из звериных шкур, начал с того, что потешил своё самолюбие.
– А ну, покажи мне, как я старикашку Перуна победил, – потребовал он.
Покатилось яблочко по блюдечку, покатилось по серебряному, посветлела блестящая поверхность, показала тёмное грозовое небо, готовое вот-вот разразиться бурей. Грузные, свинцовые облака будто улеглись всей тяжестью на вершины высоких скал. Голы и пусты те скалы, нигде ни деревца, ни куста, ни даже травинки, лишь серый мёртвый камень. И только на вершине одной скалы, на большой и ровной, как стол, площадке, сошлись два могучих поединщика – Левс и Перун. Впервые в жизни предводитель Монстров смотрел на себя со стороны и теперь, увидав, ухмыльнулся довольно. Выглядел он достойно, что надо: грозно, свирепо, устрашающе. Именно так, как и хотел всегда выглядеть. Впрочем, и Перун пока что проигравшего ничем не напоминал: держится прямо, смотрит сурово и гордо, с ненавистью и презрением. Ясно, что оба заклятых врага даже не сомневаются: нынче живым со скалы уйдёт только один из них.
Воздух накалился и словно стал вязким и плотным от сгустившейся ярости. Левс отчётливо помнил, как чувствовал это тогда всей кожей. Он не сводил взгляда со своего противника, подобрался весь, готовый к атаке, но выжидал, предоставляя врагу сделать первый ход.
Перун же медленно переступал с ноги на ногу, слегка раскачиваясь, меч в его левой руке угрожающе поблёскивал сталью, будто гипнотизировал. Эти монотонные движения раздражали, отвлекали, Левс с трудом удерживался от того, чтобы не встряхнуть головой. А потом Перун вдруг быстро сжал ладонь правой руки в кулак и резко выбросил её вперёд. Сорвалась с кулака молния, ослепительно-яркая, потрескивающая мощью, полетела прямо в голову Левса, и другой бы, менее тренированный воин, заворожённый обманчивой плавностью движений противника, наверняка не смог бы от удара уйти. Но не Левс. Доли секунды понадобились ему, чтобы дёрнуться в сторону. Пусть на полшага всего, но и этого хватило, чтобы молния, вместо того, чтобы раскроить ему череп, только опалила висок и гриву. Яростный рык заклокотал в горле. Знал Левс, что нельзя, ни в коем случае нельзя терять самообладания и время на гнев растрачивать, поэтому усилием воли удержал себя, не бросился бездумно на Перуна в ответ. Оскалился предводитель Монстров, завёл за спину руку в латной перчатке с огромными когтями и пошёл по кругу, так, чтобы всегда быть у Перуна слева. Знал Левс – метание молний у Перуна много сил отнимает, и, пока они восстанавливаются, уязвим враг, можно к нему и поближе подойти. Вот тогда и сделал шаг вперёд и снова пошёл по кругу. Кроме латной перчатки вооружён он был коротким копьём с широким листообразным наконечником, которым то и дело стремительно совершал короткие выпады, то пригибаясь низко, то вытягиваясь во весь свой немалый рост. Ни на мгновение не позволял Перуну расслабиться и перевести дух, заставляя отбиваться мечом. Выпад – блок. Лязг-скрежет металла о металл, удары, высекающие искры. Напряжение во взглядах, рваное дыхание, короткие вскрики – когда злобные, а когда и боли. Дважды Левс длинными выпадами задел Перуна остриём копья, по щеке чиркнул да по бедру мазнул. И дважды только ловкость и позволила Перуну уйти от этих смертельных колющих ударов, переведя их в скользящие. Трижды сам Перун могучими ударами меча своего едва не обезоружил противника, Левсу даже единожды за копьё обеими руками ухватиться пришлось, отводя в сторону остро наточенное лезвие. И всё это время продолжал он вокруг врага своего хороводы водить, сужая круги, незаметно подбираясь ближе для удара, запутывая и обманывая замахами копья. Перун с его наконечника глаз не спускал, парировал, искал бреши в обороне, атаковал, сам снова переходил в оборону. И копил, копил силы, чтобы снова молнию во врага своего люто-ненавистного запустить.
И вот наконец сжал опять в кулак правую руку Перун. Вновь сверкнула молния – только вот Левса на том месте, куда она полетела, уже не было. Резко пригнувшись, прыгнул он вправо, а копьё своё обманно влево метнул, вынуждая противника качнуться в нужную сторону. Мгновенно преодолел Левс разделявшее их с врагом расстояние, присел и полоснул когтями перчатки Перуна по животу, вкладывая в удар этот всю силу. Не ожидал противник атаки с другой руки, не успел мечом на этот раз отвести от себя угрозу. Глаза его распахнулись от боли, сделал он запоздалый шаг назад и упал на колени. Враз ослабели пальцы, выпал тяжёлый меч, зазвенело, задребезжало тревожно и обречённо лезвие его о камень. Обхватил Перун себя за живот, зажимая ладонями рану. Его выбеленная, шитая золотом льняная рубаха мигом окрасилась алым. Левс издал короткий торжествующий вопль, подскочил к поверженному врагу и попытался сорвать с его шеи Медальон Повелителя, но как только дотронулся до золотой цепи, тут же отлетел в сторону.
И сейчас, наблюдая за этим моментом со стороны, Левс почувствовал, как по его телу пробежала дрожь: оно до сих пор будто ощущало тот мощный удар, сравнимый разве что с сильнейшим ударом молнии. Поморщился сидевший у себя дома предводитель Монстров, тряхнул сердито гривой и вновь обратил взгляд к волшебному блюдечку.
То показывало, как Перун повалился боком на камни, глаза его закатились, лицо побелело. А Левс, тряся обожжённой Медальоном рукой, склонился над ним, пригляделся, прислушался. Его противник больше не шевелился и не дышал, с лица исчезли все краски. Удовлетворённо зарычав, Левс подобрал копьё и пнул ногой тело побеждённого врага. Перун не шелохнулся, но в следующий же миг, не успел Левс сделать и шагу, как мгновенно, будто по волшебному повелению, разразилась сильнейшая буря. Засверкали молнии, загрохотал гром, ливень ударил сразу со всех сторон и полил сплошной стеной, а ветер поднялся такой силы, что сначала сбил Левса с ног, а потом и вовсе сорвал со скалы и унёс прочь.
Левс снова поморщился – помнил он и этот момент, как отнесло его внезапно разыгравшимся ураганом далеко от места поединка и с силой ударило о скалу. Когда, дождавшись окончания бури, он в сопровождении нескольких воинов вернулся на летающем острове к той вершине, место битвы уже пустовало. Левс решил тогда, что слуги Перуна оказались проворнее и унесли тело своего господина раньше, чем за ним прибыл Левс. Но оказалось, что всё было иначе, и блюдечко теперь показало, как именно. Едва Левс скрылся, Перун заворочался, тяжело поднялся на колени и, всё ещё прижимая одной рукой рубаху к ране, махнул другой и что-то прокричал, силясь заглушить вой ветра, трепавшего его одежду, волосы и бороду. И тотчас огромная грозовая туча
