- Бурю внутрь имея помышлений сумнительных, Первосвященник Захария смятесе, зря Трое, Пречистая, ко храму Господню со славой многою превождение, и ко вратом на востоки зрящим затворенным сущим приближение...
Надо сказать, что победа титулованного шведа была неожиданной только для его конкурентов (и то, далеко не для всех). Римская курия видела в нем своего вернейшего сторонника; Блистательную Порту более чем устраивала его нацеленность на конфронтацию с Русским царством; польскую знать и сенаторов немало порадовала сговорчивость и уступчивость лютеранина королевских кровей в принципиальных для магнатерии вопросах. Ну как такого не выбрать?.. Более того, все будущие действия короля Польши и Швеции после того, как он хоть немного освоится в своем новом статусе и возможностях, тоже не были великой тайной - если конечно соблюдать несколько довольно простых правил. Первое требовало от правителя завести себе постоянную внешнюю разведку, не полагаясь более на нерегулярные донесения купцов и дипломатов. Второе обязывало постоянно помнить и применять закон жизни - о том, что политика есть концентрированная экономика. Ну а третье, пожалуй, самое главное!.. Оно заключалось в обязательном наличии у державного "предсказателя" некоей толики мозгов. У великого государя, царя и великого князя Иоанна Васильевича всея Руси исполнение первого правила особых затруднений не вызвало (на такое хорошее дело у него и деньги нашлись, и людишки верные). Второе правило он хоть и не знал, но интуитивно о нем догадывался и использовал. Зато изощренностью разума и способностью к многоходовым и многоплановым интригам властитель Русского царства был одарен сверх всякой меры - благодаря ранней смерти матери и несчастливому детству, вечной грызне и предательству бояр, постоянной необходимости воевать на два, а временами и на три фронта одновременно.
"Мне до таких высот интриганства и политического чутья еще расти и расти...".
- О Пресвятая Дево, Царица небеси и земли, прежде век избранная Невесто Божия, в последняя же времена пришедшая в храм на обречение Жениху небесному!
Ненадолго вынырнув из спокойного океана мыслей, Дмитрий поймал себя на том, что рассеянно поглядывает на Узоры монастырской братии.
"Черт знает что! Ладно, до окончания службы уже недолго - а там просто спрошу этого монаха, где я мог его видеть".
Шевельнувшись, он несколько раз перекрестился - чем вызвал к жизни целую волну аналогичных действий у своей свиты и остальных богомольцев. Вновь замерев живой статуей, младший соправитель Русского царства мимоходом одобрил красивый баритон одного из дьяков, напевно читающего праздничную молитву - после чего и вернулся к своим размышлениям. На сей раз, о пустующем троне соседней державы и венце великого князя Литовского. Сей драгоценный приз был ровно спелое яблоко на древе Юго-Западной Руси, вызревая в полной готовности упасть в руки Москвы - медленно, зато до крайности верно! Почему? Да потому, что этому способствовали сразу несколько садовников: и первейшим из них был великий государь Иоанн Васильевич, щедро удобривший политическое поле Литвы звонким серебром и даже золотом. И не только им - если перевести в монеты стоимость раздаренных "друзьям и сторонника" зеркал и полупрозрачного костяного фарфора, то общий итог составляла гигантская сумма в полмиллиона полновесных талеров!
- К кому возопию, Владычице, к кому прибегну в горести моей, аще не к тебе, Царице Небесная? Кто плач мой услышит и воздыхание примет, аще не Ты, Пренепорочная, Надежда христиан и Прибежище нам, грешным?!..
Вторым садовником были крымчаки и ногаи, зачастившие за живой добычей и буквально перепахавшие литовские окраины ради желанного ясыря. Увы, но прежние набеговые шляхи перегородили новые Засечные черты - и хотя высаженный там лесок еще не превратился в дремучую и непроходимую чащобу, этот временный недостаток вполне компенсировался частой сетью дозорных и прибавившимися в числе порубежными полками. Опять же все эти рвы и прикрытые травой узкие неглубокие ямы, губительные для лошадиных ног; густые заросли кустарника напротив речных переправ; понатыканные во множестве сигнальные вышки и крепостицы... Проще говоря, в таких условиях почти все степные батыры голосовали копытами своих скакунов, выбирая более долгий путь и более спокойные условия для привычного заработка. Тем более что в отсутствие законного государя помощь казакам хлебом и порохом прекратилась, а многие шляхтичи и панцырные бояре защищали больше свои усадьбы, нежели границу с Диким полем.
