прядь волос, однако получил отказ. Позже при трагических обстоятельствах Феанор призывает эльфов покинуть Благой Край Валинор, а затем бросает часть последовавших за ним на произвол судьбы. Эта часть эльфов с большими потерями добирается до Средиземья, ведомая вождями, среди которых — Галадриэль. Однако исход из Благого Края воспринимается в системе ценностей Толкина негативно, и Галадриэль, как последняя из оставшихся в живых вождей того похода, лишена возможности вернуться на Заокраинный Запад. Именно об этом она скорбит в своем плаче, написанном на квэнья — языке эльфов Запада. Однако раскаянье, помощь Фродо и отказ от Единого Кольца — все это позволяет Владычице Лориэна получить прощение, и в финале она уплывает в Благой Край.
Как видим, в этом эпизоде тема воды реализована дважды: во-первых, путь на Заокраинный Запад, о невозможности которого скорбит Галадриэль, пролегает по морю, во-вторых, она сама поет об этом в ладье на реке.
Добро и зло
Как мы уже отмечали, образ Богини-матери определяется по амбивалентности — то есть по сочетанию противоположных черт. Двуединство жизни и смерти, подательница благ и губительница — вот что отличает Богиню-мать и наследниц ее образа от прочих провидиц и белых дам с золотыми кудрями. В образе Галадриэли этот мотив реализуется как минимум трижды.
За пределами Лориэна о Галадриэли идет молва как о страшной колдунье, ее боятся, Золотой Лес считается опасным и губительным местом. Лориэн и в самом деле опасен для того, кто в него попадает, но только в том случае, если пришедший сам несет в своем сердце частицу зла. Именно Галадриэль невольно провоцирует зло, спящее в душе Боромира[47], и тем самым не прямо, но косвенно становится причиной его гибели.
В приложениях к «Властелину колец» сообщается о том, что во время Войны Кольца вражеская крепость Дол-Гулдур была взята и Галадриэль обрушила ее стены. Разумеется, не стоит представлять Владычицу Лориэна воительницей с мечом и щитом, речь здесь идет скорее о борьбе магии, но при всех оговорках — решающую роль Галадриэли при взятии Дол-Гулдура нельзя отрицать, и это позволяет провести параллель между ней и смертоносной ипостасью Богини-матери, многие наследницы образа которой имеют черты богини войны (месопотамская Иштар, индийская Дурга, ирландская Морриган и т. д.).
Скульптурное изображение индийской богини Дурги, убивающей демона. XII в.
The Metropolitan Museum of Art
Все это меркнет по сравнению с главным эпизодом, где Галадриэль явственно демонстрирует свою потенциальную амбивалентность. Это ее ответ на предложение Фродо отдать ей Кольцо Всевластья: «А ты готов подарить его мне, сменить Темного Властелина на Королеву? Нет, я не стану темной, я стану прекрасной и грозной! Прекрасной, как Море, как Солнце, как снег на горах! Грозной, как буря, как молния! Твердой, как корни земли. Все будут любить меня и бояться». Примечательно, что здесь на уровне текста идет отрицание мифологии образа: Галадриэль осознанно отказывается от возможной темной ипостаси.
Завершая рассмотрение этого образа, отметим, что его мифологичность, и без того высокую, усиливает сцена дарения. Дары, которые получают Хранители от Галадриэли при прощании, символизируют различные воплощения образа Богини-матери: фиал со светом Эарендила, Вечерней Звезды, полученный Фродо, можно рассматривать как знак неба (свет, звезда); коробочка с горстью благословенной плодоносной земли Лориэна, врученная садовнику Сэму, олицетворяет животворящую силу богини плодородия; золотая прядь волос Владычицы, которую попросил в дар гном Гимли, — знак света и золота.
