служащей и бойкого духа. Хотя всё должно быть наоборот. Не в том смысле, чтобы неупокоенная была мила, а в том, чтобы молчала, желательно глубоко под землёй. А из объяснений девицы можно было понять хотя бы половину.
— Пан Врочек, с вас бутылка шапры[2]! — выдохнул я, едва за мной закрылась дверь кабинета, — ваш призрак едва не довел меня до сердечного приступа!
— Моего призрака, хвала богиням, пока ещё нет, — насмешливо фыркнул старик. — Шапру вам всё равно нельзя, но если бесстрашного Бальтазара вдруг хватит удар, клянусь отпаивать вас дистиллятом.
Я поморщился. Пока не разберусь со своим «недугом» не видать мне выпивки, как своих ушей. Жизнь припоя настолько тяжела, что порою невыносима, но даже в самые отвратительные моменты я не могу расслабиться, и как любой, даже самый заурядный человек, выпить стаканчик-другой. Жидкость, попадая ко мне в организм, незамедлительно делится со мной своей памятью. И хоть некоторые считают подобное чудесным даром, по моему мнению, это жуткое проклятье. Припой ощущает, как вода когда-то бежала по ржавым грязным трубам, как давили сальными ногами виноград хмельные девицы вблизи виноградников. Он воочию видит, что творилось со всяким предметом по прихоти или недосмотру, попавшему в ту жидкость, что коснулась его губ. Мучительные видения нельзя прервать или остановить, они поглощают без остатка, заставляя погружаться всё глубже и глубже, стирая грани и оставляя только тоску и боль. Справиться с ними и остаться прежним может далеко не каждый, а те, кто умудряются, превращаются в усталых циников.
— Если не можете справиться с призраком, Франц, избавьте меня хотя бы от дистиллята, я на него уже смотреть не могу, — мрачно заметил я, ставя саквояж на пол и извлекая из него книгу.
Врочек мгновенно позабыл о насмешках и впился в мою находку глазами. Теперь со стариком можно делать, что угодно, хоть верёвки вить, хоть канаты вязать.
— Вы позволите? — Книгопродавец нахлобучил на нос древние, перемотанные бечевкой очки, и я передал ему книгу.
Старик благоговейно перелистывал шершавые, покоробившиеся от влаги листы и восхищенно цокал языком при виде очередной гравюры.
— Несколько рисунков испорчены, — произнес я, — без них книга теряет для меня всякую ценность, а для других становится по-настоящему опасной.
— Вижу, — закивал Врочек, не в силах оторваться от трактата. — Вы уверены, что больше не хотите быть припоем, с вашей-то профессией?
— Франц, вы спрашивали уже тысячу раз, и мой ответ ни разу не изменился. Больше всего на свете я хочу избавиться от этого куцьего дара! С работой я прекрасно справлялся и до его появления. Порою даже лучше, чем сейчас. Возьмётесь исправить рисунки?
Врочек пытливо воззрился на меня из-под очков. Да возьмется он, никуда не денется. Для него милее книг могут быть только древние книги, которых он ещё не касался.
— Нет, — ответил мастер-живописец, и я остолбенел от неожиданности.
Чтобы Врочек взял и отказался поработать с уникальным материалом?! Видать скальный дракон, живущий в кряже над заливом, упокоился с миром! Или я чего-то не понимаю? Захотелось заглянуть в его мысли и разгадать неожиданную тайну. Припой способен видеть и настоящее, достаточно развести кровь предполагаемой жертвы в магическом растворе — припое, и получишь чужие мысли, чувства и желания на блюдечке. Увидишь то, что видит другой человек, различишь запахи и ощутишь прикосновения… За это нас боятся и ненавидят. Меня передёрнуло.
— Нет, пан Вильк, за эту работу я не возьмусь, — в голосе старика звучало искреннее сожаление. — Мои глаза уже не те, что год назад. Старость, она, знаете ли, не радость. А здесь нужна филигранная точность. Малейший промах, чуть толще линия — и рисунок будет загублен окончательно. Это же работа самого Мартина Горица. Он проник за грань реальности так глубоко, как никто другой. Поэтому опасность колоссальная.
Он протянул книгу, но я не спешил её забирать. Могу его понять. Лучше никак, чем плохо. Но Врочек лучший мастер-живописец в городе! Где искать другого? Мои хрустальные замки рушились. Так не честно, я больше не выдержу.
— Франц, — севшим голосом прошептал я. — Прошу… умоляю! Я заплачу вдвое, втрое… любую сумму, какую назовете!
Врочек лишь покачал головой.
— Деньги не вернут мне остроту зрения, — печально выговорил он.
На секунду в его глазах мелькнула какая-то идея, но старик поспешил отогнать её прочь. А я был готов уцепиться за любую, пусть даже самую мизерную надежду. К дидьку сомнения! Даже привстал, наклонившись над столом.
— Пан Врочек, я согласен на любое ваше предложение, — с видом приговоренного к смерти произнес я.
— Алана, моя помощница, может восстановить иллюстрации, — решился-таки озвучить свои мысли Франц.
— «Кто?» — чуть не вскрикнул я.
Я видел на её столе дешёвую мазню. Но это же совсем не значит, что белобрысое недоразумение может… Даже мысленно не хотелось произносить, а тем более представлять, что она прикоснётся к трактату от которого зависит моя жизнь. Магические гравюры — это не мускулистые слюнтяи и грудастые девки из халтурных книжонок!
— Франц, трактат — не эльфячьи сопли! — взвыл я, уже на полном серьёзе собираясь, пусть даже насильно, взять его крови и залезть в голову.
Старик, видимо, не только посадил зрение, но и выжил из ума.
— Зря вы так, пан Вильк, — обиделся книгопродавец, — посмотрите-ка лучше... — он вынул из ящика несколько листов и протянул мне.
Я брезгливо дотронулся до узоров.
— Это иллюстрации к «Теории порталов и врат» Гюстава Шарата. Копии, правда, оригиналы Алана прячет... А вы говорите, эльфячьи сопли... — с укоризной закончил старик.
Я нехотя вгляделся в плавные линии и присвистнул от неожиданности. Да-а... Считалось, что «Теория» Шарата иллюстрированию не подлежит. И сделано-то как! Не Врочек, конечно, у белобрысой своя манера. Но так Врочек за Шарата и не взялся. Даже в лучшие годы. Я прикусил губу. Кидаться в омут или подождать на берегу удачного случая? Вот только когда он представится? Я едва сдержал мучительный вздох. Придётся рисковать. Не в первый раз, тут уж, как говорится, либо пан, либо пропал.
— Хорошо, — согласился я, опускаясь обратно в кресло, — но присмотрите за ней. Вы же знаете, что для меня значит этот трактат.
— Не волнуйтесь, пан Вильк, — усмехнулся старик, — выполним в лучшем виде.
Мне оставалось только поклониться и отбыть. Выбор я сделал, и теперь моё будущее зависело
