приходила в себя, разглядывая дыру в потолке.
– Это провал… – сказала она, вытаращилась в зал и одеревенела.
В баре сидели, лежали, ползали по столам и лепились к стенам разные болотные создания.
Гигантские вонючие слизни время от времени вытягивали из-под лавок рожки и требовали «повторить». Тогда бесёнок-официант подбегал к ним с ведром пузырящейся жижи и выливал её прямо под лавку. Слизни погружали в жижу рога и одобрительно хлюпали.
Где-то в углу громко хохотала Кикимора. Она пришла вместе с дочкой, которой намеревалась присмотреть жениха. Худосочная дочка противно фыркала – ей никто не нравился. Она пришла поесть.
Рядом с ними сидели две сестры-болотницы. Они посматривали вокруг и ничего толком не заказывали – очевидно, были на диете. Болотницы тянули один папоротниковый смузи на двоих и выглядели дико модно. В платьях оверсайз из последнего речного каталога, босые, но в шляпах. Длинные волосы почти полностью закрывали их лица, оставляя свободным только один глаз. После того как Лихо Одноглазое сгноило целую лесополосу, в болотной среде стало модно ему подражать.
Бар был забит до отказа. Болотник, привлекая посетителей, организовал концерт.
В афише были заявлены:
– черти-чечёточники с уникальной программой «В лоб копытом»,
– световое шоу блуждающих огоньков с драматическим номером «Забудь дорогу навсегда»,
– гость из глубокой трясины Вислоухий Гнилозуб со стихами травмирующего содержания,
– слизняк съедобный скоростной с экспресс-показом «Поймай меня, если сможешь».
Но вышло так, что черти-чечёточники решили по пути обобрать Вислоухого Гнилозуба. Который как раз сидел на обочине и, обливаясь слезами раскаяния, доедал скоростного слизняка. Черти вступили с ним в неравную схватку – двое против одного – и потому потеряли два хвоста в одной пасти. Гнилозуб оказался не так гнилозуб, как обещал его сценический псевдоним. Едва пострадавшие начали торговаться за хвосты, показались блуждающие огоньки и наобещали всем златые горы. После чего сомнительная компания исчезла в неизведанных просторах Бескрайнего леса.
Хозяина бара об этом, конечно, никто не предупредил. Так что он ждал артистов с минуты на минуту. Болотная братия уже давно стучала посудой по столам, полам, соседям и требовала зрелищ.
Когда на сцену шлёпнулась зелёная Овца, в зале воодушевились. Овца стояла как вкопанная, и Болотник понял, что звезда эстрады ждёт, когда её объявят. Болотник посмотрел в программу и решил, что на скоростного слизняка она не похожа – слишком тормозит. Огоньки он тоже исключил. Хотя глаза Овцы и горели от ягоды-смердючки, которую она успела перехватить по дороге, на шоу это явно не тянуло.
Болотник подошёл к микрофону, отбулькался и пробасил:
– Вислозубый Гнилоух! Стихи! – Тут он увидел, что в нижней части загадочного существа торчат копыта, и на всякий случай прибавил: – Чечётка! От Ухозубого Гниловисла!
Нечисть возликовала. Она хлопала друг друга по головам, дёргала за подвернувшиеся хвосты и давила на пятаки тем, у кого были пятаки. После одного особенно сильного всхрюка Овцу расклинило. Она немного пожевала микрофон, обёрнутый мхом для лучшего звучания, и провозгласила:
– Вы просите песен…
– Вообще-то, стихов! – рявкнул Упырь во фраке.
Он был большой ценитель поэзии и нарочно преодолел два болота ради поэтического удовольствия.
Заблудшая Овца не стала спорить и уважила его просьбу.
– Стих про неизвестное! – объявила она и, строго глядя на Упыря, прочла:
Подмышкой чувствую – ползёт неизвестное.
Щекотно мне и тревожно.
А это хвост потерял своё место
И ищет его осторожно!
Овце неистово зааплодировали.
– Ещё! – надрывался бес, потерявший хвост во время облавы на бесов. – Жги, Вислогнил!
Овца закатила глаза:
Сижу под кустом кустистым я,
Мышь мной придавлена и царапается.
Вижу, как на берёзу, посвистывая,
Уши мои карабкаются!
– Ай, Зубоух, ай, молодца! – расчувствовался Упырь и промокнул слёзы бородой банника.
Неожиданно к микрофону взобрался Анчутка.
– Антракт! – крикнул он. – Попрошу всех оставаться на местах!
И Анчутка потянул Овцу за хвост со сцены. Овца упиралась – она хотела спеть песню с моралью и сделала это, зацепившись копытами за прожектор:
Запахом пленила, в рот ко мне просилась,
Ягода-смердючка недозре-е-лой была.
Глаза повылезали, в носу заколосилось,
Ах, зачем я ягоду в рот поклала???
Нечисть обнималась, махала в такт светящимися гнилушками, бросала в Овцу кувшинки и болотные калужницы.
– Гнилиссимо! – выл Упырь. – Трухлявно!
Овца поймала веточку голубики, проглотила её и только тогда позволила увести себя со сцены. Но было уже поздно.
Едва она начала петь, едва раскрыла рот и овечьи песнопения понеслись по бару… под потолком проснулся котёнок. Он потянулся, забыв об опасности, и от движения сетка из водорослей закачалась. Ветка, которая удерживала Авося, хрустнула. Теперь он болтался на тонких стебельках болотной ряски, которые один за другим лопались от тяжести.
Анчутка затолкал Овцу в подсобное помещение за стойкой. Оттуда можно было пройти прямо под болотом до соседнего болота. Которое, как известно, именно сегодня опустело до безопасности. Так что Овца могла спокойно вылезти в конце туннеля и идти себе по своим делам.
Бесёнок сердился. Он сразу узнал Овцу в маскировке, и, вообще говоря, ему было на неё плевать. Но почему-то не совсем. Когда эта чумичка брякнулась на сцену, Анчутка представил, как расстроится Авось, если узнает, что Заблудшая пошла на кон-сервы.
– Вот тебе и баланс, – бухтел Анчутка себе под нос, подталкивая Овцу в туннель.
Овца при этом пыталась перехватить со стеллажа упаковку галет из прессованной мокрицы.
– Зачем я в это ввязываюсь?! – Анчутка сунул Овце галеты, захлопнул за ней дверь и сам себе ответил: – Для кота. А… кот? Кот для чего в это ввязывается?
Анчутка почесал рожки и не придумал объяснения. Защищать Овцу только потому, что она бестолковая, слабая и неприспособленная к жизни в диком лесу… Нет, этого Анчутка не понимал. Вот кот другое дело – он хотя бы красивый.
Публика, проводив поэта и певца Овцу, решила подкрепиться.
– Мне две порции пиявочек, да поживее, – попросил Упырь.
– Ну что вы, у меня пиявки живее всех живых. Пиявки-рекордсменки. Восемьдесят кругов в минуту. – И Болотник красноречиво махнул рукой на банки, где, как заведённые, кружились в воде пиявки.
– Врёт, – прошептал Анчутка, выбираясь из подсобки, – у него там водоворотики наколдованы.
Собственно, водоворотики наколдовал сам Анчутка. За еду.
Кикимора с дочкой затребовали грибов из-под Рязани. Болотник ловко метнул им таз, в котором гордо пыжились спрыснутые раздувающим зельем
