Поужинать сегодня он не успел, но, увидев, как внезапно просияло ее лицо, он почувствовал жалость – подумать только, ведь вся эта молодость и очарование оказались прикованы к постели из-за какого-то идиота с разделочным ножом!
Она расправила кружева на пижаме.
– А почему бы вам не поехать в Голливуд? – спросила она. – Я могла бы устроить вам кинопробу. Сколько вам здесь платят?
Он рассмеялся:
– Нисколько.
– Что? – Она села в постели. – Совсем ничего?
– Нам дают жилье и еще кормят.
– А разве ординаторам в больницах не платят?
– Нет. Платят только медсестрам. А оплата за пациентов начинается только после первых трех лет работы.
– В жизни ничего подобного не слышала! – Промелькнувшая у Лоретты идея стала постепенно обретать определенные очертания. – Так почему бы вам не поехать в Голливуд? Честно – в вас же гораздо больше «Этого», чем в Кларке Гэйбле!
Он сконфуженно моргнул.
– Но зато потом врачи неплохо зарабатывают! – весело ответил он.
Она задумалась.
– Я вот пытаюсь припомнить… Нет; никогда не слышала, чтобы кто-нибудь выходил замуж за врача!
– Я тоже никогда такого не слышал. Не знаю ни одного женатого врача!
– Но ведь вы женитесь…
– Я – исключение. Мне повезло; у меня есть немного своих денег.
– А я вот, видимо, выйду замуж за кого-нибудь из кино, – сказала она. – За кого-нибудь со стабильным будущим – за оператора какого-нибудь…
Однообразный ритм больничной жизни, струящаяся по коридорам тишина, принципиальное несходство их судеб всегда придавали их словам более глубокий, чем обычно, смысл. Когда он пошевелился, собираясь встать, что-то вдруг изменилось, да так быстро, что его сознание не уловило никакой перемены; она внезапно наклонилась вперед, оказавшись у него в объятиях, и он ее поцеловал.
Он не думал, что делает; он так устал, что ее близость не вызвала у него никакого волнения; он так устал, что не подумал о том, что такая ситуация может поставить крест на его дальнейшей карьере. Его мускулы автоматически удерживали ее какое-то мгновение, а затем он мягко опустил ее обратно на подушки.
Она негромко всхлипнула:
– Ах, да что толку? Тебе ведь все равно! Ты спас мне жизнь, но ты…
Впереди его ждало очередное ночное дежурство.
– Ты очень мне нравишься, – сказал он, – но мы с тобой все же находимся в больнице!
Были и другие причины, но в то мгновение он не мог их толком сформулировать. Он знал о том, что здоровые всегда привлекают больных, это случалось и раньше, и иногда все заканчивалось и смешно, и неприятно… Но следующие несколько дней, перемещаясь, словно призрак, по лабиринту больничных коек, он вспоминал этот случай с улыбкой.
Он не спал вот уже сорок девять часов подряд, и заступавшие на дежурство медсестры стали испытывать нечто вроде панического трепета, видя, как он устал; они стали обращаться с ним осторожно, как с ребенком, терпеливо выжидая, пока он, с трудом переключаясь с одного пациента на другого, даст им указания. Он даже слегка загордился тем, как много у него оказалось сил. При очередном обходе он улучил минутку, чтобы спросить у дежурной медсестры о Лоретте.
– Температура так и не спала? Я не понимаю… От раны такого быть не должно!
Он осматривал гораздо более тяжелых пациентов, но больше всех беспокоила его она. Что же с ней такое? Надо разобраться.
– Я поставила ей градусник, доктор Талливер. Сейчас пойду посмотрю, как дела.
– Не нужно, я сам зайду.
Он отправился к ее палате. Шагая бесшумно, словно мертвец, и едва не засыпая на ходу, он остановился в дверях. И вот что он увидел.
Лоретта держала градусник во рту, зажимая его языком и губами; потом потерла его о губы, вытащила, посмотрела, засунула обратно в рот и снова принялась тереть его губами, а затем опять вытащила, посмотрела, нахмурилась – и легонько его встряхнула. После чего с видом, говорившим о том, что цель достигнута, она, наконец, совсем вытащила его изо рта.
И тут она заметила Билла, и Билл догадался, что только что происходило у него на глазах: две недели она грела градусник, чтобы задержаться в больнице! Несмотря на усталость, он ощутил прилив злости, потому что ее безобразный эгоизм вырисовался ярким пятном на фоне однообразных черно-белых картин последних пятидесяти часов. Он разозлился потому, что совершенно зря за нее беспокоился; вокруг было столько настоящих больных, которым требовалась срочная помощь! И еще ему было противно, что его обманули в профессиональном плане. Он тут же вспомнил, как отвечал голливудскому продюсеру по телефону на вопросы о ее состоянии – получилось ведь, что он лгал, пользуясь своим положением лечащего врача!
