«Да вся эта машинка будет крутиться, пока я жив!»
Когда обстоятельства благоприятствовали, окружающие старались ими воспользоваться. Однако монарх, как правило, наверстывал то, что терял в минуты хорошего расположения.
Графиня Дю Барри так хорошо знала короля, что, подобно рыбакам, изучившим море, никогда не пускалась в плавание, если ей не благоприятствовала погода.
Однако в то время, когда король приехал навестить ее в Люсьенн, он был в прекраснейшем расположении духа. Король был накануне не прав, он знал наверное, что его будут бранить. Значит, в этот день он был хорошей добычей.
Но как бы доверчива ни была дичь, на которую идет охота, у нее все-таки есть некоторый инстинкт самосохранения, и охотнику следует это иметь в виду. Впрочем, инстинкт ничего не значит, если охотник опытный!
Вот как взялась за дело графиня, имея в виду королевскую дичь, которую она собиралась заманить в свои сети.
Она была, как мы, кажется, уже говорили, в весьма смелом дезабилье вроде тех, в какие Буше одевает своих пастушек.
Вот только она была ненарумянена: король Людовик XV терпеть этого не мог.
Как только лакей доложил о его величестве, графиня набросилась на румяна и стала с остервенением натирать ими щеки.
Король еще из приемной увидал, чем занималась графиня.
– Ах, злодейка! – воскликнул он, входя. – Она красится!
– А-а, здравствуйте, сир, – проговорила графиня, не отрывая от зеркала глаз и не прерывая своего занятия, даже после того, как король поцеловал ее в шейку.
– Значит, вы меня не ждали, графиня? – спросил король.
– Почему, сир?
– Ну, раз вы так пачкаете свое личико!..
– Напротив, сир, я была уверена в том, что дня не пройдет, как я буду иметь честь увидеть ваше величество.
– Как странно вы это говорите, графиня!
– Вы находите?
– Да. Вы серьезны, как господин Руссо, когда слушает свою музыку.
– Вы правы, сир, я в самом деле должна сообщить вашему величеству нечто весьма серьезное.
– Я вижу, к чему вы клоните, графиня.
– Неужели?
– Да, сейчас начнутся упреки.
– Я – упрекать вас? Да что вы, сир!.. И за что, скажите на милость?
– За то, что я не пришел вчера вечером.
– Сир! Справедливости ради согласитесь, что у меня нет намерения отбирать ваше величество.
– Жанетта, ты сердишься.
– Нисколько, сир, меня рассердили.
– Послушайте, графиня: уверяю вас, что я не переставал о вас думать.
– Да что вы?
– И вчерашний вечер показался мне вечностью.
– Вот как? Да ведь я, сир, по-моему, ни о чем вас не спрашивала. Ваше величество проводит свои вечера там, где ему нравится, это никого не касается.
– Я был в своей семье, графиня, в семье.
– Сир, я об этом даже не узнавала.
– Почему?
– Что значит почему? Согласитесь, что с моей стороны это было бы непристойно.
– Так вы, значит, не сердитесь на меня за это? – вскричал король. – На что же вы сердитесь? Отвечайте мне по чести.
– Я на вас не сержусь, сир.
– Однако вы сказали, что вас кто-то рассердил?..
– Да, меня рассердили, сир, это правда.
– Чем же?
– Тем, что я стала чем-то вроде крайнего средства.
– Вы – «крайнее средство»? Что вы говорите?
– Да, да, я! Графиня Дю Барри! Милая Жанна, очаровательная Жанночка, соблазнительная Жаннетточка, как говорит ваше величество. Я – крайнее средство.
– В чем же это выражается?
– А в том, что мой король, мой любовник бывает у меня тогда, когда госпожа де Шуазель и госпожа де Граммон им пресытились.
– Ох, графиня!..
– Клянусь честью, хотя бы я от этого проиграла, но я скажу откровенно, что у меня на сердце. Рассказывают, что госпожа де Граммон частенько вас подстерегала у входа в спальню. А я поступлю иначе, нежели благородная герцогиня. Я стану поджидать на выходе, и как только первый же Шуазель или первая Граммон попадется мне в руки… Пусть поберегутся!
– Графиня! Графиня!
– Что же вы от меня хотите! Я дурно воспитана. Я – любовница Блеза, прекрасная бурбонка, как вы знаете.
– Графиня! Шуазели сумеют за себя отомстить.
– Ну и что же? Лишь бы они мстили так же, как я.
– Вас поднимут на смех.
– Вы правы.
– Ах!
– У меня есть одно чудесное средство, и я хочу к нему прибегнуть.
– Что вы задумали?.. – с беспокойством спросил король.
– Я просто-напросто удалюсь. Король пожал плечами.
– Вы мне не верите, сир?
– Признаюсь откровенно, нет.
– Вы просто не даете себе труда поразмыслить. Вы путаете меня с другими.
