Богу прилепися, вся люди научающи не усты токмо, но всем житием Богу служити, вопиюще Тому: Аллилуйя.
Разум человеческий недоумевает, помышляя, из каковыя беды на высоту ангелоподобнаго жития благодатию Христовою взошла еси, достохвальная Марие Магдалино. Тем же и мы, добрую тя, предстательницу имущее, молимся тебе тепле: избави нас от бездны греховныя, да любовию вопием ти таковая:
Радуйся, лютого демонскаго рабства избегшая;
Шут, по прозванью Бим
Теперь он!
Зал взрывается аплодисментами. Скатываются несколько манекенов.
Пётр Анисимович видит, как из зала на авансцену всходит человек, по прозванью Зритель. Он, на самом деле не в себе, как полоумный. Зритель спотыкается об один из манекенов и падает.
Бим
(Подбегает, услужливо помогает Зрителю подняться и сталкивает ногой манекены в оркестровую яму)
Нет-нет! Тебе ещё рано. Куда спешишь? (проводит Зрителя к помосту, на котором Певица).
Будешь и ты там, и все там будем. Всякому свой срок только. (Певице) Готова? (вталкивает Зрителя на помост).
И тут слышит Пётр Анисимович тишину, тишину, в которой ничего не слышно, как будто гроб защёлкнули защёлками, от чего пламя свечи колыхнулось и посуетило тени на стенах и блики на медальке, на иконке и на оловянной ложке, и на кухне что-то звякнуло железом о железо.
НОЧЬ ТРЕТЬЯ
На сцене, всё та же прибитая к заднику Луна, но её почти не видно в пароксизмах хрустальных люстр.
Звучит неистовый Собачий вальс
Неистовому вальсу соответствуют неистовые (в танце) пары…
Тот, кто по прозванью Зритель, подходит к Певице.
Голоса:
Проходи, не заглядывайся!
Капитан, лейтенант!
Принадлежало графу?
Да кому, какое дело, вечно ты не в свои сани лезешь!
Не в своё корыто!
Кто так говорит?..
Flores Paeoniae, Paeonia suffruticosa, Paeonia arborea…
Дама
(кокетничая своей склонностью к полноте)
Ну, зачем же так персонифицировать историю и мифологию?
Голос:
Reduziren!
«Это уже было!» – думает Пётр Анисимович.
Прекращается Собачий вальс и голоса, и хор, и наступает та тишина, которую услышал Пётр Анисимович, которая колыхнула пламя свечи и посуетила тени. Зритель подходит вплотную к Певице. В зал в это время заходит Рыжая.
Бим
(Луне) Свети, свети, любимая!
Снова тянущееся Largo. Певице и Зрителю Луна придаёт размывчатые формы, которые сливаются в одну, в существо с двумя головами, четырьмя ногами и общим сросшимся телом. В полной тишине чудовище раскачивается, вскидывает головами, взбрыкивает ногами, всплескивает руками, замирает, дрожит, танцует танец тишины.
Женский Голос:
Да, было. Мы же одну жизнь живём. Ты же, не где-то там, только в своих импереях…
Снова проскакивают, чуть громче, чем тишина, Голоса:
Смешной ты какой!
И подлый!
А что лучше, поди знай!
Женский голос:
Да я, собственно, для тебя это пишу.
Голоса, очень тихо:
Еды! Еды становится всё меньше!
…а желающих есть? (это «желающих есть» произносится будто бы, как: «есть ли желающие?»)
Дама
(кокетничая склонностью к полноте)
Ну, зачем же так персонифицировать историю и мифологию?
Голос:
Reduziren!
Женский голос:
Нет, конечно же, ты ни в чём не виноват.
Голос Того, кто в зале, Того, кто Зритель:
Понимаешь, я тогда думал, что мы будем…
Голоса:
Вишь, как загнул!
Сколько выложил – всё его!
Да Вы-то, сидели б уж.
Не кради, так может, и у тебя не украдут!
Сказано: Не делай другому того, чего не хочешь, чтоб сделали тебе.
Женский голос:
Ты думал, ты всегда думал о том, что кататься на разных коньках – это позорно. Я тоже у тебя была, потому что это было не позорно, потому что ты знал, что тебе, даже, все завидуют.
Голос того, кто в зале – Зрителя
Да нет же, ничего я подобного не думал.
Женский голос:
Ты это чувствовал, это было у тебя в крови.
Голос того, кто в зале – Зрителя
…
Женский голос:
И что же случилось? Я стала некрасивее, у тебя появилась девушка или тебе не нужна была уже зависть оравы? Или нужна уже была зависть другой оравы?
Голос того, кто в зале:
Нет, нет же! Какая орава? Я любил тебя.
Женский голос:
Так что же победило любовь?
Голос того, кто в зале, того, кто Зритель:
…
Женский голос:
Молчишь?
Бим
(Выходит на авансцену и обращается в пустой зал, или в пустую залу, как хочешь. Осветитель оставляет Бима в прожекторе, остальных же превращает в танцующих кукол, на фоне громадной, на весь задник, прибитой гвоздями к заднику Луны. Радист останавливает Матчиш, и только Бим; и его монолог прерывается, время от времени, гудением клинящего микрофона – тогда от речи Бима остаются только жесты, присядки, прискоки и ужимки.)
«Уважаемая публика, – как говорил мой коллега, – а не найдётся ли у вас в кармане ру…» Пуб… Ау! (микрофон зашкаливает, но Бим продолжает говорить, рассказывать, махать руками и жестикулировать). Публика! Ау! (микрофон снова зашкаливает).
И Пётр Анисимович видит только кривляющегося Бима, но слышит другие слова:
В рукописи было написано дальше про то, как гости из уголовного розыска, суд, адвокат и согласившийся Советник, уходя, сказали, что законного состава преступления (по закону, – подчеркнули они) нет, отпустили всех свидетелей, консультантов, зрителей и ушли, несолоно хлебавши, при этом Бимов, уходя, сказал, что с точки зрения психоанализа, конечно… и ушёл… при этом, будучи снова пойман глазом Аниски, подмигнул ему, будто говоря: Вы-то, Пётр Анисимович, сами знаете, что любая добродетель, если в основе её лежит ложь, всё равно обернётся злом… и ушёл.
Бим
(кривляется) …и ушёл не дослушал Скрипкиной речи, а скрипка? выплакивалась без слов, без такта, и только глупая тарелка вылязгивала, что это и как это?
А публики нет! Этот последний был (кивает на Зрителя, который слился с Певицей) – этот последний – сам теперь шут (вглядывается в зал и видит пришедшую Рыжую) А-а, ты пришла. Всё же я прав, театру нужен зритель! хоть один, но нужен. И главное – этот, хоть один – всегда находится. А! как только не останется ни одного – театр исчезнет, он превратится в мир, а миру зритель не нужен, и, даже, даже в виде Господа Бога, в виде Господа Бога потому ещё, что какому богу не надоест это тягучее, однообразное туда-сюда.
Поэтому мы, как видите, имеем всегда свою, оплачиваемую публику (на этих словах поднимается весь оплаченный амфитеатр, аплодирует и славословит). Это
