КОДИ. Ага, я там был, ага
ДЖЕК. Почему – зачем он стрелял?
КОДИ. Он не совал ничего в окно, мы все на крылечке сидели, Хак свою Билли Холидей крутил, вишь, а Бык сидит на крыльце, с винтарем на коленках, вишь, сидит вот так, а мы – Я сижу там, и это – в общем, когда он говорит… чё-то такое, он этого вообще не сказал, он чего делает, я этого не помню, может, и сказал че-то, но, лошадки, я сижу обдолбанный, и голову подымаю, а там Бык, ХА-БАХ, в сухой ствол дерева, вишь, там большое дерево стояло, ярдов сто до него, пятьдесят ярдов, семьдесят, ярдов пятьдесят, ага, семьдесят, шестьдесят ярдов, и, э, гнилое, вишь, весь ствол прогнил, остальное ты знаешь, знашь, пуля пролетела сквозь ствол, он трухлявый был, как бумага (плачет маленький ребенок)
ДЖЕК. Ага
КОДИ. Вишь, в ствол нормально так попало, но за ним как раз лошадь проходила. Конечно, Бык ВИДЕТЬ ее не мог, на самом деле было так, лошади были полусотней ярдов дальше, ты уже это знаешь, когда выстрел прозвучал, но Бык-то этого не видел и подумал, что попал в лошадь, или знал, что чуть не попал, к черту, вишь, раз он в ствол целился, поэтому он такой: «Эй, я в лошадь попал!» и подскакивает, знаешь, говорит: «Оайй!» и спрыгивает с крыльца, хии хии, лошади трусят себе дальше, он ничего не тронул, вишь… Вот этот Бык, слишком улетел, сидит просто со своим паршивого порядка улетом, вишь, он на сто ярдов ни шиша не видит, знашь, этот сукинсын, неудивительно, что он в Джун попал и убил ее, вообрази, без балды, ему без очков вообще ничего не видно… Зачем мы погнали в Нью-Йорк, то был такой ужас, грузовик или что угодно как только подъедет к нему, футов на пятьдесят к нему, вишь, а он уже по тормозам вот так, вишь, и съезжает на правую сторону дороги, совсем как старушка какая-то, не потому что ездить не может или что-то – но он просто не ВИДИТ, не шучу! Я в это врубаюсь! В общем, мы договорились, что я буду вести всю ночь и все такое, а если ему вдруг захочется порулить или как-то, ну чего, иногда он вел днем час-другой… в общем… так он и делал… но, он, э, чокнутый, чувак, Бык этот, хии хии хии… Фух! не, но, чувак, я тебе чего говорил, я и не знал, что мне ценно будет опять все эти штуки вспоминать, значит, соответственно, когда я там был, я не сильно внимания обращал на все вот это вот, я на чем-то другом зависал, знаешь, поэтому и не помню, скажем, к примеру, я могу вспомнить ТЕПЕРЬ, например, но теперь, когда я МОГУ вспомнить, это никуда не годится, потому что… чувак… я не могу этого записать. Знаешь… Я просто это вспоминаю, хорошенько могу вспомнить, что случилось, птушта Я ничего не делаю, вишь?
ДЖЕК. Тебе не обязательно ничего записывать.
КОДИ (застенчиво очи долу). Но я не могу вспомнить, что там случилось, чувак, вот только определенные вещи помню… Но я вот что говорю, как Хак, я и Ирвин вышли посреди луизианской старицы на конкретном таком нью-йоркском оттяге – вот это один раз, теперь я в самом деле – Хак, ты ж помнишь, какой он… в общем, Хак грит: «Давай, чувак, я тебе хочу кой-чего показать» – он – и Ирвин – они с Ирвином помногу такие были, Ирвин говорил, бывало: «Ты должен увидеть этот кусок ткани», а Хак грит: «Чувак, тебе надо кой-чего посмотреть, с тех самых пор, как ты тут, я тебе про это рассказывал, а теперь ты должен это сам видеть». Потому что вот чего было, Хак… однажды улетел, и мы рассекали по этому месту, где лес с лозами, всего полмили за домом, на самом деле, около мили, туда никто не ходит, видишь, и там непроходимая старица, где он в цветы врубался и уматные цвета, а сам он в таком улете был, вишь, поток в джунглях, и все срастается, и крокодилы, все в этом чертовом болоте, что совсем рядом. В общем, он намерен взять туда Ирвина, короче, мы все туда пошли и сели там, и взорвали, знаешь, чтоб было как мы обычно делаем, сидим там: «Давай, я теперь это тебе покажу», знаешь… «Ну ладно». И, в общем, все мы дунули и пошли туда, и сели, а там, значит, что происходит, знаешь, что касается происходящего, но я помню, что, Старый Хак хотел, чтобы мы увидели те – он хотел, чтобы Ирвин завис на тех старицах, в то время как, на самом деле, это было ярдах в пятидесяти от того, где мы каждый день мылись. И мы и впрямь видели уголок этой штуки, о чем бы он там ни говорил, как бы там ни было, каждый день… мы спускались и там мылись. Однажды Джун сказала: «Ну пошли, если возьмешь нас туда мыться», Бык сидит такой, и вот он поглядел поверх своих очков, знаешь, как Бык обычно на Джун смотрит. Чувак, отношения у нас с Джун полностью каменная стена, что этого касается, вишь, хоть я не хочу, чтоб оно так было, естественно, но я в смысле, что я не, э – в общем, как мелкий школьник я говорю: «Ну что ж, я вас там оставлю, потом вернусь, скажем, потом спущусь и подберу вас, скажем, через двадцать минут или как-то», типа открытая веранда, вишь, но чувак, я ж ничего не могу поделать, и Джун не ответила ни да, ни нет, ничего. Потом мы туда пришли, ну чего, сели и поговорили пару минут, и я говорю: «Ну, мне, наверно, возвращаться пора», а чего, птушто она начинает спускаться и раздеваться там, в заводи, знаешь, а заводь никуда ж не девается, каждый день, ты в этой заводи ложишься, а рыбки тебе в жопу долбятся, знашь, чувак, ужасное это чувство, если ты в улете, тебе надо влезть в эту грязную болотную воду, видишь, а у тебя там эта небольшая насыпь, но на дне ил в некоторых местах, довольно скверно, знаешь, и, в общем, пытаешься расслабиться, знаешь, немножко себе успокоиться, и только ты хоть наполовину устроился, знаешь же, какой ты чувствительный, как тут рыбы начинают тебя цапать, маленькие такие рыбки, чувак, совсем крохотули, их тебе видно, а иногда нет, птушто ты грязь там взбалтываешь ногами, но чувак, это сукинсын, у нас по всему телу укусы —
ДЖЕК. Туда кто с тобой заходил?
