поступили. Кто из командиров решит выступить первым, Акрод из Грейской стратии или Леагр из Халидской? Не всё ли равно? Местные жители его тут же поддержат.
– Стоит ли мне бояться селян? – с деланной беспечностью сказала царица. – Столица в моих руках, меня поддерживает знать.
– Это сказал тебе Парамен, и ему хочется так думать, но это неправда. Знать не за Аминту и не за кого-то ещё – она за себя. Каждый из них, не исключая Парамена, во снах видит Каменный венец на своей голове. Если единственным живым Аэропидом окажется ребёнок, узурпатор и убийца сестры, его жизнь не будет стоить медяка. Выход у тебя один: привлечь на сторону Аминты непобедимого Сосфена. Тогда никто в Герии не осмелится выступить против него. Ты это понимаешь, поэтому я и мой сын ещё живы.
– Сосфен, ты действительно считаешь меня чудовищем? – спросила царица с дрожью в голосе. – Что мне хотелось бы убить ребёнка или тебя, хотя ты не сделал мне ничего дурного?
– Я считаю тебя матерью. У тебя единственный сын и другого уже не будет… Да, я знаю об этом, брат мне сказал. Аминта – твой единственный и последний сын, ради него ты готова убить саму себя, не говоря уже о других.
– Что ж, я рада, что мы понимаем друг друга, – устало сказала царица. – Да, я действительно пойду на всё, чтобы спасти моего ребёнка, и кто встанет у меня на пути – горе ему.
– Не стоит лукавить. Кинану ты убьёшь только затем, чтобы он стал царём. Возможно, моя племянница уже мертва? Если это так, ты сделала большую ошибку.
– Почему? – спросил Эпифан.
– Потому, что это моя окончательная цена. За свою поддержку я прошу жизни сына и племянницы. Если с одним из них что-то случится, договора не будет.
Талая с Эпифаном переглянулись. На гладком лице евнуха отразились сомнение, но Талая решительно покачала головой.
– Ты прав, Сосфен, – устало промолвила она. – Тысячу раз прав, как и всегда. Что бы ни обещал Парамен, мы с сыном в опасности. Знать, чернь, войско – всякий будет рад вцепиться нам в глотки, всякий захочет нашей крови. О, эта варварская страна!
Евнух взволнованно взял госпожу под локоть, с почти материнской заботой протягивая ей какой-то флакон. Сосфен молча наблюдал за ними.
– Да, Сосфен, – продолжила царица, немного успокоившись. – Что бы не болтали льстецы, что бы ни говорил Парамен, защитить можешь только ты. Что я готова тебе дать, чтобы мой сын был жив и царствовал? Всё! Проси, чего хочешь! Богатства? Я продам исподнее, если не хватит денег. Власти? В этом царстве и так нет никого, равного тебе. Хочешь, женись на мне! –воскликнула она, заставив даже невозмутимого Сосфена вздрогнуть, Эпифан же вытаращился так, что, казалось, глаза вот-вот выскочат из орбит. – Да, женись! Клянусь, я буду тебе верной и хорошей женой. Да что там, ради моего сына я готова стать твоей рабыней и мыть тебе ноги, но того, что ты просишь, я дать не могу. Мальчик – да, но не она, не Кинана.
– Но почему, Талая? – на каменном лице Сосфена мелькнуло что-то похожее на удивление. – Откуда эта ненависть? Она ведь ещё ребёнок.
– Ребёнок?! – царица истерически расхохоталась. – Ребёнок! Сосфен, этот ребёнок стоит пятерых взрослых мужчин! Ребёнок, который не выпускает из рук меч, который знается с горными ведьмами и разбирается в зельях, ребёнок, который исчез... Клянусь Свечой Осме, я всегда считала эти россказни вздором, но сейчас готова поверить, что она колдунья! Ты говоришь, я прикажу убить её ради царского венца? Да, прикажу, но не ради власти, нет. Да, мой сын должен править, по своему происхождению, по своим достоинствам. То, что он не наследует своему отцу, несправедливо, и да, это правда, я желаю исправить эту ошибку, желаю завоевать для него трон, но убивать... Нет, я решусь на убийство не поэтому. Я сделаю это из страха за моего мальчика! Пока эта девушка жива, мой сын в опасности! Это меч, занесённый над его головой, яд в его чаше и удавка на его шее! Она зла, жестока, сильна и хитра, она жаждет власти и самое главное: она ненавидит нас с сыном! Если это будет в её воле, мы погибнем, и даже ты нас не спасёшь! Я не допущу этого!
– Ты сама виновата. Ненависть Кинаны – плод твоей враждебности и пренебрежения. Ничего иного ты не дала ей с тех пор, как прибыла в Герию.
– Ты прав, Сосфен, конечно ты прав – я виновата, – устало сказала Талая. – Это вина моя и только моя. В свой час я отвечу за неё перед Урвосом Вопрошающим, и если бессмертные присудят наказание – пусть так, но сейчас это неважно. Она хочет смерти моего сына, от неё не спасут ни стены, ни стража, ни даже ты. Пусть эта вина будет на мне, но она умрёт!
Царица замолчала, тяжело дыша и твёрдо глядя в лицо Сосфену.
– Что ж, тогда разговор закончен, – стратег бесстрастно пожал плечами. – Вы с Аминтой остаётесь один на один со своими врагами, и да не позволят тебе боги его пережить. Я бы предпочёл умереть от меча, можешь приказать вернуть мой, я всё сделаю сам. Если позволишь просьбу, прикажи убить сына так, чтобы он этого не заметил. Мальчик в жизни достаточно страдал.
Царица в отчаянии застонала. Прошептав ей на ухо что-то успокаивающее, Эпифан повернулся к Сосфену.
– Господин, – сказал он. – Возможно, царица выразила свою мысль с, эммм... некоторой горячностью – это можно понять, ведь она мать – но сказанное ею вполне справедливо. Царевна Кинана действительно не питает к брату сестринской любви, а недавние, эмм... события показали, что эта девушка обладает поистине выдающимися, я бы даже сказал, поразительными способностями. Что до её намерений, и прежде были весомые опасения, что, получив власть, она избавится от соперника, теперь же... – он развёл руками. – Вполне очевидно, что царевна представляет ничуть не меньшую, но даже большую угрозу чем все прочие недоброжелатели, а значит, согласившись на твои условия, моя госпожа не выиграет ровным счётом ничего. Вот если бы получить какую-то надёжную гарантию, что царевна не станет угрожать брату и искать его смерти... Правда, если мне кто-то в
