воздействовать на него практически невозможно. Такие колебания могут
приобрести значительную амплитуду, и их влияние на движение ракеты
может оказаться настолько значительным, что приведет к потере
устойчивости этого движения. Теоретически после работ двух специалистов
НИИ-4 Минобороны Г.С.Нариманова и Б.И.Рабиновича это механикам было
ясно, но так как на практике этот эффект не проявлялся, о нем только в
книгах и писали. Существенно, что проявляется он преимущественно на
вторых ступенях ракет (пояснение этого уведет нас далеко от темы), вторая
ступень 8К64 явилась этому наглядным подтверждением.
Чтобы обеспечить устойчивость движения, надо выдерживать определенные
соотношения между углом поворота ракеты и углом поворота управляющего
органа (так называемые фазовые характеристики в системе стабилизации).
Требуемый знак фазовых соотношений зависит от расположения центра
тяжести ракеты относительно свободной поверхности жидкости и других
факторов. А теперь представим себе (что и произошло на второй ступени
ракеты 8К64), что требования по обеспечению устойчивости колебаний
свободной поверхности жидкости противоположны для двух баков, т.е., если
выбраны соотношения для обеспечения устойчивости колебаний в одном
баке, то колебания во втором баке - неустойчивы.
Иными словами, принципиально нельзя подобрать такие параметры системы
стабилизации, чтобы обеспечить устойчивость колебаний в обоих баках.
Ракета устойчиво лететь не может. При должной квалификации динамиков
ракеты (в Днепропетровске) или специалистов по устойчивости движения в
нашем ОКБ этот эффект должен был быть обнаружен на самых ранних
стадиях разработки и тогда были бы приняты необходимые меры. Я уже
много раз писал, что квалификации нам и не хватило, никто не заметил, что
при некоторых конструктивных разбросах параметров ракеты возможно
возникновение эффекта динамической неустойчивости. В полете это и
27
произошло, так что «задним» умом все стало понятно, как говорится, если бы
я был таким умным «до», как моя жена «после» ...
Поскольку с таким эффектом столкнулись впервые, в Харьков приехали все
очень высокие руководители, включая трех министров, двух академиков,
много генералов, руководители и главные специалисты НИИ-885, НИИ-944 и
др. Теперь уже сравнительно быстро разобрались, в чем дело, и дали
необходимые теоретические расчеты и обоснования. Эффект был
воспроизведен на электронных моделирующих установках в Харькове (к
сожалению, после двух аварийных пусков, а не до них). И здесь я впервые
столкнулся с интересным поведением всех трех моих руководителей:
начальника ОКБ В.Г.Сергеева, начальника теоркомплекса Д.Ф.Клима и
начальника отдела стабилизации А.И.Гудименко. Конечно, и объяснения, и
предложения приехавшим к нам начальникам должны были давать они, но
как-то оказалось, что все «расступились», и на первом месте оказался я в
ранге руководителя группы. Для больших московских начальников, конечно,
все равно, кто дает пояснения, но со стороны это выглядело несколько
странновато. Думаю, что с этого и началась моя известность среди
специалистов по динамике полета и устойчивости движения.
Однако нужно было быстро найти выход, а, как я уже писал, это было
принципиально невозможно сделать выбором параметров системы
управления. Единственный вариант состоял в том, чтобы изменить характер
колебаний свободной поверхности в одном из баков, т.е. внести в его
конструкцию изменения. Это уже могли сделать только конструкторы
ракеты в Днепропетровске, которым было совсем не по душе переделывать
баки из-за проблем в системе управления. Переделка, как мы быстро поняли,
могла быть достаточно простой – нужно только установить по центру вдоль
всего бака крестообразную перегородку, и параметры колебаний свободных
поверхностей (теперь уже четырех в баке) радикально изменятся.
