– Я заметила, что ты вчера беседовала с Лаурой, – сказала она вдруг. – Что ты о ней думаешь?
– Ничего, – ответила я. – Я ведь почти незнакома с ней. Рафаэль представил нас друг другу за полчаса до общего сбора.
– Откровенно говоря, мне она не по душе.
На это можно было не отвечать, и я легла лицом к солнцу.
– Сейчас она посматривает на Романа и старается делать это так, чтобы все об этом знали. Ты видела, что она вытворяла?
– Нет.
– Весь вечер передавала ему записочки. Она и ей подобные портят его репутацию. Он только берет то, что ему дают. На его месте любой поступил бы так же.
Я рассказала о его разговоре с Долорес прошлой ночью, и Магда, достав пачку сигарет, дала мне закурить.
– Роман не мальчик и знает, как с кем себя держать, – сказала она, – Я часто гуляла с ним, и он ни разу не был назойливым или грубым. Я знаю, что, у него масса недостатков. Но я его очень люблю.
Долорес шла к нам по пляжу в сопровождении Эллен.
Магда вскочила и замахала руками.
– Ты взгляни, как она идет, – шепнула Магда. – Точно королева.
Долорес действительно была похожа на королеву, и я не знала, чем любоваться: ее тонкой, девичьей талией или смуглыми точеными ногами. Мужчины оборачивались ей вслед, и она улыбалась.
– Привет, – сказала она. Ее волосы были схвачены сеточкой, глаза закрывали темные очки. – Уже купались?
Эллен тоже наклонилась, чтобы поцеловать меня. Ее кожа была жирной, дряблой, и я сделала усилие, чтобы скрыть отвращение.
– Мы только что пришли, – ответила я.
Магда набросилась на Долорес.
– Я очень обижена на вас… Ты думаешь, это так хорошо, уходить по-английски?
– Я уже объяснила ей, что это моя вина, – вмешалась я.
– Кто из вас виноват, это не важно. Только я всю ночь ждала, чтобы кто-нибудь пригласил меня в этот кабачок.
– Для этого существуют мужчины, попроси своего мужа сопровождать тебя. Нам с Клаудией хотелось поговорить без свидетелей.
– Детка, но Мигель не хочет. Я попросила его однажды, так видела бы ты, как он рассвирепел.
Долорес сняла очки. При ярком солнечном свете ее лицо показалось мне постаревшим.
– А зачем его слушаться? Я давно твержу тебе, что он глупец.
– Это не так, – запротестовала Магда. – Мигель хороший. Он во много раз лучше меня. – Она повернулась ко мне. – Он очень необщительный, и люди не сразу его узнают. А все потому, что ему никто не нужен. Ему достаточно, что я с ним, и он не понимает, что меня может интересовать что-то другое, что мне иногда хочется ненадолго убежать от него.
– Допустим, все это правда. Но вот что я тебе скажу: мне надоело видеть, как ты играешь роль покорной жены. Ясно? И надоело и противно…
Они все спорили, и я пошла купаться. Море было совершенно спокойное, и плыть было легко, как в бассейне. Многие загорали, лежа на резиновых матрацах. Мимо меня на водяном велосипеде проехала какая-то иностранная пара. Берег, уходящий в сторону Малаги, терялся вдалеке. Я плавала, пока не устала, и лишь тогда вернулась на свое место.
Ссора уже прекратилась. Долорес спросила, как вода, и я ответила, что на вкус она напоминает дынные корки. У Меч-рыбы пляж кишел купальщиками. От песка поднималось дрожащее марево. Солнце взобралось на самую вершину неба, и по-прежнему не было видно ни одного облачка.
Я развязала узел лифчика и легла лицом вниз. Долорес сделала то же самое со своим бикини. Было огромным наслаждением лежать с закрытыми глазами и ощущать, как засыхает на коже морская соль. В Сен-Тропезе я привыкла чувствовать себя свободно, когда голышом купалась в Памплоне, где никто не мешал мне и я никому не мешала. Но сейчас, оглядевшись, я вспомнила, что я в Андалузии. Вокруг, словно мухи у пирога, вились ротозеи. Некоторые разлеглись неподалеку и глазели на нас сквозь темные очки. Это было очень неприятно, и Долорес завязала свой купальник.
– Послушайте, молодой человек, – сказала она тому, что был поближе, – вы женаты?
Он ответил неуверенным кивком.
– Тогда почему вы смотрите на меня?
Ответа она не дождалась, но парень покраснел и смылся. Остальные мало-помалу последовали его примеру.
– Они отвратительны! – воскликнула Долорес. – Лежат на песке, как ящеры… Ох, как они мне отвратительны!
Магда сказала, что они не привыкли к бикини.
– У меня тоже есть бикини, но из-за них я его не надеваю. Мне кажется, что я голая.
– Ну и пусть… Что же в этом плохого?
