тягостных воспоминаний прервали громкие шаги в коридоре. Подняв глаза, Гермий приметил знакомый наряд, мелькнувший в дверном проёме. С сожалением отставив полный кубок, юноша поспешно бросился следом.
Аминту он обнаружил в боковой галерее, прошёл бы мимо, если бы не услышал из-за массивной колонны сдавленный всхлип. Гермий заглянул за колонну, и взгляду его предстал съёжившийся на зябком ветру царь в голубом свадебном хитоне. Лицом мальчик уткнулся в холодный камень, а его плечи дрожали, явно не от ночного заморозка.
– Аминта, друг мой, что случилось? – периссец ласково коснулся плеча Аминты.
– Ничего, – огрызнулся тот, стуча зубами от холода. – Я хочу побыть один.
– Та-ак, – протянул Гермий. Легко запрыгнув на каменные перила, он свесил ногу вниз и, скрестя руки на груди, опёрся спиной на колонну. – Как прошла брачная ночь? Было здорово?
– Ничего не было, – буркнул Аминта. – Не было никакой ночи.
Проклятье! А ведь было же ясно, что так и получится. Говорили ведь, что надо бы свести парня с хорошей гетерой. Она бы ему показала, что к чему, да и страха бы поубавилось. Но нет же, тётушка Талая вбила себе в голову, что царю негоже становиться мужчиной с девкой низкого рода. Боги, ну пригласили бы девку высокого рода, благо разницы нет никакой! С высоты своих неполных восемнадцати, Гермий считал себя сведущим в таких делах. Жрецы храма Мелии Среброструнной, при котором он рос, считали науку любви угодным богине искусством, потому храмовые воспитанники и, что особенно важно, воспитанницы свободой нравов не уступали поклонникам Аэлин. Однако же надо что-то делать. Насколько мог весёлым и уверенным голосом Гермий сказал:
– Бьюсь об заклад, всё было не так плохо. Я вот, когда первый раз уединился с девчонкой, разволновался так, что испортил воздух.
– Да ну! Правда? – Аминта заинтересованно обернулся. На бледной от холода щеке виднелась тёмная дорожка от слезы.
– Честное слово! Только никому не рассказывай – засмеют.
– Не расскажу, честное слово. И что было дальше.
– Девчонка смеялась, наверное, с час, так что я было сник и думал потихоньку убежать, но потом слово за слово, улыбка за улыбку и всё сладилось. Видишь, как бывает. Надеюсь, ты не испортил воздух в царском покое? Это не подобает сыну царя, совсем не подобает, – скрипучий голос учителя Акатея Гермий изобразил очень точно. Жрецы на Кео всегда говорили, что их воспитанник мог бы стать отличным актёром.
– Нет, не испортил, – улыбнулся было Аминта, но тут же сник. – Ничего не получилось. Я не могу. Это всё она...
– Царица Кинана? А что не так? – притворно удивился Гермий, прекрасно догадываясь, что было не так. – Она красива и умна. Или ты не любишь худеньких?
– Да нет, я люблю... Нет, Гермий, не в том смысле... Не в том дело. Кинана, она... Ну ты же знаешь, как она себя всегда ведёт.
– Она насмехалась над тобой?
– Нет, она не делала ничего, просто молчала... Ну это было знаешь, как... Как если наставник рассердился и не разговаривает. Вроде ничего страшного, никто не обижает, иди куда хочешь, а лучше бы отхлестали розгами или оставили без сладкого. Она злая, Гермий, злая и всех ненавидит – мама правду сказала!
Гермий, в очередной раз, выругался про себя. Нет, тётушка Талая – прекрасная женщина, и не только лицом ‒ благослови её боги за доброту и ласку – но иногда он её не понимал. Понятно, что царевну она не любит, но зачем же говорить об этом при Аминте за считанные дни до женитьбы? Вздохнув, юноша сказал:
– Ты ошибаешься, Аминта, она совсем не злая.
– Что ты такое говоришь, Гермий? Ты разве сам всё не видел? Она всегда надо мной смеялась и дразнила, всегда ругалась с учителем Акатеем, обижала маму. Точно говорю тебе: злая. Медведица она и есть медведица, – Аминта назвал кличку, которую он и его друзья дали царевне очень давно.
– Она не злая, Аминта, поверь мне. Твоя жена – чудесная девушка, смелая, умная. Просто она очень несчастна.
– Несчастна?
– Конечно. Подумай, ведь с тобой всегда были отец и мать, они тебя любили и заботились о тебе, а Кинана потеряла маму ещё в детстве. Ты ведь знаешь, что это такое, ты и сам потерял отца. Но ты мужчина и ты уже взрослый, тебе легче, а она тогда была совсем маленькой. Герия воевала, царь постоянно был в походах, и она осталась, считай, что одна. Представляешь, каково ей было?
Мальчик задумчиво молчал.
– Твоя сестра – сильный человек, не зря вы с ней дети своего отца. Она всё пережила и стала такой, какой стала – я по себе знаю, как это нелегко – но она почти не знала материнской любви. Она ведь маму, наверное, даже не помнит. Можно ли её судить за то, что она так сурова? Поверь мне, за всей этой суровостью прячется ребёнок, которому нужна ласка.
– Сегодня она была не очень ласкова, – обиженно буркнул Аминта.
– Поставь себя на её место, Аминта. Она потеряла отца, я слышал, убили её подругу, к тому же – давай по-честному – у неё отобрали царство. Представляешь, что она сейчас чувствует? Она не показывает, но ей сейчас тяжело, она страдает, винит себя во всём, возможно даже хочет умереть, и, при этом, она твоя жена. Ты мужчина, Аминта, она твоя женщина и ты за неё в ответе. Сейчас твоей женщине плохо, и ты обязан помочь ей. Ты ведь мужчина?
– Ты правда думаешь, что это так? Что ей так плохо?
– Даже думать нечего. Это понятно сразу.
– И я должен помочь ей... Но как?
– Стать ей хорошим мужем. И, прежде всего, сегодня ты должен выполнить свою мужскую работу. Я знаю, тебе страшно – всем первый раз страшно – но разве ты трус, чтобы от страха не сделать, что должен?
– Нет, я не трус! – решительно сказал Аминта, хотя впечатление было изрядно подпорчено текущим носом и заплаканными глазами. – Я пойду к ней и сделаю что должен.
– Вот и молодец, – Гермий с сомнением взглянул на посиневшие от холода губы мальчика. – Иди к своей царице, владыка, только давай-ка сперва зайдём согреемся.
– Мне не холодно!
– Тебе нет, но я-то
