При его появлении все обернулись – кто негромко вскрикнул, кто невольно всплеснул руками от удивления.
Лишь дон Иниго, словно он, услышав, как скрипнула створка двери, угадал, кто ее отворил, выказал одно только почтение поклоном, как перед тем выказал его королеве.
Но, как видно, желая подтвердить свое право оставаться с покрытой головой перед королем Арагона, он надел шляпу. Впрочем, он почти тотчас же снял ее, когда повернулся к Изабелле, будто ожидая, что она, его единственная повелительница, вот-вот знаком даст ему понять, что прощальная аудиенция окончена.
А Изабелла вздрогнула от радости, заметив, с какой горячностью Фердинанд, обычно такой бесстрастный, воспринял известие, унизительное для Испании, – новость о том, что Колумб намерен искать поддержку у монарха другой страны.
Дон Иниго все не отвечал на вопрос короля Фердинанда, поэтому Изабелла сказала:
– Разве ты не слышал, о чем тебя спрашивает король Арагона? Он хочет знать, правда ли генуэзец отправляется во Францию и в самом ли деле собирается служить королю Карлу Восьмому?
– Нынче утром я расстался с Христофором Колумбом у городских ворот Бара, ваше величество: он поехал по дороге вдоль побережья, надеясь, что из Аликанте, Валенсии или Барселоны на каком-нибудь корабле доберется до Прованса.
– Ну а потом? – произнес Фердинанд.
– А потом, – отвечал дон Иниго, – потом я поспешил сюда просить королеву, чтобы она соблаговолила разрешить мне последовать за этим великим человеком, разрешила отплыть вместе с ним и разделить его удел – будь он счастливый или несчастливый…
– Так, значит, ты рассчитываешь его догнать?
– Догоню, как только получу соизволение милостивой своей властительницы.
– Без сомнения, он уезжает удрученный тем, что безуспешны были его ходатайства перед нами…
– Он уезжает, высоко подняв голову, с улыбкой на лице, государь, – пусть сожаление и разочарование удручают его сердце, но все же сердце его спокойно: он выдержит эту двойную тяжесть.
Фердинанд не вымолвил ни слова в ответ на эти надменные речи и после недолгого молчания провел рукой по нахмуренному лбу и пробормотал с невольным вздохом:
– Боюсь, что мои советники поспешили отказать ему!
Не правда ли, сударыня?
Не успел король договорить, как Изабелла поднялась с места и пошла к нему навстречу; она сказала, сжимая руки:
– О государь мой, я подчинилась решению Совета, ибо вообразила, что решение это исходит от вас! Но если я ошиблась и если у вас еще сохранилась хоть капля расположения к человеку, к которому можно питать такую преданность, которым можно так восторгаться, надо держать совет только с вами – мудрым и великим.
– Считаете ли вы, дон Иниго, – спросил Фердинанд таким тоном, что каждое его слово, будто капля ледяной воды, холодило сердце Изабеллы, – да, считаете ли вы, что Колумб, если он, предположим, обнаружит землю Катая и королевство Сипаго, добудет в странах Нового Света достаточное количество пряностей, благовоний, драгоценных камней и золота, чтобы покрыть непомерные расходы, которые требуются для подобной экспедиции?
Изабелла почувствовала, как пот оросил ее лоб: она испытала то, что испытывают люди, наделенные душой поэтической, когда человек, который имеет право на их любовь или уважение, вдруг забывает, что речи его должны соответствовать и его высокому званию, и его положению.
Возразить она не решилась. А дон Иниго ответил:
– Как? Ваше величество называет непомерными расходы, необходимые для снаряжения двух каравелл с экипажем в сто человек?.. Сумму в три тысячи частенько за одну ночь проигрывают или прокучивают иные дворяне, состоящие на службе у вашего величества!
– И вот еще что, – поспешно подхватила Изабелла. – Деньги, необходимые для экспедиции, изыщу я сама.
– Вы? Ну а где же? – перебил Фердинанд.
– Полагаю, в сундуках Кастильского казнохранителя, – отвечала Изабелла. – Ну а если в них не наберется такой незначительной суммы, я готова отдать в заклад или продать свои драгоценности, только бы Колумб не передал другому монарху или другому государству свой проект, – ведь, осуществись он, и королевство, которое будет покровительствовать Колумбу, станет всех богаче, всех могущественнее в мире.
Фердинанд услышал негромкий гул голосов, выражавший то ли одобрение, то ли порицание; у маркизы де Мойя вырвалось невольное восклицание, а дон Иниго преклонил перед королевой колена.
– Что это значит, дон Иниго? – с улыбкой спросила Изабелла.
– Я боготворю мою повелительницу, и она заслуживает боготворения, – произнес молодой человек. – И я жду: если на то будет ее воля, я отправлюсь в путь, задержу Христофора Колумба и верну его в Санта-Фе.
Изабелла умоляюще посмотрела на короля Арагона.
Но бесстрастному многоопытному государственному мужу не свойственно было поддаваться подобным порывам – он терпеть не мог их проявления у молодых людей и у женщин, считая, что все увлечения надобно держать на почтительном расстоянии от рассудка министров и сердца монархов.
