северной оконечности Уэльса. И в этих новых королевствах вызревала своя собственная власть и свои институты, чему немало способствовали епископы, поставленные братиславским патриархом Григорием. Связи по церковной линии стали так прочны, что порой короли обращались к святым отцам, чтобы решить вопросы политики.
Епископы дальнейшие войны не одобряли и призывали к миру. Власть их только крепла с каждым годом, и по острову раскинулась целая россыпь монастырей, откуда шла проповедь слова божьего и распространялась грамотность. Там же ночевали купцы, через них шла почта, ибо иной просто не существовало, а на монастырских землях испытывали словенские косы, жатки и сажали виноград, выводя новые сорта, устойчивые к здешней погоде. Монастыри оказались крайне полезны для всех, и так уж вышло, что редкое ожерелье обителей стало негласно считаться неприкосновенным. Даже язычники-ярлы не связывались с монахами, во избежание гнева своих королей.
И поэтому все сразу поняли, почему содрогается от рева королевский шатер. Его величество снова изволил гневаться на свою дочь, которая ушла из лагеря, прихватив с собой три сотни буянов. Им было мало того, что они уже взяли.
— Ты! Ты! — брызгал слюной Сигурд. — Да как ты посмела это сделать? Ты уже перессорила меня с множеством знатных семей, а теперь решила навлечь гнев церкви?
— Мне плевать на попов, — упрямо ответила Гудрун. — Я чту Одина и Тора. А распятого бога почитают только слабаки.
— Ты со своими скотами вырезала весь монастырь святого Григория! До последнего человека! — Сигурд влепил дочери затрещину, но она устояла на ногах. — Меня до костей разденут теперь! Я должен буду засыпать попов золотом после твоей выходки, кровожадная ты дура! Чего тебе не хватает?
— Добычи мало взяли, — исподлобья взглянула на короля дочь. — Воины должны принести что-то домой.
— Зачем было убивать монахов и жечь там все? — заревел Сигурд и отвесил дочери еще одну затрещину. И она опять устояла на ногах.
— Так получилось веселее, — усмехнулась Гудрун разбитыми губами. — Слабаки пусть дохнут, их не жалко. Наши боги любят кровь, отец. Ты и сам пролил ее немало.
— Да, я много сделал глупостей, — едва сдерживаясь, ответил Сигурд, — но я взялся за ум и стал королем.
— Ну вот и я когда-нибудь возьмусь, — усмехнулась Гудрун, — чего ты так переживаешь? Дай мне пока повеселиться всласть.
— Мне придется поступить так же, как когда-то давно поступил мой отец, — могучие плечи Сигурда опустились. — Убирайся с моего острова, Гудрун! И не появляйся здесь больше никогда. Ты — горе своей матери. Она молится за тебя день и ночь, неблагодарная ты тварь! Она родила мне четверых детей, но выжили только ты и Эрик. Ты хочешь подохнуть, не оставив нам внуков? Возьми пример с брата. Он грамотен, и уже вникает в дела королевства…
— Эрик! Эрик! — завизжала принцесса. — Да я только о нем и слышу! Вы с матерью одного его и любите! Конечно, он ведь у нас красавчик, не то, что уродина Гудрун! Он в церковь ходит! С епископом беседует! А я словно замарашка с кухни, а не ваша дочь. Вот и целуйте в зад своего Эрика! Ненавижу вас всех!
— Убирайся отсюда! — устало сказал Сигурд. — И чтобы в Лунденбурге ноги твоей не было. Сразу идешь в порт, грузишься на корабли со своей бандой, и чтобы я тебя больше не видел. Ты получишь десять драккаров с припасами.
— Хм… — Гудрун не расстроилась ни на секунду, а на ее лице появилось мечтательное выражение. — И куда бы мне отправиться?
— Я уже послал гонца в Руан, — мстительно ответил Сигурд. — В Нейстрии, Бретани и Австразии вас прикончат на месте, если вы возьмете без спроса хотя бы курицу. Плыви в Данию, погостишь у дяди, а оттуда иди в Гамбург. Поднимешься вверх по Лабе, до самой Праги. Это имперский город, поэтому советую вести себя там прилично. В империи буянов не любят. Начнете дурить, подойдет легион, и вы все повиснете на кольях кишками наружу. А тебя еще и трахнут скопом, и тогда хрен ты попадешь в Валхаллу. Найдешь моего шурина Арнеберта, он там сейчас большой человек. Дядя пристроит тебя к князю Кию. Тот воюет без остановки.
— Я слышала о нем, — скривилась Гудрун. — Кий — воин знаменитый, конечно… Но что за интерес воевать с нищими словенами?
— Во-первых, — терпеливо пояснил Сигурд, — за челядь император Само платит чистым серебром, а во-вторых, я бы послал тебя в Константинополь, но у василевса Вальдемара Славянина мир с арабами. И как ты думаешь, откуда я это знаю, тупая ты ослица? От нашего епископа, которому мне теперь придется объяснить твое поведение!
— Ну и уплыву, — ответила после недолгого раздумья Гудрун. — Возьму с собой три сотни парней, да и дядя Харальд будет рад сплавить из своих земель всех берсерков и бродяг. Сколько ты там давал за меня в приданое, отец? Сто коров? Я хочу получить их в золоте перед уходом. Мне понадобится своя казна.
— Ты их получишь, — Сигурд не сомневался ни секунды. — А теперь убирайся, Гудрун. И не попадайся мне больше на глаза до самого отплытия.
— Прощай, отец, — недобро усмехнулась дочь. — Тором клянусь, ты еще услышишь обо мне.
Она почти уже вышла из шатра, но вдруг обернулась.
— А знаешь что? А ведь ты слабеешь! Еще год назад ты сбил бы меня с ног, а сегодня уже не способен на это. Может, тебе пора умереть с честью, как это сделал мой дед Эйнар? Смотри, протянешь лишних пару месяцев и подохнешь в постели от того, что слишком громко перднул. Сигурд Завоеватель окочурился, как трусливый трэлль! Вот ведь позор будет!
Дочь вышла, а Сигурд обхватил руками голову и застонал. Старый король вспоминал свой разговор с отцом, когда его самого выгнали из дома. Он прошел почти так же.
— Ты еще услышишь обо мне! — шептал Сигурд. — Ведь именно так я и сказал тогда отцу! Неужели боги карают меня, возвращая мне то горе, что я когда-то принес своим родителям? Что же я услышу о тебе, девочка моя? Надеюсь, ты перебесишься и возьмешься за ум, иначе пропадешь ни за что. Пусть боги даруют тебе удачу, Гудрун. Клянусь Тором, она тебе понадобится.