– То есть, как?
– Ну конечно! Госпожа де Шатору хотела быть для вас богиней. Госпожа де Помпадур мечтала быть королевой. Другие хотели стать богатыми, могущественными, пытались унижать придворных дам, пользуясь вашей благосклонностью. Я не страдаю ни одним из этих недостатков.
– Вы правы – А достоинств много.
– Вы и тут правы.
– Вы говорите не то, что думаете.
– Ах, графиня! Я более, чем кто бы то ни было, знаю, чего вы стоите.
– Пусть так. Послушайте: то, что я скажу, не должно поколебать вашего убеждения.
– Говорите.
– Прежде всего, я богата; мне никто не нужен.
– Вы хотите, чтобы я об этом пожалел, графиня.
– И потом, я не так спесива, как эти дамы, у меня нет таких желаний, исполнение которых тешило бы мое самолюбие. Я всегда хотела одного: любить своего поклонника, будь то мимикетер, будь то король. С той минуты, как я перестаю его любить, я ничем больше не дорожу.
– Будем надеяться, что вы еще хоть немножко мною дорожите, графиня.
– Я не договорила, сир.
– Продолжайте, графиня.
– Я хочу еще сказать вашему величеству, что я хороша собой, молода, я еще лет десять буду привлекательной; я буду не только счастливейшей женщиной, но и наиболее почитаемой с того самого дня, когда я перестану быть любовницей вашего величества. Вы улыбаетесь, сир. Я сержусь еще и потому, что вы не хотите поразмыслить над тем, что я вам говорю. Дорогой король! Когда вам и вашему народу надоедали другие ваши фаворитки и вы их прогоняли, народ вас за это превозносил, а впавшей в немилость гнушался, как в стародавние времена. Так вот, я не буду дожидаться отставки. Я уйду сама, и все об этом узнают. Я пожертвую сто тысяч ливров бедным, проведу неделю в покаянии в одном из монастырей, и не пройдет и месяца, как мое изображение украсит все церкви наравне с кающейся Магдалиной.
– Вы это серьезно, графиня? – спросил король.
– Взгляните на меня, сир, и решите сами, серьезно я говорю или нет.
– Неужели вы способны на такой мелкий поступок, Жанна? Сознаете ли вы, что тем самым вы ставите меня перед выбором?
– Нет, сир. Если бы я ставила вас перед выбором, я сказала бы вам: «Выбирайте между тем-то и тем-то».
– А вы?
– А я вам говорю: «Прощайте, сир» – вот и все. На сей раз король побледнел от гнева.
– Вы забываетесь, графиня! Берегитесь…
– Чего, сир?
– Я вас отправлю в Бастилию.
– Меня?
– Да, вас. А в Бастилии вы соскучитесь еще скорее, чем в монастыре.
– Ах, сир, – умоляюще сложив руки, пропела графиня, – неужели вы мне доставите удовольствие…
– Какое удовольствие?
– Отправить меня в Бастилию.
– Что вы сказали?
– Это будет слишком большая честь для меня.
– То есть как?
– Ну да: я втайне честолюбива и мечтаю стать столь же известной, как господин де ла Шалоте или господин де Вольтер. Для этого мне как раз не хватает Бастилии. Немножко Бастилии – и я буду счастливейшей из женщин. Это будет для меня удобным случаем написать мемуары о себе, о ваших министрах, о ваших дочерях, о вас самом и рассказать грядущим поколениям о всех добродетелях Людовика Возлюбленного. Напишите указ о заточении без суда и следствия, сир. Вот вам перо и чернила.
Она подвинула к королю письменный прибор, стоявший на круглом столике.
Оскорбленный король на минуту задумался, потом поднялся.
– Ну хорошо. Прощайте, графиня! – проговорил он.
– Лошадей! – закричала графиня. – Прощайте, сир! Король шагнул к двери.
– Шон! – позвала графиня. Явилась Шон.
– Мои вещи, дорожных лакеев и почтовую карету, – приказала она. – Живей! Живей!
– Почтовую карету? – переспросила потрясенная Шон. – Что случилось, Боже мой?
– Случилось то, дорогая, что если мы немедленно не уедем, его величество отправит нас в Бастилию Мы не должны терять ни минуты. Поторапливайся, Шон, поторапливайся.
Ее упрек поразил Людовика XV в самое сердце. Он вернулся к графине и взял ее за руку.
– Простите мне, графиня, мою резкость, – проговорил он.
– Откровенно говоря, сир, я удивляюсь, почему вы не пригрозили мне сразу виселицей.
– Графиня!..
– Ну конечно! Ведь воров приговаривают к повешению.
– И что же?
– Разве я не краду место у госпожи де Граммон?
– Графиня!
– Ах, черт побери! Вот в чем мое преступление, сир!
– Послушайте, графиня, будьте благоразумны: вы привели меня в отчаяние.
– А теперь?