– Не стоит играть с таким хрупким прибором, – сказал он.
На полу засверкали мелкие стеклянные осколки градусника, а у нее на глазах сверкнули слезы; Билл вышел из палаты.
* * *
Он поехал к Эми, преодолев сонливость; ему сейчас было необходимо побыть среди людей, чье воспитание не позволяет им совершать некоторые вещи. Юный врач, расставаясь с львиной долей юношеских иллюзий, взамен обязуется следовать жесткому кодексу норм поведения – и этот кодекс даже жестче, чем принятый у кадетов в военной академии «Уэст-Пойнт», и соблюдать его следует столь непреклонно, что над ним можно и смеяться, и высмеивать, и хулить, и даже осквернять, а ему при этом ничего не станется, словно он – та самая почва, по которой ходят люди. Вот почему утративший эти принципы врач – наверное, самая зловещая из всех мыслимых фигур.
Билл вошел в дом Эми, не постучавшись. В дверях гостиной он остановился, окинул взглядом комнату… И тут же сел, почувствовав, как на него навалилась небывалая усталость.
– Ах, Билл! – сказала Эми. – Только не устраивай сцену!
Когда джентльмен из Голливуда удалился, Эми воскликнула:
– Билл, он попросил меня поцеловать его всего лишь раз! Он так хорошо ко мне отнесся, и это ведь ничего не значило; в Калифорнии у него есть невеста, а здесь ему так одиноко.
– А ты? Разве ты – не невеста?
Она, испугавшись, подошла к нему поближе:
– Билл, я готова сквозь землю провалиться, потому что позволила этому случиться!
Она прижалась к нему, и он равнодушно автоматически похлопал ее по плечу.
– Так мы не станем ссориться из-за какого-то единственного поцелуя, правда? – взмолилась она.
Он покачал головой:
– Он стоил сотни; ты больше – не моя.
– Ты хочешь сказать, что я тебе больше не нужна?
– Да! Видимо, ты нужна мне слишком сильно – вот в чем проблема.
Он поехал обратно в больницу, и, не желая никого видеть, вошел через травматологическое отделение. Из-за двери приемного покоя до него донеслось бормотание пьяного негра; он прошел мимо, но в коридоре показалась мисс Уэльс:
– Доктор Талливер!
– Что?! Вы что, вторые сутки на дежурстве?
– А больше некому! И поверьте, я ничуть не жалею! Смотрите-ка, что мне Санта-Клаус принес!
Она показала ему колечко с тремя небольшими изумрудами.
– Замуж выходите?
– Нет. Это от нашей пациентки, от актрисы – от Лоретты! Она зашла ко мне попрощаться.
– Что?
– Минут десять назад. И, скажу я вам, я едва ее признала – в одежде она такая красивая!
Но Билл уже развернулся и пошел быстрым шагом, чувствуя глубокое сожаление. В регистратуре ему сказали, что мисс Брук выписалась и уехала, не оставив адреса.
III
В тот вечер Эми звонила ему три раза; на третий раз он поднял трубку.
– Я должна рассказать тебе правду, – сказала она. – Может, ты скажешь, что это выглядит продажно и расчетливо, но ты, Билл, по крайней мере, поймешь, что мне вовсе не хотелось с ним целоваться!
– Я не хочу тебя слушать, – устало сказал он.
– Но я должна тебе рассказать! – простонала она. – Я должна была флиртовать с этим парнем, потому что, если мне не удастся по ехать туда бесплатно, тогда мы с мамой вообще никуда не поедем! Мама вчера сходила в банк и разобралась с нашими счетами – у нас нет практически никаких сбережений!
– А поцелуй все это, надо полагать, исправил? – с иронией ответил он. – Ты ведь теперь точно выиграешь?
– Вовсе нет! Все гораздо сложнее! – сказала она, даже не заметив двусмысленности своего ответа. – Но я теперь участвую в конкурсе, даже несмотря на то, что не участвовала в отборочном туре. Сейчас финал; он включил меня вместо девушки, которая выиграла в Вашингтоне.
– И я так понимаю, что теперь тебе надо только потискаться с Уиллом Хейсом, Лорелом Харди и с Микки Маусом?
– Если ты будешь так со мной разговаривать…
– Мне в полночь на дежурство, – сказал он. – А сейчас мне нужно отдохнуть, чтобы не свалиться с ног где-нибудь в коридоре.
– Но, Билл, скажи мне хоть что-нибудь хорошее, а то я не усну! Я ведь всю ночь без сна проворочаюсь и послезавтра буду выглядеть ужасно. Скажи мне что-нибудь хорошее!
– Целую тебя! – послушно сказал он. – Много-много раз!
