О г а р е в (с едва скрываемым упреком). Другим можно, а мне нельзя?
Г е р ц е н смотрит на О г а р е в а, хочет что-то сказать, но не решается и уходит.
Н а т а л и. Ага, ты стал раздражителен и сух со мной. Я знаю, тебе больно. Я виновата. Я кругом виновата. Саша в Женеву уезжает. Герцен уверяет – ему учиться надо. А я знаю: я – причина!
О г а р е в. Почему – ты? Пауза.
Н а т а л и. У меня будет ребенок, Ага.
О г а р е в (трезвеет). Ребенок!
Н а т а л и. Никем не приглашенный, никем не благословленный.
О г а р е в. Ты ведь так желала детей.
Н а т а л и. Желала – и разжелала. Герцен ребенка не хочет, а он (показывает на живот) и не знает. Не будет ему счастья на этом свете... Сегодня причесывалась и вдруг заметила, как похудела. И сердце по целым дням болит. Мне так весело стало – может недолго жить осталось. И вдруг представила – как меня похоронят, как недавно бедного поляка Ворцеля, на английский манер – чинно и холодно. И мне так жутко стало от одной мысли лежать так далеко от родных мест. Там, где милые сердцу деревья и поля кругом... О г а р е в. Натали, так нельзя. Так и заболеть недолго.Н а т а л и. Не утешай меня, Ага. Я совершила грех. Я не достойна утешения. Лучше было не садиться в ту почтовую карету, лучше было крепко обнять тебя и махнуть рукой. Смерть сошла на меня в Лондоне в виде мнимого возрождения к молодости. И все это в ту минуту, когда является на свет новое существо. Чем встречу его? Неужели одними горькими слезами? Так, как я встретила его первое движение? У нас в Яхонтове женщины исповедуются перед родами, готовясь на всякий случай предстать перед страшным судом. Я хочу исповедаться перед тобой. Мне скоро тридцать лет, я с ужасом смотрю на жизнь. Входит Г е р ц е н . Он видит, что объяснение уже состоялось. Пауза.
Н а т а л и (Г е р ц е н у). Я все сказала.
Пауза.
Г е р ц е н. Что будем делать? Сообщим миру правду?
Н а т а л и (вызывающе). Мне все равно.
Г е р ц е н (хочет что-то сказать, но сдерживается). Дети ничего не знают. Вы для них дядя Ага и Натали, муж и жена. И открываться сейчас перед ними – удар по детской психике, удар немыслимый.
Н а т а л и (холодно). Детей защитили. Похвально, благоразумно. (Г е р ц е н у.) А где я в твоих расчетах фигурирую?
Г е р ц е н. Зачем такой тон? Мы вместе решаем. Твой отец, Алексей Алексеевич, как он отнесется?
Н а т а л и (чуть не плачет). Ребенок не от мужа. Такая новость убьет его. Papa человек прогрессивных взглядов, но не по части семьи.
Г е р ц е н. Вот видишь.
Н а т а л и. Надо все по закону оформить: развод, новый брак.
Г е р ц е н. «Колокол» с каждым днем тиражи набирает, на всю Россию гремит. Станет известно – начнется собачий лай: у издателей «Колокола» общая жена! Петербургские подлецы не камнями бросаются, а навозом. Нас измажут и общее дело дискредитируют.
Н а т а л и. Я жду решения. Как мы ребенка запишем?
Г е р ц е н. Отец – Николай Платонович Огарев. Мать – Наталья Алексеевна Тучкова.
Н а т а л и (горько). Я так и знала!
Г е р ц е н. Ты не должна воспринимать это как оскорбление.
Н а т а л и (с горькой иронией). В самом деле – какое оскорбление?
Г е р ц е н. Натали, прошу тебя, не начинай. Сама видишь – тут столько обстоятельств намешано... Ник, что ты думаешь?
Пауза. О г а р е в (улыбается). Я всю сознательную жизнь мечтал стать отцом.
Конец первого действия.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
СЦЕНА ВОСЬМАЯ
Гостиная. Г е р ц е н за письменным столом.
Н а т а л и (за сценой). Тата, иди заниматься рисованием. Оля, вернись к столу! (Входит в гостиную.) Я устала с ними воевать! У меня есть собственный ребенок! Лизе всего год. Меня не хватает.
Входит О г а р е в.
О г а р е в. Оля плачет. (Садится за стол.)
Н а т а л и (кричит). Оля! Немедленно вернись к столу! Она специально опрокинула чашку с кофе и теперь изображает страдание.
Г е р ц е н. Когда ребенок опрокидывает чашку, не стоит из-за этого делать сцены. Насилие вызывает отпор.
Н а т а л и. Ты всегда принимаешь сторону детей.