КОДИ. О, я и Ирвин, каждый день, мы балдели —
ДЖЕК. Что бы Ирвин – делал – что б ОН сказал про рыбок?
КОДИ. О, он просто сидел на корточках, сидел там и говорил все время
ДЖЕК. Он такого не замечает —
КОДИ. Ага, а я прилечь пытаюсь, знаешь, и в общем, Иисусе Христе, чувак, это пиздец улетное место, Тексас этот, это улет, знаешь, там не облом, там внизу, сукисын, фух! Ах чувак, Старый Бык, я ему сказал: «Ну, Бык, – сказал я, – может, мне лучше выйти и найти себе тут работу», знаешь, представь, там нет работ, в полях надо вкалывать, как негритосу, чувак, а на жаре так жарко, чувак, что, фух, а он говорит: «Да не, все в порядке, Коди, тебе не надо тебе на работу ходить», в общем, я там, это чудесно, я ему говорю: «Нормально, не пойду на работу».
ДЖЕК. Господи, Бык чудесный, а?
КОДИ. Ага, бля, сукинсын он – он так уже больше не делает, не знаю, что с этим парнем такое, чувак, каждый день нам надо выпивать целый ящик, по меньшей мере, «коки», пол-ящика или больше «Севен-Апа», и где-то с полдюжины бутылок разных маленьких пуншей, газировок, вишь… Джун пила все время… вот так, и Хак, Джун с Хаком оба (заглатывая напитки)
ДЖЕК. В натуре подвзрывали, а?
КОДИ. Ага, подвзрывали пунши, верно, и, конечно, каждый день говорили о другом, то есть я не об этом собирался говорить, но я забыл, о чем именно там было, в общем, я – мы забрали весь джин из местных лавок, поэтому надо было в другой городок ездить в БОЛЬШОЙ аптечный магаз и винную лавку, покупать… джин и ром, и всю эту дрянь, которую Бык пил
ДЖЕК. И текилу
КОДИ (временно услышав «Накатила»). Нет… А, да, ужас! – этот парень, он – фух! – просто сидел да пил (оба смеются, в улете), чувак… он НИЧЕГО бывало не делал
ДЖЕК. А чего этот сукинсын, он однажды бывал в Берлине!
КОДИ. Около десяти-тридцати утра, чувак, он появлялся из своей комнаты, вишь, спать он рано уходил, около половины девятого, потом около пол-одиннадцатого утра выходил из своей комнаты весь полностью одетый и при галстуке и всех делах, он такой выходил и мы садились: «Доброе утро, почты пока не было, Коди?» а я отвечал: «Нет, я за почтой пока не ходил», и в общем, и он говорил: «Так», и садился прямо к себе в кресло, чувак, прямо там минута, и он начинал читать свою почту, первым делом с утра, читал газету или что-то, и если ему бывало хорошо, чего, он разговаривал с Джун: «Ну, я вижу Персик Браунинг тут себе очередной развод раздобыла», а Джун такая: «Ага ага» в кухне, знаешь, прямо над дамбой, вот что она была, вишь, там кухня и там просто такая маленькая полустенка, в общем, они друг на друга смотрели, и, но вот если ему не очень бывало, он там просто сидел —
ДЖЕК. И ничего не говорил!
КОДИ. Тем временем Старый Хак, он на улице дрова собирал, птушто все дрова вокруг он уже израсходовал, поэтому он такой пакует, чувак, с четверти мили окрест, вот он какой, Старый Хак, Бык бывало – накачивал себя, вишь, а у него эта ужасная болезнь на коже, чувак, жуткая болезнь, огромные чирьи на ногах и все такое, и везде дырки, никто не знал, что это, даже врачи не знали, он ходил пару раз к доктору, и они не знали, что это такое, какое-то кожное заболевание, никогда о нем не слыхал, но, вообрази, в общем, все Хака сторонятся, вишь, бедный Хак, никто к нему и БЛИЗКО не подходит, и он мыться ходит сам по себе к ручью вниз и ссётакое. Но я не знаю, в этом ли дело, только мне кажется, это не похоже, чтоб оно так теперь обычно, как я помню, потому что я о таком не думал, я уж точно на них не зависал, но мне казалось, что Джун была всему этому подстрекателем: «Лучше остерегайся-ка Хака», знаешь…
