— Ой, как ты красива. Сегодня ореол сияния вокруг тебя в пять раз больше, чем обычно, — хвалила красную подругу жёлтая хризантема.
— Ой, и вправду. Я даже проснулась сразу. Смотри, твой свет стал такой сильный, что до дальнего каштана достаёт, — вторила ей сестра.
— Да, я вижу, это действительно так. Но всё равно мне этого мало. Пока ещё никто не называет меня королевой, — отвечала им красная хризантема.
Услышав это, жёлтые хризантемы печально переглянулись и перевели взгляд на тёмно-синюю гряду восточных гор.
Подошёл к концу солнечный, тёплый осенний день, выпала роса, звёзды вышли на небосклон, и всё тот же журавль молча кружил над тремя хризантемами.
— Журавль, а журавль, как я тебе сегодня? — спросила его, как всегда, красная хризантема.
— По-моему, даже очень ничего. Хотя темно уже, плохо видно.
Журавль, пролетая к себе на дальнее болото, бросил, как всегда, вниз белой хризантеме:
— Здравствуйте. Сегодня славный вечер, не так ли?
Начало рассветать, и в этом колокольчиковом мареве жёлтые хризантемы заметили что-то в силуэте красной подруги, что заставило их в испуге, встретившись глазами, вдруг замолчать. Закричала красная хризантема:
— Меня всю колотит от злости. Сегодня как я выгляжу, как? — И тогда одна жёлтая хризантема, осторожно выбирая слова, ответила:
— Наверняка ты красная, как огонь. Однако, как нам кажется, ты выглядишь не краснее, чем раньше.
— Ах, как, как я выгляжу? Скажите, не томите меня.
Тогда другая хризантема, несколько стесняясь, добавила:
— Это только так нам кажется. Не принимай близко к сердцу. Нам кажется, что у тебя по телу пошли какие-то тёмные пятнышки.
— Ах, перестаньте же. Это плохой разговор, я не хочу его продолжать.
Опять солнце светило весь день, и половина яблок на яблоне с фруктового холма налилась алым цветом. Тогда вновь опустилась молочная завеса, пожелтел небосклон и пришёл вечер.
— Пи-то-ри-ри. Пи-то-ри-ри, — прокричал, пролетая, журавль.
— Господин журавль, добрый вечер. Меня хорошо видно? — окликнула его, как всегда, красная хризантема.
— Сложно что-либо сказать. Плохо видно, — поспешно выпалил журавль, направляясь к болоту.
Журавль, как обычно, поприветствовал белую хризантему:
— Сегодня выдался тёплый вечер, не так ли?
Наступило утро. В бледно-голубом, пахнущем яблоками мареве был слышен голос красной хризантемы:
— Скажите, скажите скорее, как я сегодня выгляжу?
Но жёлтые хризантемы, как ни вглядывались в красную подругу, не видели ничего, кроме чернеющей жалкой тряпочки.
— Ещё не рассвело. Ничего нельзя толком разглядеть, — отвечали они.
Красная хризантема уже готова была расплакаться.
— Скажите правду, прошу вас, скажите, — умоляла она, — я вижу, вы от меня что-то скрываете.
— Я почернела? Почернела, да?
— Да, похоже, несколько потемнела. Однако ещё темно и плохо видно.
— Однако как мне это всё неприятно. Только представить такое: на красном — и вдруг чёрные пятна.
Вдруг, откуда ни возьмись, появился человек маленького роста с жёлтым заострившимся лицом и в странной треугольной шляпе. Он остановился, взглянул на красную хризантему и воскликнул:
— Так это же фамильный герб[8] моего хозяина, один в один.
И он с хрустом переломил стебель. Красная хризантема бессильно повисла у него в руке.
— Куда ты идёшь? Куда ты идёшь? Держись за нас! Не уходи! — кричали, не переставая, вслед своей подруге жёлтые хризантемы.
Какое-то время можно было ещё расслышать затихающий голос красной хризантемы. Но этот голос всё удалялся и удалялся и теперь уже был еле слышен у подножия горы, где он, наконец, смешался с голосом тополя Сиболди.
И тогда взошло солнце, отражаясь в слезинках жёлтых хризантем.
Верхушка неба была холодная-холодная, как только что выкованная сталь. Там, наверху, ещё было много звёзд, но самый низ восточного небосвода уже начал окрашиваться в нежно-фиолетовый колокольчиковый[9] цвет. Под этим холодным небом, внизу, но так высоко, что даже дневная птица не долетает, болтался острый обломок облака. Его принёс сюда ветер, который, мягко раскачивая, тащил его в южном направлении. Рассвет был так прозрачен, что даже это тихое задувание ветра было слышно дереву гинкго,[10] одиноко стоящему на вершине горы. Потревоженные этим звуком, проснулись враз все дети — плоды дерева гинкго, все до единого. Проснулись, и сердца их сжались от страха. Они поняли, что пришло время отправляться в путь. Все давно ждали этот день. Ещё вчера вечером об этом дне напоминали две прилетевшие сюда вороны.