О г а р е в. Господа, давайте сменим тему. Вчера Лиза три раза сказала мне «папа Ага».
Г е р ц е н (улыбается). Она меня тоже узнает.
Н а т а л и (с подтекстом). И произносит «дядя».
Г е р ц е н (с вызовом). Ребенок развивается. Это главное.
Н а т а л и уходит.
Н а т а л и (за сценой). Иди делать уроки!
Олин голос за сценой: «Je ne veux pas!»
Н а т а л и (возвращается в гостиную). Оля не хочет заниматься. Александр, сделай что-нибудь. Или не обвиняй меня, что она ничего не знает.
Г е р ц е н (с плохо скрытым раздражением). Я обвиняю только себя. (Уходит.)
О г а р е в. Как тут работать? Нарезаться или отравиться? Умоляю тебя, Натали, опомнись!
Н а т а л и. Вспыльчивость моя виновата. На детей кричу. На прислугу кричу. На Герцена кричу.
О г а р е в. Если невмоготу, приходи ко мне в комнату и кричи.
Н а т а л и (улыбается). Неужели я такая плохая женщина, что и ты покинешь меня?
Пауза.
О г а р е в. Ну не получается у вас с Герценом. Возвращайся ко мне. Для всего света я твой муж. Обещаю ни одним словом не попрекнуть.
Н а т а л и. Милый, Ага! (Подходит и целует его.) Я тебя очень люблю. Но я и Герцена люблю. (Слегка кокетливо.) И не хочешь же ты, чтобы я, как распутная женщина, порхала между вами.
О г а р е в (угрюмо). Ты постоянно цепляешь Герцена во всем, что ему близко и дорого – в детях и общественной деятельности. Эта оппозиция должна улечься!
Н а т а л и. Я хочу быть равной ему.
О г а р е в. Равной Герцену? Зачем? Это невозможно. Будь сама собой.
Н а т а л и (вздыхает.) Я знаю – в моем поведении есть безумный эгоизм. Он меня убивает. Я изменюсь! Я буду совсем другой. У нас будет идеальная семья. Дети на первом месте. Никаких ссор с Герценом. Я буду заботиться обо всех. (Улыбается.) И о тебе, Ага. А о себе я даже не буду думать.
Входит Г е р ц е н с листком бумаги.
Г е р ц е н. Благодаря Оле русский язык прогрессирует. Вот, пожалуйста: «У нас есть кошка от дома». Раньше был только «генерал от артиллерии» и «ключи от дома», а теперь появилась кошка. (Протягивает листок Н а т а л и .) Русский, кажется, твоя епархия.
Н а т а л и берет листок и уходит.
Г е р ц е н. Не знаю что делать! После рождения Лизы все было хорошо. А теперь опять демон проснулся. Иррациональна и нетерпима. И только успокаивается в постели.
О г а р е в. Ты уверен, что я должен знать подробности?
Г е р ц е н. Прости... На днях жена наборщика в типографии выбросилась с третьего этажа на каменный двор. Смерть была немедленная. По всему очевидно, она страдала гипертрофией сердца и в тоске высунулась в окно. Я думаю: земной шар – сумасшедшая планета. Я устал от семейной какофонии, Ник.
О г а р е в. Я предложил Натали вернуться ко мне.
Г е р ц е н (с надеждой). И что?
О г а р е в. Она тебя любит.
Г е р ц е н. Я пропал.
О г а р е в. Она видит твое отношение.
Г е р ц е н. Мое отношение? Ну-ка, растолкуй.
О г а р е в. Скажи Герцен, только честно: ты готов взять официально в жены Наталью Алексеевну Тучкову?
Г е р ц е н. Не готов.
О г а р е в . Вот и ответ.
Г е р ц е н. Нет, только часть ответа. Ты знаешь все обстоятельства.
О г а р е в. Я их отметаю.
Г е р ц е н. Счастливый ты человек, Ник. На мне – дети, финансы, дело. А ты – ничего не имеешь, ни за что не отвечаешь. Было у тебя когда-то громадное состояние. Одно из самых больших в России. Четыре тысячи душ в Рязанской губернии ты отпустил на волю. Несчастных тут же поработили другие. Но ты поступил, по крайней мере, благородно. А куда остальное делось? Десятки тысяч душ и несметное количество земель? Размотал, спустил, упустил, раздарил. Все одно: состояния нет. И ответственности нет.
О г а р е в. А где твоя ответственность? Где твоя жертва? Ты ведешь себя, как турецкий султан.
Г е р ц е н. Турецкий султан? Благодарю.
О г а р е в. Сравнение не устраивает? Нельзя же видеть в себе только агнца непорочного, посланного спасти род человеческий. А тут всего одна женщина страдает – и ты пасуешь!
