и вернулась так быстро, что воин даже не успел унять смех. Он не ждал нападения, а потому уже через пару секунд его голова треснула от макушки до подбородка. Он и не догадывался, что эта нескладная девчонка настолько сильна.
Кровь, смывшая ту обиду, навсегда изменила Гудрун. Ее грусть прошла вмиг, а в голову ударило какое-то незнакомое до этого, пьянящее чувство. Она прислушалась сама к себе и внезапно нашла ответы на все вопросы. Ей понравилось то, что она сделала. Она получила немыслимое удовольствие, глядя, как труп насмешника лежит у ее ног в луже крови. Он никогда больше не сможет поглумиться над ней, и никто больше не посмеет этого делать, потому что она разобьет обидчику голову топором. Так она узнала, что смерть решает все застарелые проблемы, а потому в самое ближайшее время ее родители чуть не разорились, покупая во дворец новых слуг и выплачивая виры семьям убитых и раненых. Гудрун словно с цепи сорвалась, припоминая всем насмешки за спиной и презрительные взгляды. После пятого убийства Сигурд не выдержал. Никакие словесные увещевания и колотушки не помогали, и его дочь забила кочергой смазливую горничную, приведенную откуда-то с севера. Красивых женщин она ненавидела люто, понимая, что ей никогда не стать такими же, как они. И вот тогда Сигурд признал свое поражение, плюнул и отправил дочь на войну. Пусть лучше там сгинет ненормальная девка, которая подсела на кровь, как пьяница на вино, но не будет и дальше позорить семью. Дочь-берсерк! Подумать только. И, словно в насмешку, сын Эрик рос пригожим и на редкость рассудительным парнем, весь в мать. И его успели привить от оспы, в отличие от старшей сестры, которую эта болезнь изуродовала.
Надеждам Сигурда не суждено было сбыться. Гудрун не погибла. Напротив, она вполне успешно прошла два летних похода, а к шестнадцати годам ее знали все от Уэльса до Пролива и совершенно заслуженно считали двинутой на всю голову. Она лезла в самую гущу сражения и упивалась чужой кровью и смертью. Или билась в поединках, как сейчас…
— Вот ведь дура! — крякнул Сигурд, размышления которого прервали радостные вопли и гогот его воинов. Они-то как раз к Гудрун относились хорошо. Воины уважали ее, считая девой Одина, валькирией. Она дочь конунга? Да. Она девственна? Безусловно! Ее еще никто оседлать не смог, иначе растрепал бы о своем подвиге на весь остров. Эти два пункта считались самыми верными признаками спутницы одноглазого бога, которая по случайности сошла на землю. К дочери короля в войске относились со священным трепетом, а то, что она чокнутая… ну бывает. Валькирия же, Дева войны! Наверное, они все такие, ведь никто из живущих других валькирий никогда не видел, а потому сравнить было просто не с чем.
Бой все-таки начался. Гудрун виртуозно владела бранью на всех известных языках и вскоре довела какого-то воина из первого ряда до белого каления. Тот был на голову ниже, чем она, и прилично легче, а потому принцесса, не мудрствуя лукаво, сбила его на землю щитом, а потом измочалила секирой, оставив истекать кровью. Воин все еще был жив.
— Она опять глумится над ними, отец, — сказал Эрик. — Она выбрала слабака, чтобы порезвиться для начала. Она не уйдет оттуда.
Так и вышло. Гудрун нашла нового противника. Из строя Нортумбрии вышел копьеносец, и на этом шутки закончились. Им оказался знатный воин из народа англов, в хорошем доспехе братиславской работы и в шлеме, украшенном золотой чеканкой. И это умелый боец, он не стал брать меч, когда у врага такие длинные руки. Копье — штука простая, да только с секирой против него долго не продержаться. Гудрун подбежала к строю воинов и тоже взяла копье. Даже она понимала, что против такого оружия в умелых руках у нее шансов нет.
— Ну что, малыш, поиграешь со мной? — замурлыкала она. — Посмотрим, есть ли у тебя яйца. Или ты такой же мерин, как и тот, что лежит вон там и пускает пузыри?
— Я отдам тебя своим воинам, бешеная сука, — спокойно ответил англ, — а потом скормлю собакам. Я слышал о тебе. Ты будешь долго подыхать, отродье Преисподней.
Схватка получилась скоротечной. Бойцы прощупали друг друга, а потом воин провалился в длинном уколе, когда принцесса чуть открылась. Англы заорал в восторге, но это оказалось преждевременным. Острие копья лязгнуло по металлу, скрытому тканью, а ответный выпад пробил горло нортумбрийца чуть выше кольчуги.
— И эта деревенщина не знает, что такое бригандина, — усмехнулась довольная донельзя Гудрун. — Вот ведь скука!
Она не в первый раз применяла эту уловку. Сначала открывалась, а когда противники били в якобы незащищенную грудь, разила их насмерть. Тут, на северо-востоке Британии, и впрямь бригандин никто не видел. На острове доспех — привилегия знатного воина или вождя рода. Ополчение королевства Нортумбрия, опять слившейся из Берниции и Дейры — это не легионы императора Само, который отдает доспех в рассрочку на пять лет. Тут такая роскошь встречается нечасто.
— Вперед! — заорал Сигурд. — Мне уже надоело ждать!
***
Они победили в том бою, и даже немного пограбили южную Дейру, но, в целом, и эта война не задалась. Успехи первых лет, когда германский каток шел по острову смертельной волной, закончились. Натиск данов и саксов остановился на севере. Южный и Северный Регед на северо-западе поглотили Дунотинг и Селговию, слились в одно государство и устояли, а Дейра и Берниция снова и навсегда соединились в Нортумбрию. Королевство англов и королевство бриттов выступали против Сигурда единым фронтом, чего отродясь не бывало. Пришлые германцы презирали островитян, а исконные хозяева этой земли платили им полной взаимностью. А тут они не только воевали вместе, но и нанимали скоттов с севера, а это и вовсе ни в какие ворота не лезло. Откуда у них вообще взялись деньги? В горах и лесах Уэльса гегемоном стал владыка Поуиса, а остальные правители присягнули ему на верность, признав верховным королем. Уэльс тоже отбивался вполне успешно, перекрыв деревянными замками удобные тропы. Все эти страны получали помощь и железо с материка, от короля Бретани. Но по какой-то странной причине то железо приходило в виде одинаковых прутов, а такие делали только в империи.
Война становилась невыгодной, это понимали все. Она забирала жизни и деньги, а добыча не окупала потерь. Так граница устоялась по линии, разделяющей остров пополам — от устья реки Хамбер до
