в гостиницу, где думал переночевать.
У хозяина той гостиницы было три дочери; как увидели они золотого гуся, так и захотелось им посмотреть поближе, что это за диковинная птица, и добыть себе хоть одно из ее золотых перышек.
Старшая подумала: «Уж я улучу такую минутку, когда мне можно будет выхватить у него перышко» – и при первом случае, когда Дурень куда-то отлучился, она и ухватила гуся за крыло…
Но увы! И пальцы, и вся рука девушки так и пристали к крылу, словно припаянные!
Вскоре после того подошла и другая; она тоже только о том и думала, как бы ей добыть себе золотое перышко, но едва только она коснулась своей сестры, как приклеилась к ней, так что и оторваться не могла.
Наконец подошла и третья с тем же намерением; и хоть сестры кричали ей, чтобы она не подходила и не прикасалась, но она их не послушалась.
Она подумала, что коли они там при гусе, так отчего же и ей там тоже не быть?
И подбежала, и чуть только коснулась своих сестер, как и прилипла к ним.
Так должны были они всю ночь провести с гусем. На другое утро Дурень подхватил гуся под мышку и пошел своею дорогою, нимало не тревожась о том, что вслед за гусем волоклись и три девушки, которые к гусю приклеились.
Среди поля на дороге повстречался им пастор, и когда увидел это странное шествие, то сказал:
– Да постыдитесь же, дрянные девчонки! Как вам не совестно бежать следом за этим молодым парнем? Разве так-то водится?
При этом он схватил младшую за руку и хотел отдернуть; но едва он коснулся ее, как и прилип к ее руке и сам был вынужден бежать за тремя девушками.
Немного спустя повстречался им причетник и не без удивления увидел господина пастора, который плелся следом за девушками. Он тотчас крикнул:
– Э, господин пастор, куда это вы так поспешно изволите шествовать? Не забудьте, что нам с вами еще придется крестить сегодня.
И он тоже подбежал к пастору, и ухватил было его за рукав, но так и прилип к рукаву…
Когда они все пятеро плелись таким образом вслед за гусем, повстречались им еще два мужика, которые возвращались с поля с заступами на плече. Пастор подозвал их и попросил как-нибудь освободить его и причетника из этой связки. Но едва только те коснулись причетника, как и они пристали к связке, и таким образом их уже побежало семеро за Дурнем и его гусем.
Так пришли они путем-дорогою в город, где правил король, у которого дочь была такая задумчивая, что ее никто ничем рассмешить не мог. Вот и издал король указ, по которому тот, кому удалось бы рассмешить королевскую дочь, должен был и жениться на ней.
Дурень, прослышав о таком указе, тотчас пошел со своим гусем и всей свитой к королевской дочке, и, когда та увидела этих семерых человек, которые бежали за гусем, она разразилась громким смехом и долго не могла уняться.
Тогда Дурень потребовал, чтобы она была выдана за него замуж, но будущий зять королю не понравился, он стал придумывать разные увертки и наконец сказал, что отдаст за него дочь только тогда, когда он приведет ему такого опивалу, который бы мог один целый погреб выпить.
Дурень вспомнил о седеньком человечке, который, конечно, мог ему в этой беде оказать помощь, пошел в тот же лес и на том месте, где он срубил дерево, увидел того же самого человечка, и сидел он там очень грустный.
Дурень спросил его, что у него за горе на сердце. Тот отвечал:
– Меня томит такая жажда, что я ее ничем утолить не могу; холодной воды у меня желудок не переносит; а вот бочку вина я выпил; но что значит эта капля, коли выплеснешь ее на раскаленный камень?
– Ну так я могу тебе в горе пособить, – сказал Дурень, – пойдем со мною, и я утолю твою жажду.
Он привел человечка в королевский погреб, и тот набросился на большие бочки вина и пил, пил, так что у него и пятки от питья раздуло, и, прежде чем миновали сутки, успел уже осушить весь погреб.
Дурень вторично потребовал у короля свою невесту, но король рассердился на то, что дрянной парнишка, которого каждый называл Дурнем, смел думать о женитьбе на его дочери; поэтому король поставил новые условия: прежде чем жениться на королевне, Дурень должен был добыть ему такого объедалу, который бы мог один съесть целую гору хлеба.
Дурень, недолго думая, прямо направился в лес, там увидел он на том же месте человечка, который подтягивал себе что есть мочи живот ремнем и корчил весьма печальную рожу, приговаривая:
– Вот сейчас съел я полнехоньку печь ситного хлеба, но что может значить этот пустяк, когда такой голод мучит! Желудок у меня пустехонек, и вот я должен стягивать себе живот ремнем как можно туже, чтобы не околеть с голоду.
Дурень-то и обрадовался, услышав эти речи.
– Пойдем со мною, – сказал он, – я тебя накормлю досыта.
Он повел человечка ко двору короля, который велел свезти всю муку со своего королевства, и приказал испечь из той муки огромную хлебную гору; но лесной человек как пристал к той горе, принялся есть – и горы в один день как не бывало!
Тогда Дурень в третий раз стал требовать у короля свою невесту, а король еще раз постарался увильнуть и потребовал, чтобы Дурень добыл такой корабль, который и на воде, и на земле может одинаково двигаться:
– Как только ты ко мне на том корабле приплывешь, – сказал король, – так тотчас и выдам за тебя мою дочь замуж.
Дурень прямехонько прошел в лес, увидел сидящего там седенького человечка, с которым он поделился своею лепешкою, и тот сказал ему:
– Я за тебя и пил, и ел, я же дам тебе и такой корабль, какой тебе нужен; все это я делаю потому, что ты был ко мне жалостливым и сострадательным.
Тут и дал он ему такой корабль, который и по земле, и по воде мог одинаково ходить, и, когда король тот корабль увидел, он уж не мог Дурню долее отказывать в руке своей дочери.
Свадьба была сыграна торжественно, а по смерти короля Дурень наследовал все его королевство и долгое время жил со своею супругою в довольстве и в согласии.
Хламушка (Румпельштильцхен)
Много-много лет назад жил да был мельник, бедный-пребедный, а дочь у него была красавица. Случилось как-то однажды, что пришлось ему говорить с королем, и вот он, чтобы придать себе побольше весу, сказал ему:
– Есть у меня дочка, такая-то искусница, что вот и солому тебе в золото перепрясть сумеет.
Король сказал мельнику:
– Это искусство недурное, и если твоя дочь точно уж такая искусница, как ты говоришь, то приведи ее завтра ко мне в замок, я ее испытаю.
Когда мельник привел свою дочь, король отвел ее в особую каморку, битком набитую соломой, дал ей самопрялку и мотовило и сказал:
– Садись-ка за работу, если ты в течение этой ночи до завтрашнего раннего утра не перепрядешь всю эту солому в золото, то велю тебя казнить.
Затем он своими руками запер каморку, и она осталась там одна.
Так и сидела там бедняжка мельникова дочь и придумать не могла, как ей спастись от лютой смерти. Она и понятия не имела о том, как солому перепрясть в золотые нити, и так пугалась ожидавшей ее участи, что наконец залилась слезами.
Вдруг дверь приотворилась, и к ней в каморку вошел маленький человечек и сказал:
– Добрый вечер, мельникова дочка, о чем ты так плачешь?
– Ах, ты не знаешь моего горя! – отвечала ему девушка. – Вот всю эту солому я должна перепрясть в золотые нити, а я этого совсем не умею!
Человечек сказал:
– А ты что же мне дашь, если я тебе все это перепряду?
– Ленточку у меня на шее, – отвечала девушка.
Тот взял у нее ленточку, присел