ВЛАДЫКА ПРЕИСПОДНЕЙ
Саурон, создатель Кольца Всевластья, воплощает образ владыки мира смерти — мира, любое соприкосновение с которым гибельно для всего живого. Владыка преисподней мыслится тождественным своим владениям (в архаических представлениях царство мертвых находится в чреве его хозяина — отсюда ритуальное «проглатывание» посвящаемых во время инициации, о чем пишет Пропп) — Саурон не покидает пределов Мордора. На страницах романа он вообще не появляется в антропоморфном облике (лишь предание об Исилдуре, отрубившем палец Черного Властелина вместе с Кольцом, да упоминание Голлумом Сауроновой руки говорят о том, что Саурон может принимать образ, более-менее близкий к человеческому). Воплощение Саурона — это Багровое Око, следящее из Барад-Дура за тем, что происходит в Средиземье: багровый и черный — общемифологические цвета преисподней[48].66
Око видит многое, но не видит главного — намерений своих противников: «Ему и в кошмаре не приснится, что мы рискнем уничтожить Кольцо. В этой слепоте — наша удача и наша надежда», — слепота является характерной чертой владыки преисподней. Пропп, разбирая образ бабы-яги (типичный для мировой мифологии, а отнюдь не специфически русский), подчеркивает, что она определяет героя по запаху, — и этим доказывает ее слепоту. В мифологии самых разных народов мертвые неспособны видеть живых, как живые не видят духов мертвых. Таким образом, «слепота» Саурона, его неспособность разгадать намерения противников — это чрезвычайно древняя мифологема, поставленная Толкином в моральный и психологический контекст: Зло неспособно понять логику Добра.
Вынюхивающие Черные Всадники
В более традиционном виде тема слепоты существ, относящихся к миру смерти, реализуется в образе назгулов, особенно в первом томе, где они именно вынюхивают Фродо со товарищи. Сходство их с бабой-ягой чрезвычайно велико, но носит, разумеется, типологический характер. Рассмотрим подробнее.
Прежде всего образ бабы-яги — не фантазия сказочников, а память об особом типе погребения: когда умирал вождь или шаман, его не хоронили как обычных покойников, а оставляли тело в колоде на столбах (избушке на курьих, то есть окуренных дымом, ножках), чтобы он не смог уйти в страну мертвых, а остался в мире живых и нашел бы себе преемника. И в верованиях, и в сказках общение с такими неушедшими мертвецами несет живым много бед. Назгулы тоже находятся между жизнью и смертью: за счет силы Девяти Колец они живут уже много тысяч лет, но за это время стали невидимы, истончились, перейдя в Незримый Мир. В прошлом они были королями (как и прообраз яги — непременно знать). И та, и другие практически неспособны ходить, они могут передвигаться либо посредством неких летающих предметов (ступа бабы-яги, крылатые твари назгулов), либо на конях (назгулы появляются в сюжете как Черные Всадники, яга, владеющая конями, — образ редкий, но известный по сказкам). Наконец, описание крепости назгулов — Минас-Моргула, находящейся неподалеку от тайного входа в Мордор и охраняющей его, — заставляет вспомнить некоторые черты избушки яги: верхний ярус крепости вращается то в одну, то в другую сторону, «словно голова чудовищного призрака, вглядывающегося во тьму». Наконец, в большинстве сказок яга — персонаж, находящийся на границе мира смерти, встреча с ней — это первое испытание для героя. Аналогично с назгулами связано начало пути Фродо, и после завершения «первого испытания» (Кольцо доставлено в Ривенделл) назгулы как групповой персонаж вообще более не действуют в книге (Король-Чародей в бою против Минас-Тирита и внешне, и по магическим способностям ничем не напоминает группу Черных Всадников, от которых сумел пешком скрыться беззащитный хоббит[49]).
В наиболее сложных по сюжету сказках Баба-яга занимает подчиненное положение по отношению к хозяину мира смерти. Так и назгулы — слуги Саурона.
Змей
В некоторых названиях, имеющих отношение к миру Саурона, содержится индоевропейский корень Mr/Nr, несущий значение нижнего мира, смерти, мрака67: страна Мордор, ворота Мораннон, море Нурнен, горная цепь Моргэй, крепость Минас-Моргул. Страна Мордор и ее окрестности олицетворяют принцип тождества противоположностей в представлении того, как может выглядеть мир смерти: преисподняя — сочетание нестерпимого жара (огнедышащий Ородруин, слова Голлума: «Там только пепел, пепел и жажда!») и леденящего холода и сырости (болота, через которые в тумане и холоде хоббиты пробираются к Вратам Мордора). Два входа в Мордор (Мораннон и перевал