– Прикажите молодому человеку подняться, сударыня, – сказал он, – и подойдите ко мне – нам следует обсудить это важное дело.
Изабелла приблизилась к королю, и они, не выходя из молельни, рука об руку подошли к амбразуре окна, витражи которого изображали триумф святой девы.
Молодой человек с мольбой простер руки к образу мадонны:
– О пресвятая матерь божья, озари душу короля божественным светом, увенчавшим твое чело!
Надо полагать, молитва дона Иниго была услышана, ибо все увидели, как под натиском настойчивых уговоров Изабеллы бесстрастное лицо Фердинанда становилось все оживленнее; вот он кивнул головой в знак согласия и громко произнес:
– Ну что ж, да будет исполнена воля любезной нашей Изабеллы!
Придворные, ждавшие решения с тягостным чувством, облегченно вздохнули.
– На коня, молодой человек! – приказал Фердинанд. – Поспешите к упрямцу Колумбу да передайте ему, что короли вынуждены уступить, раз не уступает он.
– Так, значит, государыня?.. – вымолвил дон Иниго, которому не терпелось узнать о решении не только от короля, но и от королевы.
– Мы согласны на все условия, – отвечала Изабелла. – И пусть ваш друг Колумб возвращается спокойно: никаких помех больше не будет.
– В самом деле, государыня? Я не ослышался? – допытывался дон Иниго.
– Вот вам моя рука.
Молодой человек бросился к королеве, почтительно прикоснулся губами к ее руке и выбежал из покоев, крича:
– Коня мне! Коня!
Минут через пять с мощеного двора донесся топот копыт – то мчался галопом на своем коне дон Иниго; немного погодя шум затих.
Дон Иниго догнал Колумба в десяти лье от Санта-Фе и уговорил его вернуться ко двору католических королей.
Мореплаватель вернулся, обуреваемый досадой и сомнениями, но вскоре добрую весть, которую сообщил ему дон Иниго, хоть он в нее и не поверил, подтвердили король и королева.
И вот, получив все надлежащие указания, Колумб отправился в порт Палое – деревушку, стоящую в устье Тинто, невдалеке от города Уэльвы.
Фердинанд выбрал эту гавань отнюдь не потому, что она находится на берегу Атлантического океана и это значительно сокращало все переезды, а оттого, что по приговору суда, которому подвергся Палое, деревне этой надлежало поставить королевству две каравеллы с полным снаряжением.
Итак, все обошлось Фердинанду в три тысячи крон – других расходов ему не предстояло. Впрочем, справедливости ради заметим: к началу июня Колумба уведомили, что, по ходатайству Изабеллы, его заступницы, признанной всеми, ему дарован третий корабль.
Правда, перед этим Фердинанд узнал, что благодаря настоятельным хлопотам Бартелемея Колумба, брата знаменитого мореплавателя, Генрих VII предложил Колумбу такие же выгодные условия, какие соблаговолили предоставить ему в Испании.
Меж тем дон Иниго, проводив своего друга в Палое и получив какое-то письмо, присланное ему с нарочным, вернулся в Кордову, причем Колумб дал слово, что без него не покинет Испанию и сообщит ему в Кордову, какого числа он уйдет в плавание.
Слишком многим был обязан Колумб своему верному другу и не мог отказать ему в этой просьбе. И вот 1 июля 1492 года он уведомил дона Иниго, что выйдет в море 3 августа.
Молодой человек явился 2 августа – таким мрачным и в то же время таким решительным его еще не видывали.
Итак, дон Иниго был рядом с Колумбом во время первого плавания, делил с ним все опасности. Он стоял на палубе в ту ночь с 11 на 12 октября, когда вахтенный матрос на борту «Пинты» крикнул: «Земля!» Он ступил на остров Сан-Сальвадор, где его окружили изумленные островитяне, молча взиравшие на чужеземцев – посланцев неведомых пределов. Первым сошел Колумб – он воспользовался почетным правом водрузить знамя Кастилии на земле, которую открыл. Дон Иниго сопровождал его на Кубу, в Сан-Доминго, вернулся вместе с ним в Испанию в марте 1493 года, снова вместе с ним ушел в плавание в сентябре того же года; его не удержали при дворе ни просьбы тетки, ни уговоры королевы Изабеллы, ни посулы короля Фердинанда; вместе с Колумбом он побывал на Малых Антильских островах, на острове Доминика, иными словами – на Гваделупе, островах Святого Христофора и Подветренных островах. Он сражался плечом к плечу с ним и против касиков, и против взбунтовавшихся моряков, сотоварищей Колумба; он воротился вместе с Колумбом и во второй раз, когда наветы врагов заставили достославного генуэзца оставить свои земли, дабы оправдаться перед теми, кто по его милости стали богатейшими властелинами мира. И вот 30 мая 1498 года он снова отправился вместе с Колумбом в третье путешествие, но в Испанию уже не вернулся и в заморском краю узнал, что Колумба и его брата Бартелемея постигла опала, узнал об их заточении и, наконец, о смерти.
