Кэтрин смотрела на него, взвешивая его слова, решая для себя, может ли она ему доверять. Доминик закрыл глаза. Только бы она поверила, только бы не оттолкнула его сейчас. Что будет с ним, если она скажет «нет».
– Я люблю тебя, – прошептала она. – Я люблю тебя, мой милый цыган, я люблю тебя уже сто лет.
Доминик раскрыл объятия, прижал ее к себе, уткнулся лицом в душистые золотые волосы. Ком в горле мешал ему говорить.
– Кэтрин… – Он почувствовал, как что-то горячее и влажное заволокло взгляд. – Скажи, что ты меня простила, скажи, молю тебя.
– Я люблю тебя, – ответила Кэтрин. – Что было, то прошло. Я хочу быть твоей женой.
– Господи, – только и смог пробормотать Доминик, склоняясь к ее губам.
Губы ее, такие мягкие и податливые, трепетали. Доминик взял се на руки, холодную, как ледышка. Это он, он так заморозил ее. Господи, как он мог? Доминик целовал ее снова и снова, прижимая ее к груди, отогревая ее закоченевшие пальцы.
– Все хорошо, детка, каджори, все будет хорошо, – повторял он, баюкая ее на руках, целуя ее нос, щеки, лоб. – Ты вся дрожишь от холода.
Он уложил ее на постель и укутал одеялом. Потом подбросил дров в камин.
– Доминик…
– Что, моя хорошая? – спросил он, присаживаясь рядом с ней на кровать.
– Прости и меня тоже. Я должна была знать, что от жен хотят другого…
– Не надо, – перебил ее Доминик, мысленно ругая себя на чем свет стоит. – Не смей даже думать об этом. Ты была сегодня великолепна. Во всем я виноват, я один.
– Если ты хочешь, я постараюсь быть более…
– Я не хочу, чтобы ты менялась. Я…
«Люблю тебя безумно», – хотелось ему сказать, но губы не слушались.
– …любой мужчина должен считать себя счастливчиком, если ему досталась жена, которой он не безразличен.
– Любой, но не ты, – сказала Кэтрин, словно повторяя то, о чем он сам боялся сказать вслух.
– То, чего я хочу, больше не важно. Сейчас для меня важно лишь то, чего хочешь ты.
Доминик не дал Кэтрин открыть рот, он поцеловал ее долгим и нежным поцелуем, затем откинул одеяло. Зеленый шелковый халат напомнил о том барьере, что он сам установил между ними. Склонившись над ней, Доминик поцеловал ее грудь сквозь тонкую ткань, затем осторожно распахнул халат.
– Ты – прелесть, – прошептал он, – просто чудо.
Тяжелые груди с сосками абрикосового цвета, тонкая талия, изящно очерченные бедра. Его плоть, уже набухшая и пульсирующая от желания, отвердела еще сильнее и поднялась.
Доминик накрыл рукой ее грудь, затем склонился, касаясь соска языком.
– Доминик…
Он медленно обвел сосок языком и лишь после этого поднял голову.
– Доминик, ты можешь не делать этого… Если бы ты просто посидел со мной, я была бы тебе благодарна.
Доминик чуть усмехнулся.
– Ты хоть представляешь себе, как я тебя хочу? – спросил он, беря ее маленькую руку в свою и прикладывая ладонью к холму у паха. – Еще никогда я так не хотел женщину, как сейчас.
– Но…
– Тсс, пора мне сделать тебя своей женой по-настоящему.
Доминик поцеловал ее. Кэтрин чувствовала тепло его губ, влажный жар его языка. Еще никогда не хотелось ей так всецело отдать ему себя. Все в мире перестало для нее существовать, кроме его ласк; ничто не важно – важно лишь то, что он вернулся домой.
– Я люблю тебя, – шептала она, когда он, оставляя влажный след на ее шее, плечах, прокладывал дорожку поцелуев к ее груди, к соску. Захватив его губами, он играл с ним языком, покусывал зубами, зажигая в ней желание, и она, выгибаясь ему навстречу, судорожно вцепилась в его рубашку.
Что с того, что он не говорил ей «люблю»? Главное, он сейчас здесь, с ней.
Доминик проложил огненную дорожку от ее груди к животу, и его губы и язык унесли остатки холода. Губы его влажным теплом отметили местечко пониже пупка.
Язык его проникал глубже, лаская чувствительный бугорок у самой сердцевины ее существа, руками он сжимал ее округлые ягодицы.
– Откройся, каджори, – шептал он, опускаясь перед ней на колени, осторожно раздвигая ее ноги. – Позволь мне любить тебя.
Она не могла устоять, не могла, когда его руки просили столь же нежно, как и слова. Не могла, когда его пальцы ласкали лоно, с нежной настойчивостью продвигаясь вглубь, раскрывая атласные чувствительные лепестки, и затем еще, еще глубже.
