Ї Расскажешь?
"Позже. Прости. Мне было...так больно".
Ї Ничего. Я все понимаю. Ты был в храме?
"Да".
Ї И?
"Кто я такой, чтобы спорить со стихиями? Рысь была права. Придется мне поносить еще хвост и когти".
Ї Понятно. Ты что-то вспомнил...кроме того, что рассказал?
"Нет. То есть да, немного. Свечи."
Ї Свечи? Какие?
"Свечи на корабле. В красивых подсвечниках. Они падали...Все, что помню".
Ї Что ж, хоть что-то, может, дальше будет больше...Как мне тебя звать теперь? Ї охотник улыбнулся и посмотрел преображенному прямо в глаза. Ї Может, господином из рода Вархио?
"Нет. Я Бран. Давай поедим. Я голоден".
Ї Голоден, значит, жив, Ї Сегред расстелил одеяло, нащупав место поровнее. Ї И слава богам, верно?
Бран не ответил.
****
Тормант.
Лежа на животе, Тормант ощущал, как в грудной клетке, вжатой в душную перину, с тревожными перебоями стучит сердце: удар, удар, пауза, глухой удар, слышал, как шумит за окном гостевых покоев листва, но сон подчинял большую часть сознания, и Тормант закрытыми глазами всматривался в туманные дали Левого Берега.
Там была Дарина, не девушка из его юности, а женщина, сагиня, резкая, хмурая, непреклонная. Она стояла над обрывом, а внизу, в страшной, извилистой глубине текла Река Жизни.
Ї Я искал тебя, Ї срывающимся голосом сказал Тормант в спину жене.
Он подошел совсем близко и почувствовал тепло ее тела.
Полуобернувшись, Дарина завела руку за спину мужчины, подтолкнула его, и Торманта повлекло к краю обрыва. Он пытался упереться ногами в землю, но давление между лопатками было таким, будто его толкала рука великана.
Ї Смотри! Ї выкрикнула сагиня. Ї Смотри, во что ты превратил себя! Смотри, Льонел, не отводи взгляд!
Тормант завис у самого края, у бездны. Рука, которая толкала, теперь удерживала его от падения. Внизу был туман, его клочки разлетались по ущелью, и жрец с ужасом наблюдал, как с гулким рокотом Река его Жизни, Ї пенящийся гноисто-зеленый смрадный поток, Ї заполняет все русло и поднимается к нему, чтобы навсегда поглотить его.
Он проснулся от собственного крика. Долго лежал на мокрых от пота шелковых простынях, не решаясь закрыть глаза. Дарина что-то еще сказала ему в спину, прежде чем поток засосал его, сдирая плоть с костей. Она сказала: "Наша девочка".
Верить ли снам? Тормант помнил Дарину молодой женщиной, чуть пополневшей после рождения ребенка, белокожей и одетой по городской моде. Во сне перед ним была сагиня в расшитой рубахе с посеченным солнцем лицом, сильными, закаленными деревенским трудом руками, худощавая, крепкая. Ее волосы, заплетенные в две тугие косы, бились на ветру над мутным потоком, взгляд пронзал насквозь. Она была страшна и...прекрасна. "Наша девочка". Дочь Дарины жива. Его дочь жива. Сколько ей сейчас? Тормант попытался подсчитать, запутался. Выходило лет двадцать. Может быть, у него уже внуки...Почему она так печально сказала: "Наша девочка". Но сказала "наша", не "моя". Почему же так печально? Это последнее, что он слышал, влетев в ядовитую реку. "Найти Дарину. Найти. Все объяснить. Она простит. Или не простит. Во сне Дарина все же удержала его, не сбросила в пропасть, пусть и не потрудилась спасти от гибели. Не потрудилась...или не смогла. Какая разница. Все уже и так...поздно...все поздно...".
Жрец заснул. Тени не беспокоили его.
****
Мейри.
Ї Брысь! Ї сонно сказала Мейри. Ї Суша, чумовая кошка, не лезь!
Что-то тыкалось между лопатками. На грани сна и яви показалось, что нетерпеливая Суша топчется у хозяйки по спине, переступая лапками. Мейри приоткрыла глаза, уперлась взглядом в обшарпанную стену дешевой гостиницы, замерла, прислушиваясь, постаралась выровнять чуть сбившееся дыхание. В комнате было тихо, девушка слышала лишь неясный шум голосов из кухни внизу, чувствовала неприятное щекотание на спине. Сагиня постаралась расслабиться и позволить сознанию уйти чуть дальше по Левому Берегу. Возня возобновилась. Существо определенно желало угнездиться в ее теле, и это у него почти получилось, учитывая истощенность и слабость девушки.
Мейри воззвала к Богам Дома и вдруг впервые в своей жизни явственно услышала, как Богиня, явившаяся на ее зов, лязгнула оружием, поднятым в двенадцати ее руках. Усталость и напряженность, видимо, усилили восприятие. Даже старые саги редко становились свидетелями того, как боги проявляют свое присутствие в теле людей. Пленс отлетел от спины Мейри и ударился в стену напротив. Он был эфирен, но все же обладал некоторой материальностью, потому как стоящие на каминной полке грубые подсвечники и лампы затряслись и зазвенели.