– Нет, милая, я не люблю провокаций… Сколько угодно можешь считать меня старомодной или смешной, но когда я замечаю эти взгляды…
– А я за провокации, – отрезала Долорес. Она сказала это спокойно, однако пальцы ее дрожали. – Ты меня понимаешь, Клаудия?
– Да, – ответила я.
Она пошла купаться с Эллен. Магда закурила сигарету.
– А я не понимаю.
– О, – сказала я.
– Люди здесь очень примитивные. Они не получили никакого воспитания, и когда видят что-нибудь новое, удивляются.
Она объяснила мне, что в Торремолиносе, где блистают богатые туристы, царит страшная нищета.
– Есть семьи, живущие на трех квадратных метрах. Я побывала у некоторых из них и уверяю тебя, это ужасно…
Я возразила, что хорошо знакома с жизнью бедняков. В течение четырех лет я занималась благотворительностью и прекрасно знаю, чего они стоят. Алчные лица женщин из Крус-Дель-Молинильо все еще не стерлись в моей памяти. В приемной общественной кухни они ругались между собой из-за куска хлеба, как грубые торговки, вырывая его друг у друга «для своих деток», а потом перепродавали этот хлеб на улице Кордоба или вблизи рынка.
Я всегда смеялась над своим альтруизмом, когда вспоминала прошлое. Сколько ночей провела я без сна, сколько раз отказывалась от хлеба ради ближнего. Рекомендательные письма, написанные моей рукой, составили бы книгу в тысячу страниц, а ведь к ним надо еще прибавить бесконечные телефонные звонки и визиты. В восемнадцать лет мне казалось, что жизнь – это бесценный дар, и когда пришло время и смерть постучалась в каждую дверь, когда все летело вверх ногами, я наивно верила, что мир можно переделать. Это было чисто эмоциональным восприятием, – однажды на рассвете моих родителей расстреляли, не позволив мне даже поцеловать их, – и я в течение долгого времени была убеждена, что боролась за правое дело.
Мало-помалу действительность раскрыла мне глаза. После победы все пошло своим чередом, и жизнь потеряла для меня романтический ореол. Война ничего не изменила. Богачи вылезли из своих нор, Малага стала такой же, как прежде, и надо было снова и снова приносить себя в жертву, повторяя прежние деяния, словно чудо все еще было возможно. Эти усилия во имя того, чему я уже перестала верить, опустошили меня. Когда Рафаэль был назначен в Мадрид, мой энтузиазм уже исчез вместе с любовью к ближнему и идеализм военных лет сменился отвращением к добродетели, презрением и эгоизмом.
Я, как могла, объяснила все это Магде, и Долорес, которая слышала конец моей речи, сказала, обтираясь полотенцем:
– Оставь ее, она мазохистка… По правде говоря, ей страсть как приятно принимать на себя все слезы и болі людей.
– Есть вещи, которые нельзя терпеть, – возразила Магда.
Долорес вспыхнула, и в ее глазах сверкнули молнии.
– Но люди терпят, не так ли?!
Я боялась, что у них завяжется новый спор, но Магда ничего не ответила. Эллен курила с отсутствующим видом, через некоторое время она встала и пригласила нас в кабачок поесть сардин.
* * *
Дома я нашла записку от Лауры: «Зайду в 6 часов. Если сможешь, то позвони по 8-68». Я спросила Эрминию, кто принес эту записку, и она надолго задумалась.
– Какая-то сеньора, как только вы ушли… Кажется, она говорила с детьми…
Серхио и Луис играли в саду. Я позвала их и задала хорошую головомойку за голубей: если соседка подаст жалобу, то придут жандармы и, кто знает, может быть, их даже упрячут в тюрьму. Они слушали меня, опустив головы, с выражением смешного страха на лицах, и, так как они молчали, я позволила им удалиться.
– Если напроказничаете, – сказала я им напоследок, – старайтесь по крайней мере, чтоб я об этом не знала.
Рафаэль брился в своей комнате и через несколько минут вышел ко мне. Он порезался, и щека его слегка кровоточила. Он спросил, хорошо ли я провела время.
– Очень хорошо, – ответила я.
– Было неплохо, ты не находишь? Кстати, куда вы потом делись?
– Долорес повезла меня в Кариуэлу.
– Да? Я не заметил, как вы ушли. Искал Романа и вас обеих. Вы так тихо скрылись…
Я объяснила ему, что устала с дороги и мне не хотелось раскланиваться со всеми.
– Как тебе понравилась Долорес? – Ответ был настолько очевиден, что Рафаэль поспешил закончить, не ожидая его: – Роман ее не стоит, верно?
– Не знаю, – сказала я. – Мы с ним едва обменялись несколькими словами.
– А я думал, что он с вами.
– Нет. Когда мы уходили, его уже не было.
Рафаэль приложил руку к щеке, и, когда отнял, она была в крови.