– Господи, – пробормотала Кэтрин, чувствуя, как накатывает на нее горячая волна, чувствуя, как язык его скользит вверх по бедру. В том, как он ласкал ее, самозабвенно, стремясь доставить наслаждение в первую очередь ей, не думая о собственном удовлетворении, было что-то жертвенное, искупительное. Наконец губы его накрыли тот самый чувствительный бугорок и язык скользнул внутрь.
Кэтрин застонала, все тело ее объял пламень. Как долго ждала она хоть одного прикосновения, хоть единой мимолетной ласки. То, что она чувствовала сейчас, ни с чем было не сравнить. О таком она не смела даже мечтать. Она металась, стонала, вся во власти его губ, его рта, выкрикивая вновь и вновь его имя. Руки ее сжимались в кулаки. Где-то на краю сознания поднималась волна, готовая смести се, унести прочь. В ней было все – наслаждение, страсть и любовь. Дрожь прокатилась по ее телу, сладкая дрожь удовольствия.
Доминик точно угадал мгновение, чтобы покинуть ее. Волна шла на спад, но наслаждение еще не исчерпало себя. Он вернулся к ней нагой, накрыл ее рот своим и в то мгновение, когда язык его проник в ее рот, он вошел в нее, заполнив собой ее всю, одним сильным и мощным толчком.
Кэтрин вцепилась в его сильные мускулистые плечи. Тело ее выгибалось навстречу каждому его движению. Он казался таким громадным, таким сильным. Вновь и вновь он заполнял ее собой, и с каждым разом волна наслаждения все выше и выше поднимала ее. На этот раз ощущения были иными, но такими же жгучими и острыми. Кэтрин качалась на теплых волнах, наслаждаясь любовью к мужчине, который владел и ее телом, и ее сердцем.
Она почувствовала, что он тоже дрожит, что он весь напрягся, и подалась ему навстречу, готовая принять в себя его семя.
Но он отпрянул, и его семя горячей влагой залило ей живот. Кэтрин стало жаль, что от этого акта любви не суждено родиться ребенку, но грусть ее была недолгой. Пятнадцать лет ненависти… Доминик пришел к ней тогда, когда она больше всего в нем нуждалась. Доминик доказал, что она нужна ему. О чем еще просить? Даже на это она до сих пор не смела надеяться.
– Тебе хорошо? – спросил он, убирая с ее лба влажную прядь.
Кэтрин кивнула.
– Спасибо, – нежно сказала она.
– За что?
– За то, что пришел домой.
В глазах его вспыхнула боль. И тут же исчезла. Он улыбнулся светло, так, как только он один умел улыбаться, и, склонившись к ее уху, шепнул:
– До сегодняшней ночи даже не представлял, как мне нужен дом.
– То, что ты раньше сказал… – начала Кэтрин, целуя его, – это правда?
– Никакой другой женщины в мире мне не надо, – ответил Доминик.
Кэтрин почувствовала странную легкость во всем теле, еще немного, и она могла бы взлететь.
– Мне так тебя не хватало, – прошептала она.
– А я как скучал…
Кэтрин прижалась к нему. Наконец-то в мир ее возвращался покой. Доминик обнял ее. Рядом с ним она всегда чувствовала себя защищенной, даже в том, полном опасностей, мире цыган. Впервые она позволила себе надеяться и, счастливо улыбаясь в темноте, уснула.
Когда Кэтрин проснулась, Доминика рядом не было.
Глава 22
Кэтрин торопливо оделась и вышла из спальни. Мысль о том, что Доминик все-таки уехал в Лондон, не давала ей покоя. Что он чувствовал, когда проснулся? Быть может, негодование? Быть может, он готов был возненавидеть ее за то, что произошло между ними?
Кэтрин вошла в его спальню. Все здесь выглядело так, будто хозяин отлучился ненадолго: вещи висели в шкафу, никаких следов поспешных сборов. Впрочем, наверное, в лондонском доме его было достаточно костюмов, тогда и собираться не нужно. Спустившись вниз, она как бы невзначай спросила у дворецкого, где хозяин. Ей не хотелось в глазах слуг выглядеть глупо. Если он уехал, пищи для сплетен у прислуги будет хоть отбавляй.
Кэтрин вскоре нашла его: он работал в конюшне. Заметив ее, он оторвался от работы. Кэтрин натянуто улыбнулась.
Господи, лишь бы все было хорошо. О чем он думает? Возненавидел ли он ее за вчерашнее? Быть может, он сейчас злится на нее? С каждым мгновением ее уверенность в себе таяла.
Но вопреки ее опасениям Доминик шагнул ей навстречу, широко улыбаясь, и раскрыл объятия. Кэтрин прижалась к нему, едва держась на ногах от накатившей слабости.
– Ты устала, – ответил он на невысказанный вопрос, – поэтому я не стал тебя будить.
Кэтрин готова была заплакать.
– Нет, что ты, я прекрасно себя чувствую, – сказала она с напускной бодростью. – Просто великолепно.
Доминик чуть отстранил Кэтрин и внимательно посмотрел на нее. Пальцы ее дрожали, и она понимала, что Доминик чувствует ее состояние.
