Гретель только еще подходили к ее избушке, она уже злобно посмеивалась и говорила насмешливо: «Эти уж попались – небось, не ускользнуть им от меня».
Рано утром, прежде нежели дети проснулись, она уже поднялась, и, когда увидела, как они сладко спят и как румянец играет на их полных щечках, она пробормотала про себя: «Лакомый это будет кусочек!»
Тогда взяла она Гензеля в свои жесткие руки, и снесла его в маленькую клетку, и приперла в ней решетчатой дверкой: он мог там кричать сколько душе угодно – никто бы его и не услышал. Потом пришла она к сестричке, растолкала ее и крикнула:
– Ну, поднимайся, лентяйка, натаскай воды, свари своему брату чего-нибудь повкуснее: я его посадила в особую клетку и стану его откармливать. Когда он ожиреет, я его съем.
Гретель стала было горько плакать, но только слезы даром тратила – пришлось ей все то исполнить, чего от нее злая ведьма требовала.
Вот и стали бедному Гензелю варить самое вкусное кушанье, а сестричке его доставались одни только объедки.
Каждое утро пробиралась старуха к его клетке и кричала ему:
– Гензель, протяни-ка мне палец, дай пощупаю, скоро ли ты откормишься?
А Гензель просовывал ей сквозь решетку косточку, и подслеповатая старуха не могла приметить его проделки и, принимая косточку за пальцы Гензеля, дивилась тому, что он совсем не жиреет.
Когда прошло недели четыре и Гензель все по-прежнему не жирел, тогда старуху одолело нетерпенье, и она не захотела дольше ждать.
– Эй ты, Гретель, – крикнула она сестричке, – проворней наноси воды: завтра хочу я Гензеля заколоть и сварить – каков он там ни на есть, худой или жирный!
Ах, как сокрушалась бедная сестричка, когда пришлось ей воду носить, и какие крупные слезы катились у ней по щекам!
– Боже милостивый! – воскликнула она. – Помоги же ты нам! Ведь если бы дикие звери растерзали нас в лесу, так мы бы, по крайней мере, оба вместе умерли!
– Перестань пустяки молоть! – крикнула на нее старуха. – Все равно ничто тебе не поможет!
Рано утром Гретель уже должна была выйти из дома, повесить котелок с водою и развести под ним огонь.
– Сначала займемся печеньем, – сказала старуха, – я уж печь затопила и тесто вымесила.
И она толкнула бедную Гретель к печи, из которой пламя даже наружу выбивалось.
– Полезай туда, – сказала ведьма, – да посмотри, достаточно ли в ней жару и можно ли сажать в нее хлебы.
И когда Гретель наклонилась, чтобы заглянуть в печь, ведьма собиралась уже притворить печь заслонкой:
– Пусть и она там испечется, тогда и ее тоже съем.
Однако же Гретель поняла, что у нее на уме, и сказала:
– Да я и не знаю, как туда лезть, как попасть в нутро?
– Дурища! – сказала старуха. – Да ведь устье-то у печки настолько широко, что я бы и сама туда влезть могла. – Да, подойдя к печке, и сунула в нее голову.
Тогда Гретель сзади так толкнула ведьму, что та разом очутилась в печке, да и захлопнула за ведьмой печную заслонку и даже засовом задвинула.
Ух, как страшно взвыла тогда ведьма! Но Гретель от печки отбежала, и злая ведьма должна была там сгореть.
А Гретель тем временем прямехонько бросилась к Гензелю, отперла клетку и крикнула ему:
– Гензель! Мы с тобой спасены – ведьмы нет более на свете!
Тогда Гензель выпорхнул из клетки, как птичка, когда ей отворят дверку.
О, как они обрадовались, как обнимались, как прыгали кругом, как целовались! И так как им уж некого было бояться, то они пошли в избу ведьмы, в которой по всем углам стояли ящики с жемчугом и драгоценными каменьями.
– Ну, эти камешки еще получше голышей, – сказал Гензель и набил ими свои карманы сколько влезло.
А там и Гретель сказала:
– Я тоже хочу немножечко этих камешков захватить домой. – И насыпала их полный фартучек.
– Ну а теперь пора в путь-дорогу, – сказал Гензель, – чтобы выйти из этого заколдованного леса.
И пошли – и после двух часов пути пришли к большому озеру.
– Нам тут не перейти, – сказал Гензель, – не вижу я ни жердинки, ни мосточка.
– И кораблика никакого нет, – сказала сестричка. – А зато вон там плавает белая уточка. Коли я ее попрошу, она, конечно, поможет нам переправиться.
И крикнула уточке:
Уточка, красавица!
Помоги нам переправиться;
Ни мосточка, ни жердинки,
Перевези же нас на спинке.
Уточка тотчас к ним подплыла, и Гензель сел к ней на спинку и стал звать сестру, чтобы та села с ним рядышком.
– Нет, – отвечала Гретель, – уточке будет тяжело; она нас обоих перевезет поочередно.
Так и поступила добрая уточка, и, после того как они благополучно переправились и некоторое время еще шли по лесу, лес стал им казаться все больше и больше знакомым, и наконец они увидели вдали дом отца своего.
Тогда они пустились бежать, добежали до дому, ворвались в него и бросились отцу на шею.
У бедняги не было ни часу радостного с тех пор, как он покинул детей своих в лесу, а мачеха тем временем умерла.
Гретель тотчас вытрясла весь свой фартучек – и жемчуг и драгоценные камни так и рассыпались по всей комнате, да и Гензель тоже стал их пригоршнями выкидывать из своего кармана.
Тут уж о пропитании не надо было думать, и стали они жить да поживать, да радоваться.
Моей сказочке конец.
По лесу бежит песец.
Кто поймать его сумеет,
Тот и шубу заимеет.
Давно, очень давно жил да был король, у которого позади замка был прекрасный сад, а в том саду было дерево, на котором росли золотые яблоки.
Как только яблоки стали созревать, так их сосчитали; но тотчас после того, на следующее же утро – глядь: одного яблока как не бывало! Оповестили об этом короля, и он приказал, чтобы каждую ночь под деревом ставилась стража.
У него было три сына, и старшего из них выслал он сторожить при наступлении первой же ночи.
Пошел сын, но с наступлением полуночи не мог воздержаться от сна, и на другое утро опять не хватило одного яблока.
На следующую ночь должен был идти второй сын; но и с тем случилось то же самое: едва наступила полночь, он заснул, а под утро недосчитались еще одного яблока.
Вот дошла очередь и до
