– Так вас, должно быть, заразили этой болезнью те, кого свели с ума вы сами?
– Берегитесь! Мне надоели ваши любезности, потому что они неискренни.
– Графиня, графиня! Я начинаю думать, что вы не с ума сошли, а просто неблагодарны.
– Нет, я – не сумасшедшая, не неблагодарная, я…
– Кто же вы?
– Я разгневана, господин герцог!
– В самом деле…
– Вас это удивляет?
– Нисколько, графиня. Клянусь честью, есть от чего разгневаться!
– Вот именно это меня в вас и возмущает.
– Неужели есть что-то такое, что может вас во мне возмутить, графиня?
– Да.
– Что же это? Я уже довольно стар, однако я готов приложить любые усилия для того, чтобы вам понравиться.
– Да вы просто не знаете, о чем идет речь, маршал.
– Ошибаетесь, мне это известно.
– Вы знаете, что меня раздражает?
– Разумеется: Замор разбил китайский фонтан. Едва уловимая улыбка промелькнула на губах молодой женщины, однако Замор, почувствовав себя виноватым, униженно склонил голову, словно небо затянуло тучей, полной пощечин и щелчков.
– Да, – со вздохом проговорила графиня, – да, герцог, вы угадали: причина именно эта, вы действительно тонкий политик.
– Мне всегда это говорили, графиня, – скромно отвечал де Ришелье.
– А я и так это вижу, герцог. Вы сразу определили причину, отчего я не в духе: это восхитительно!
– Ну и прекрасно. Однако это еще не все.
– Неужели?
– Да, я догадываюсь, что есть еще кое-что…
– Вы так думаете?
– Да.
– А о чем вы догадываетесь?
– Мне кажется, вы ждали вчера вечером его величество.
– Где?
– Здесь.
– Что же дальше?
– Его величество не пришел.
Графиня покраснела и приподнялась на локте.
– Ax, ax! – прошептала она.
– А ведь я приехал из Парижа, – продолжал герцог.
– Ну и что же?
– А то, что я мог ничего не знать о том, что произошло в Версале, черт побери! Однако…
– Герцог, милый герцог, вы сегодня чересчур сдержанны. Какого черта! Раз уж начали – договаривайте. Или не надо было начинать.
– Вольно вам говорить, графиня! Дайте мне хотя бы передохнуть. Так на чем я остановился?
– Вы остановились на… «однако».
– Да, верно. Однако я не только знаю, что его величество не пришел, но и догадываюсь, почему не пришел.
– Герцог! Я всегда думала, что вы колдун. Мне недоставало лишь доказательства.
– Сейчас я вам представлю и доказательство. Графиня, уделявшая беседе значительно больше внимания, чем ей хотелось это показать, оставила в покое голову Замора, волосы которого она перебирала своими белыми изящными пальчиками.
– Представьте, герцог, представьте, – сказала она.
– В присутствии господина дворецкого? – спросил герцог.
– Ступайте. Замор, – приказала графиня негритенку. Обезумев от радости, он одним прыжком выскочил из будуара в приемную.
– Прекрасно! – прошептал Ришелье. – Должен ли я все вам говорить, графиня?
– Чем вам помешала эта обезьяна – Замор, герцог?
– Сказать по правде, меня кто угодно смущает.
– Кто угодно – это я понимаю, но разве Замор – кто угодно?
– Замор – не слепой, не глухой, не немой. Значит, он тоже – «кто угодно». «Кто угодно» для меня – тот, у кого такие же, как у меня, глаза, уши, язык; значит, он может увидеть то, что я делаю, услышать или повторить то, что я говорю; одним словом, этот «кто-то» может меня выдать. Итак, изложив свою теорию, я продолжаю.
– Да, герцог, продолжайте, доставьте мне удовольствие.
– Не думаю, что это будет удовольствием, графиня. Впрочем, неважно, я должен продолжать. Итак, король посетил вчера Трианон.
– Малый или Большой?
– Малый. Ее высочество держала его под руку.
– Вот как?
– Ее высочество очаровательна, как вам известно…
– Увы!
– Она так с ним носилась, называла «папочкой», что его величество не устоял – ведь у него такой мягкий характер! За прогулкой последовал ужин, за ужином – невинные игры. Одним словом…
– Одним словом, – бледная от нетерпения, подхватила Дю Барри, – король не поехал в Люсьенн, не так ли? Вы это хотели сказать?
– Да, черт возьми.
– Это просто объясняется: его величество нашел там все, что любит.
– Отнюдь нет, и вы сами далеки от того, чтобы поверить хоть одному своему слову. Он нашел там всего-навсего то, что ему нравится.
– Это еще хуже, герцог. Судите сами: поужинал, побеседовал, поиграл – вот и все, что ему нужно. С кем же он играл?
– С де Шуазелем.