Девушка села на кровати. Она проводила Тайилу накануне вечером, сделала вид, что собирается уехать, а сама спряталась здесь, в грязной гостинице над корчмой в Озорном Патчале. Тай, как всегда, обошлась почти без слез, но Мейри видела, как ей больно. Бедная девочка, должно быть, посчитала поведение подруги предательством. Хотя нет, не стоит недооценивать юную госпожу из рода Нами - надежда на скорую встречу и всеобщее благополучие придавала ей такие силы, о которых Мейри сейчас и мечтать не могла.
Внизу хлопотали кухарки. Жизнь на постоялом дворе только начиналась с закатом. Под окнами шумели цеховики, стягивающиеся к корчме, чтобы расслабиться перед ленным днем. По коридорам второго этажа бегали из комнаты в комнату, хохотали и хлопали дверьми гулящие девки. Их здесь было не меньше двух четверок. Мейри сняла самые дорогие покои - с камином, одной кроватью и крепким замком. Тай не видела, что вместо десятка золотых сагиня взяла предложенного ей из кошелька всего четыре монеты. Четверку золота можно было растянуть на пару недель, но не в комнате с камином, только одной кроватью и надежным запором. За уединенность и крепкий замок пришлось хорошо переплатить.
Мейри и сама не понимала, почему не бежит и не прячется. Ей не хотелось есть и стоило больших трудов запихивать в себя еду даже в доме адмана Ларда, она чувствовала, что худеет и знала, как это сейчас опасно, теперь, когда телу нужно сопротивляться атакам извне. Вот уже и всякая нечисть полезла.
Пленс все еще был в комнате. Мейри ощущала его, как обычные люди чувствуют запах гнили и разложения. Но запаха никакого, конечно же, не было. Это в голове свербело так, что тошнота подкатывала, а не в носу. Сагиня уселась поудобнее на кровати, поджала ноги, отодвинула замусоленную занавеску и выглянула наружу, однако, мало что разглядела - стеклянные вставки в ставнях были такими грубыми и толстыми, что фонарь у входа в корчму казался выпученным глазом чудовища из книжки Тайилы. Люди, пузатые и коротконогие, в зеленоватых наплывах стекла передвигались скачками.
Ї Чудовища, Ї произнесла Мейри вслух. Ї Повсюду чудовища. Все ходите, мертвые. И не боитесь же, а?
Пленс лепился к потолку, но не уходил. Сагиня знала, как выглядит в его глазах - живым источником "пищи", защищенным ослабевшим светом Дома. Очень ослабевшим, иначе он бы не сунулся. Хотел добраться до потоков, усесться на каком-нибудь из них, наесться той энергии, которая происходит от ее, Мейри, уныния, тревоги и неуверенности, потом укорениться и влезть в сознание, начать диктовать собственные мысли и жрать, жрать то, что производит послушный теперь, обесчещенный ум. Сагиня передернулась. Как люди терпят внутри себя чужую суть, почему не могут отделить себя самих от Тьмы. Неужели забыли о собственном величии? Сами отвергают заповеди богов, а потом жалуются на болезни, разъедающие тела.
Ї Эй, ты. Можешь говорить?
Пленс не откликнулся. То ли не мог разговаривать, то ли не хотел. Мейри почему-то не стала его трогать, хотя раньше не потерпела бы подле себя потустороннюю сущность. Когда-то он тоже был человеком. Любил, ненавидел, радовался, печалился...грешил.
Сагиня заставила себя съесть то, что принесла подавальщица: кусочек тушеного кролика, свежие овощи и лепешки с соленым творогом.
Ї Ты знаешь, что мир иллюзорен? Что боги хотят, чтобы и мы веселились так же, как они, когда глядят на весь этот земной балаган? Но нам что-то не весело. Переживаем сильно, да. Хорошо бы вот так, Ї сагиня щелкнула пальцами, Ї раз - и нет чувств человеческих, один театр. Что скажешь?
В углу под потолком, где сидел пленс, хрустнула древесина, которой были обиты стены комнаты.
Ї Хороший пленс, со всем соглашаешься...Я вчера навещала господина Басила, Ї негромко продолжила сагиня, собирая на поднос пустые миски и тарелки и прислушиваясь к бурчанию недовольного живота, который сначала морили голодом, а потом слишком обильно наполнили. Ї Борай забрал у ораты Мелы записку, но так и не пришел на улицу Осенних Снопов. Он мне снился, в скверном каком-то, долгом сне: мы бежали куда-то, а ноги вязли, вязли...Тай уехала, хоть за нее я спокойна - Доф не оставит ее без помощи... Я не поеду в Кувшинки, нет, не поеду. Буду сидеть здесь, пока не кончатся деньги. А потом? Потом...что-нибудь придумаю. А ты? Тоже хочешь продать меня в обмен на живое тело? Хотя, куда тебе. Жрешь да тупеешь. Вот и хорошо, что ты такой тупой, тебе, я надеюсь, не хватит смекалки выдать меня, а то учитель всегда говорит: "что знает один пленс - знают все твари Междумирья". И чего я с тобой разговариваю? Не люблю я вас, паразитов. Брысь!