Оставалось убедить в этом специалистов ОКБ-586, и опять эта не очень
приятная задача была возложена на меня. Мы потратили много времени,
убеждая их, что сделать что-либо за счет системы управления принципиально
невозможно, после чего меня отправили прямиком в кабинет М.К.Янгеля,
который с нами и согласился. Следующую работу выполняли конструкторы
его ОКБ и заводской цех, причем она оказалась не очень трудоемкой. После
этого все проблемы обеспечения устойчивости движения ракеты были
решены, и при последующих пусках она летала «как по ниточке». Конечно, в
ходе испытаний возникали и другие проблемы, но с моей работой они никак
связаны не были. Летно-конструкторские испытания (в дальнейшем
используется общеупотребительная аббревиатура – ЛКИ) ракеты были
успешно завершены, и ракета специальным постановлением ЦК КПСС и
Совета Министров СССР была принята на вооружение Советской армии.
Оружие, способное доставить до США боевые головки с термоядерным
зарядом, стало на вооружение Советской армии. США уже не могли
28
чувствовать себя в полной безопасности в случае полномасштабного
конфликта с СССР.
На разработчиков, как и всегда в таких случаях, пролился «дождь» высших
правительственных наград, включая звания Героев социалистического труда,
орденов, денежных премий и т.д. Особо отличившимся присвоили звание
лауреатов Ленинской премии, среди них Д.Ф.Климу и А.И.Гудименко. От
этого «дождя» меня «заботливо» спасли руководители нашей службы кадров
и обкома партии.
Мои руководители, в целом неплохие люди, не придали этому никакого
значения, речь ведь шла не о них, они, как у нас говорили, «сверлили дырки
на пиджаках».
Вообще говоря, все произошло по известной формуле:
Всякая серьезная работа имеет пять главных этапов: 1) суматоха, 2)
неразбериха, 3) поиск виновных, 4) наказание невиновных, 5) награждение
непричастных. Как справедливо говорят: «в каждой шутке есть доля шутки».
Так была создана первая автономно управляемая советская МБР на
высококипящих компонентах топлива в той части, что меня коснулась.
29
ИТОГИ 30 ЛЕТ.
Неким промежуточным итогом моей работы и жизни я считаю 1964г., когда
мне исполнилось 30 лет, так что я расскажу о главных для меня.
Самое главное, что у меня родилось двое детей: в 1958г. – сын Евгений (имя в
честь моей покойной бабушки) и дочь Татьяна в 1964 г. (имя уже в
соответствии с любовью моей жены к Пушкину). Мы впервые стали жить в
изолированной трехкомнатной квартире, называемой в Союзе – «хрущеба»,
на поселке нашего предприятия, это уже самая окраина города. Я защитил
диссертацию и стал кандидатом технических наук. Подвигнул меня на это
вульгарный страх: во время аварий 8К64, к которым я имел непосредственное
отношение, я подумал, что руководитель фирмы запросто может снять меня
с должности за “плохую работу”. Я считал, что в этих условиях кандидату
наук легче устроиться на работу и именно с этой точки зрения писал
кандидатскую диссертацию, на которую у меня ушло три месяца работы
непосредственно в лаборатории (работа-то была секретной), так сказать без
отрыва от производства после окончания рабочего дня, ведь не мог же
начальник лаборатории заниматься посторонним делом во время работы. В
результате я еще позже приходил домой, жене было еще тяжелей с двумя
маленькими детьми, но я считал (и справедливо), что по советским нормам
мое материальное положение после защиты улучшится, и я смогу хоть
частично скомпенсировать наше сложное материальное положение. Конечно,
никаких научных руководителей и пребывания в аспирантуре у меня не
могло и быть. Защитился я в Москве в Ученом Совете НИИ-3 ГРАУ (Главное
ракетно-артиллерийское управление), так как именно с этим институтом мы
близко сотрудничали при создании самых первых порученных нам систем
управления ракет оперативно-тактического назначения (т.е. небольшой
дальности), когда мы были еще СКБ п/я 201. Ту работу мы так и не
завершили из-за создания ОКБ-692 и перевода нас на тематику МБР, но за
время создания ракет «Онега» и «Ладога» выполнили много научных работ
совместно с НИИ-3, так что я не был для них человеком со стороны, тем
более, что диссертация писалась именно о системах стабилизации таких