"Третьим садовником можно считать польских сенаторов, присылающих в Раду грозные письма с нескончаемыми требованиями. С такими союзниками и врагов никаких не надо!".
Конечно, были в литовском саду и вредители. Крупными можно было считать римско-католических священников вообще, и монахов-бенедиктинцев в частности - вот уж кто старался изо всех сил, чтобы уговорить-протолкнуть на пустовавший трон Юхана Третьего Вазу! Ну или хотя бы не допустить победы промосковской партии. А за мелких жучков-древоточцев вполне сходила немалая часть литовской шляхты и магнатерии, желающая непременных свобод и привилегий по польскому образцу... Вот только против всей этой "садовой нечисти" играло одно достаточно важное обстоятельство. Да, Рада и благородное шляхетство великого княжества Литовского могло выбирать себе любого правителя - и это право никем не оспаривалось. Но только претендент из числа московских царевичей-рюриковичей мог твердо обещать своим будущим подданным крепкий мир на северо-восточной границе, защиту от притязаний соседних держав и выгоднейшую торговлю. Первенец Иоанна Васильевича вдобавок ко всему был весьма образован, имел спокойный нрав, успел проявить себя как мудрый правитель - и ни разу не был замечен в дурных склонностях, первейшей из которых была кровожадная жестокость. Самое же главное его достоинство и вовсе было неоспоримо - только истинно благословенные Вседержителем могли исцелять смиренной молитвой и прикосновением. На таком фоне все остальные возможные претенденты смотрелись... Собственно, да никак они не смотрелись.
- А-аминь!!!
Завершив свое участие в богослужении положенным числом поклонов и крестных знамений, Дмитрий покинул храм. Отправил свиту заниматься выполнением его поручений и своими делами, мимоходом принял челобитную грамотку у очередного просителя - и наконец-то дождался возможности удовлетворить острый приступ собственного любопытства.
- Как звать тебя, отче?
Седовласый монах вынужденно остановился. Огляделся по сторонам, покривил синие старческие губы и нехотя ответил:
- Раб божий Спиридон.
- Возможно, я тебя знаю?
Перегораживающая иноку дорогу стража легко расступилась перед старцем Зосимой, пожелавшим присоединиться к начавшейся беседе.
- То вряд ли.
- А ты меня?
Простой с виду вопрос вызвал у собеседника царевича совершенно неожиданную реакцию.
"Опаска, легкий страх, сожаление о чем-то и нежелание говорить со мной. Гм, что-то я ничего не понял... Черт!".
Экстренно подлечив порядком изношенное сердце монаха, Дмитрий заодно прошелся и по вступившему в пору дряхления организму - после чего решил перевести явно не клеящуюся беседу в легкий допрос. И он время сэкономит, и чересчур нервному монастырскому насельцу меньше тревог достанется!..
- Какого цвета у меня глаза?
Даже и не заметивший спасения свой жизни, Спиридон бросил короткий взгляд из-под кустистых бровей - и провалился в синие омуты. Морщины на лице слегка разгладились, плечи чуть-чуть опустились... Покосившись на приближающегося настоятеля Варлаама, наследник тихонечко вздохнул.
- Ты видел меня до сего дня?
Не дожидаясь, пока прозвучит положительный ответ, царевич уточнил:
- Когда в самый первый раз?
Взирая на окружающий мир "стеклянным" взглядом, инок Спиридон равнодушно-ровным голосом ответил:
- Во время присяги тебе Избранной радой.
Помолчав, шестнадцатилетний государь решил уточнить непонятный момент:
- В каком чине ты тогда пребывал, и как тебя звали?
- Священник московского Благовещенского собора, протопоп Сильвестр.
В этот раз молчание длилось заметно дольше.
- Что делаешь ты в Кирилловой обители?
- Приняв постриг под именем Спиридона, оставлен на монастырском житии.
Повернувшись к настоятелю, синеглазый рюрикович весьма выразительно изогнул брови.
- Разве не должно тебе пребывать в Соловецком монастыре? Кто разрешил отъехать из него в Кириллову обитель?
Как оказалось, никто. Потому что опальный протопоп и не собирался ехать на Соловецкие острова - с молчаливого согласия великого государя Иоанна Васильевича тихо доживая свой век в Кирилло-Белозерской обители.