Графиня сделала нетерпеливое движение.
– Может быть, не стоит больше об этом говорить, графиня? – предложил Ришелье.
– Напротив, продолжайте.
– Вы столь же отважны, сколь умны, графиня. Давайте возьмем быка за рога, как говорят испанцы.
– Госпожа де Шуазель не простила бы вам этой пословицы, герцог.
– Пословица к ней не относится. Я хотел сказать, графиня, что де Шуазель, раз уж я вынужден о нем говорить, играл в карты, да так удачно, так ловко…
– Что выиграл:
– Нет, он проиграл, а его величество выиграл тысячу луидоров в пикет. А в этой игре его величество крайне самолюбив, притом что играет он из рук вон плохо.
– Ох, этот Шуазель! – прошептала Дю Барри. – Госпожа де Граммон тоже была там?
– Нет, графиня, она готовится к отъезду.
– Герцогиня уезжает?
– Да, она делает глупость, мне кажется.
– Какую?
– Когда ее не преследуют, она дуется; когда ее не прогоняют, она уезжает сама.
– Куда?
– В провинцию.
– Она собирается строить козни.
– Ах, черт побери! Чем же ей еще заниматься? Итак, собираясь уезжать, она, естественно, пожелала проститься с ее высочеством, которая, понятно, нежно ее любит. Вот как она оказалась в Трианоне.
– В Большом?
– Разумеется, ведь Малый еще не готов.
– Окружая себя всеми этими Шуазелями, ее высочество недвусмысленно дает понять, чью сторону она принимает.
– Нет, графиня, не надо преувеличивать. Итак, герцогиня завтра уезжает.
– Король развлекался там, где не было меня! – воскликнула графиня с возмущением и в то же время со страхом.
– Ах, Боже мой! Да, в это трудно поверить, однако это так, графиня. Что же из этого следует?
– Что вы прекрасно обо всем осведомлены, герцог.
– И все?
– Нет.
– Ну так продолжайте!
– Я из этого заключаю, что по доброй воле или силой необходимо вырвать короля из когтей этих Шуазелей, или! мы погибли!
– Увы!
– Простите, – продолжала графиня, – я говорю «мы», однако не волнуйтесь, герцог, это относится к членам семьи.
– И к друзьям, графиня. Позвольте на этом основании тоже принять в этом деле участие. Таким образом…
– Таким образом, вы себя причисляете к моим друзьям?
– Мне казалось, что я говорил вам об этом, графиня.
– Этого недостаточно.
– Я полагал, что доказал это.
– Вот это уже лучше. Так вы мне поможете?
– Я готов сделать все, что в моей власти, графиня, однако…
– Что?
– Не стану от вас скрывать, что дело это весьма трудное.
– Их что же, нельзя вырвать, этих Шуазелей?
– Во всяком случае, они неискоренимы.
– Вы полагаете?
– Да.
– Стало быть, что бы ни говорил славный Лафонтен, против этого дуба бессильны и ветер, и буря.
– Этот министр – большой талант!
– Ага! Вы заговорили, как энциклопедисты.
– Разве я уже не член Академии?
– О, вы в такой малой степени академик…
– Вы правы. Академик – мой секретарь, а не я. Однако я по-прежнему настаиваю на своем.
– Что Шуазель – талантливый политик?
– Совершенно верно.
– В чем же состоит его талант?
– А вот в чем, графиня: он сумел так представить дела в Парламенте и отношения с Англией, что король не может больше без него обойтись.
– Да ведь он настраивает Парламент против его величества!
– Ну конечно! В том-то и состоит ловкость!
– Он же толкает англичан к войне!
– Вот именно, потому что мир был бы для него губителен.
– Это не талант, герцог.
– Что же это, графиня?
– Это государственная измена.
– Когда государственная измена имеет успех, графиня, это талант, как мне кажется, и немалый.
– Ну, раз так, герцог, я знаю еще кое-кого, кто не менее ловок, чем де Шуазель.
– Неужели?
– По части парламентов, по крайней мере.
– Это – главный вопрос.
– Да, потому что это лицо причастно к возмущению Парламента.
– Вы меня заинтриговали, графиня.
– Вы не знаете, о ком я говорю, герцог?
– Нет, признаться…
– А ведь он – член вашей семьи.
– Неужели у меня в семье есть талантливый человек? Вы изволите говорить о моем дяде – кардинале, графиня?
– Нет, я говорю о вашем племяннике, герцоге д'Эгийоне.
– Ах, герцог д'Эгийон! Да, верно, это он дал ход делу ла Шалоте. По правде сказать, он очень милый мальчик. Он в этом деле славно потрудился. Клянусь честью, графиня, вот тот человек, которым умной женщине следовало бы дорожить.
– Видите ли, герцог, – отвечала графиня, – я даже незнакома с вашим.., племянником.