— У меня, наверное, всё будет кружиться в голове, когда я буду падать, — сказал один мальчишка другому.
— Закрой глаза и падай себе спокойно, — ответил ему другой.
— Ой, я совсем забыл. В термос же надо было набрать воды про запас.
— А я кроме воды в термосе ещё запасся и ментоловой водичкой на всякий случай. Хочешь, поделюсь с тобой? Мама говорила, что, когда в пути станет особенно тяжело, надо отпить чуть-чуть и тогда сразу станет легче.
— Интересно, а почему мама мне не дала этой водички?
— Ну, так я тебе дам, говорю же. Нельзя думать плохо о маме.
Да, как вы, наверное, уже догадались, это самое дерево гинкго и было для них всех мамой. В этом году мама родила тысячу златоглавых детишек, тысячу плодов дерева гинкго. Но вот настал тот день, когда все дети должны были покинуть мать, чтобы отправиться в дорогу. И настолько горевала она при мысли о расставании с детьми, что растеряла до сегодняшнего дня все свои золотые волосы формы веера.[11]
— Не знаю, куда я попаду, — тихонько промолвила одна девчушка, задумчиво подняв лицо к небу.
— И я не знаю, — ответила ей другая, — что касается меня, мне вообще никуда идти не хочется.
— А мне всё равно, что бы со мной ни случилось, лишь бы остаться здесь, вместе с мамой.
— Тебе же говорят — нельзя. Талдычил же тебе об этом ветер каждый день.
— А я всё равно не хочу, не хочу.
— Что же выходит, нам всем придётся расстаться?
— Да, придётся. Мне уже всё равно в этом мире ничего не надо.
— И мне тоже. Я была так эгоистична до этого. Простите меня, друзья.
— Нет, это я, я была такой избалованной. Вы меня простите.
А тем временем небо на востоке, бывшее когда-то бледно-фиолетовым, как лепестки колокольчика, пожухло и потеряло силу. Можно было заметить, что сквозь его завесу уже начало пробиваться белое сияние зарождающегося утра. Звёзды гасли одна за другой. А два плода-мальчугана, сидящие на самом-самом верху дерева гинкго, продолжали свой неторопливый разговор:
— Уже рассвело. Я счастлив. Я знаю наверняка, что стану золотой звездой.
— И я стану. Наверняка. Стоит нам упасть, как нас подхватит северный ветер и закружит в небо.
— Я не думаю, что это будет северный ветер, он не очень-то ласковый. Я думаю, что в нашем случае это будут птицы.
— Да, наверное, птицы. Я их очень уважаю, потому что они могут в мгновение ока перелетать так далеко, что не будет даже видно. Если попросить, то, я думаю, они захватят нас двоих и отвезут прямо в голубое небо.
— Давай, давай попросим. Ох, скорей бы уж они прилетели.
А на том же дереве, только немного ниже, разговаривали ещё двое мальчишек:
— Я первым делом пойду во дворец абрикосового короля[12] и поймаю того дурня, что похитил абрикосовую принцессу. Этот дурень точно где-то там прячется.
— Да уж, наверняка. Однако это очень опасно. Этот дурак, говорят, просто огромен. Он может в нашу сторону дунуть, и нас ветром снесёт.
— Не бойся, у меня припрятано кое-что на этот случай. Так что всё будет в порядке. Хочешь, покажу?
— Так это же сеть, сплетённая из маминых волос.
— Да, так и есть, это матушкин подарок. Она говорила, что, если почувствуешь, что грозит опасность, надо скорее спрятаться в эту сеть.
Я вот что придумал. Положу волшебную сеть за пазуху и пойду к дурню. Скажу ему: «Эй, дурень, алло. Будешь меня сегодня есть или не будешь?» Он, конечно же, страшно разозлится и, без сомнения, меня проглотит. А я уж ему в животе такое устрою, что будьте любезны.
Я ему там тиф устрою, и он помрёт. Тут уж я вылезу, возьму под руки абрикосовую принцессу и поведу во дворец. Свадьбу сыграем, всё как положено.
— Вот как здорово. Если всё выйдет, как ты задумал, ты меня на свадьбу не забудешь пригласить?
— Да, конечно же, приглашу, какие тут могут быть разговоры. Я и страну сразу поделю пополам и тебе половину отдам. А матушке я буду посылать каждый день сладости.
Звёзды на небе уже совсем погасли. Восточная часть небосвода пылала белым светом. Вдруг листья на дереве гинкго зашевелились и заволновались. Кажется, пришло время отправляться в путь. Слышно было, как говорили двое мальчишек:
