История, к рассказу которой мы приступили и в развитие коей вы теперь невольно вовлечены, началась ранней осенью неважно какого года в Северном кантоне, где на рассвете одну из многочисленных жидких рощиц среди полей огласил осипший в простуде голос:
— Поднимай задницу, Хвет!
Спящий открыл глаза. Что-то воздушное и цветное, парившее во сне, разбилось на куски о комковатую фигуру Хряка, толкавшего его ногой в бок.
— Фхрщ… Что?..
Юноша сел, как марионетка, выставив вперед руки. Перед его глазами сталкивались круги, понемногу уступая буколической панораме. Кажется, на лугу танцевали девушки в красных лентах, где-то за листвою играла флейта… или это они играли на флейте…
— Пора двигать, — пробурчал толстяк из-за плеча, распихивая что-то по карманам.
Поверьте, это была наихудшая альтернатива обнаженным танцующим флейтисткам. Хвет мысленно посоветовал мирозданию запретить унылых толстяков по утрам, чтобы не портить настроение на весь день.
В роще было зябко и влажно от тумана, словно растворившего в белом стволы деревьев. В порыжелых кронах скандалила пернатая мелочь. Хвет поежился. От этого мокрая грубая одежда кошачьими языками прошлась по коже. Вся компания уже была на ногах. Аврил с хмурым лицом рассматривала свой погибший наряд и исцарапанные руки.
— Рану придется шить, — кивнул на нее Гумбольдт, обращаясь к юноше. — Добраться бы поскорей до дома…
«Дом» на этот раз был таверной в местечке со странным незапоминающимся названием[2], где труппа остановилась, решив поколесить по округе, сплошь состоявшей из маленьких пропахших навозом деревенек, где артистов в лучшем случае не пытались сразу убить. А если и платили за выступление, то парой червивых репок, брошенных из толпы, — и не всегда, кстати, с целью накормить пришельцев. Что было вообще соваться в эти края?..
Все четверо двинулись цепочкой по узкой тропке в сторону поселения, где два дня тому оставили в конюшне великана Бандона. Теперь они шли в обратном порядке, чем спасались ночью: Гумбольдт, Хряк, Аврил и Хвет.
То и дело толстяк подгонял дылду палкой, сетуя на его нерасторопность и кривые ноги. Тот ворчал в ответ, что, мол, Хряк может идти первым, а не пускать пузыри своим неумытым ртом ему в поясницу. На это Хряк ядовито отвечал… Впрочем, не все ли нам равно, что отвечал дурак дураку? А важно то, что, когда процессия уже почти миновала рощу, выйдя на мелколесье, из-под затянутых паутиной кустов кто-то сдавленно кашлянул, как это делают для того, чтобы быть замеченными в респектабельном обществе. Ну, может, чуть надсаднее, чем принято в салонах, однако кашель есть кашель.
Гумбольдт, идущий первым, мгновенно соскочил с тропы, готовый бежать или защищаться. Это был самый нелепый в мире прыжок самого неприспособленного к прыганью существа, которое девять к десяти готово было именно что бежать, а вовсе не вступать в драку.
В принципе, дылда был грозным бойцом — длинноруким, ловким и бесстрашным. Но для того, чтобы эти качества проявились, его нужно было наглухо загнать в угол и перепугать до полусмерти. Последний раз в открытом бою он теснил родственников несостоявшейся жены, размахивая насаженной на вертел индейкой. Этот случай вошел в мировую историю как Великая индюшачья победа, даровавшая Гумбольдту свободу от брачных уз и мирных лет на семейной ферме. Теперь ни одной невесты на горизонте не маячило, и ситуация не казалась ему такой уж безнадежно опасной.
Нечто, таившееся за занавесом листвы и посеребренной росами паутины, не унималось:
— Извините за беспокойство… — голос был приглушенным и шел откуда-то снизу, будто из-под земли. — Не могли бы вы помочь мне выбраться? Очень прошу. Будьте так добры, — и, после секундного ожидания: — Парле ву франсе? Эм-м… Зи шпрехен дойч? Воси фала португейш[3]?
Комедианты переглянулись: трое из них пожали плечами, один отрицательно замотал головой. Аврил, корсет которой лопнул в погоне, прикрыла платком грудь, желавшую активного участия в разговоре.
— Что за хрень? Ты вообще кто?! — спросил у куста Хряк, которому в это утро выпало быть вопиющим гласом компании.
— О! Мой дорогой соотечественник! — раздалось из-за кустов.
— Чо?..
— Ничо! Помоги вылезти из ямы, кретин!!! — раздалось в ответ. Некто, очевидно, терял терпение.
— Он назвал тебя кретином, досточтимый Хряк. Как это точно, как верно подмечено. Имя, данное тебе матерью! — не преминул поддеть товарища Гумбольдт. — Кто ты, о незримый пророк?! — обратился дылда к кустам, почесывая выпирающую ключицу под рубахой. Вид у него при этом был как у орла, объевшегося гречки.
— Может, вы уже пособите ему, а потом будете паясничать?! — прикрикнула на болтунов Аврил, раздраженно одергивая мокрые юбки, свисавшие клочьями по окружности композиции. — Тебя как зовут? Ты один? Идти можешь?
— Кир. Да. И… м… да, — молвил ей в ответ куст, добавив: — Кстати, тут еще попадается ежевика. Невероятно, в такую-то пору! Только, я, кажется, уже всю объел…
Хряк с Гумбольдтом шумно полезли через кусты.
— Осторожно, друзья мои, здесь охрененная яма, которую не сразу увидишь, — напутствовал им голос. — Именно туда вам и нужно… То есть сюда. Я в ней… Попробую подтянуться.
Шорох сменился звуком падения и приглушенным стоном. Затем все дважды повторилось в той же последовательности — невидимый собеседник пытался подняться выше, цепляясь за торчащие из земли корни. Гумбольдт с Хряком активно снабжали его советами, вопреки которым им в конце концов удалось схватить ямного сидельца и выволочь его из кустов. Все четверо немедленно обступили незнакомца, чтобы как следует рассмотреть.
Это был недурно сложенный, но крайне тощий молодой человек лет двадцати, бледный, черноголовый, черноглазый и чернобровый с выдающимся вперед узким носом и острыми оттопыренными ушами. Его правая нога возле щиколотки опухла и была вывернута под неестественным углом. Рваный башмак с нее он крепко держал в руке, словно тот был единственным отпущенным ему на земную жизнь. Впрочем, судя по латанной вдоль-поперек одежде, это вполне могло статься. Даже на фоне бродячей труппы парень выглядел оборванцем и был грязен до безликости.
— Ты же сказал, что можешь идти?! — возмутилась Аврил, указывая подбородком на вывих.
— Я немного преувеличил, — ответил спасенный, глядя на покалеченную ногу, и снова припал к фляге с водой. — Меня зовут Кир.
— Нам некогда с тобой возиться! Сам доковыляешь до деревни?
Парень по-детски улыбнулся и помотал головой, затем пожал плечами, развел руки в стороны, жалобно вздохнул и выразил сожаление тридцатью тремя способами.
— Это просто… просто… на хрен кошачий все! — ответила за четверых девушка, яростно бросив в траву корягу, которой счищала паутину с Хряка. В траве что-то жалобно пискнуло и скончалось. — Мало нам геморроя, еще нашли себе захребетника! Дай ему свою палку, Хряк, и пусть выбирается как хочет!
Нельзя не сказать: в гневе она была великолепна. Неприбранные локоны развевались в хрустальном утреннем свете, алые губы подчеркивали страстность, руки двигались, словно в танце… Невозможно, немыслимо сердиться на слова такой красавицы, брошенные в запале! Но спасенный нешуточно рассердился:
— Это бесчеловечно! Вы не можете так поступить с гражданином своей страны, попавшим в беду. А ты! Да, ты! — он ткнул башмаком в Аврил. — Ответишь по закону за неоказание помощи пострадавшему!
По неизвестной причине это подействовало. Нельзя сказать, что бродячих актеров легко пронять словами — уж кого-кого, но только не их. Однако уверенное и наукообразное заявление сотворило чудо: Аврил лишь хмыкнула и даже не попыталась пнуть обидчика. Вместо этого она подала знак вытянуть ногу, присела, подобрав юбки, и быстрым сильным движением вправила юноше вывихнутый сустав. Все произошло так неожиданно и скоро, что он не успел вовремя вскрикнуть от боли, а кричать после уже было неприлично. В итоге он так и остался сидеть на поросшей пустоцветом тропе с открытым ртом и обвинительно поднятым башмаком.
— Перевяжите потуже и дайте ему палку, — повторила ледяным тоном девушка. — Теперь-то ты можешь идти? — ядовито поинтересовалась она, когда повеление было исполнено. — Попробуйте, ребята, его умыть, что ли… Воняет, как коровья лепешка.
Остатки воды из фляжки ушли на то, чтобы разглядеть цвет кожи на щеках спасенного. Перевязанный и одаренный посохом Кир поднялся с помощью Хвета, все это время жевавшему колосок в сторонке, и поплелся за остальными, морщась от боли на каждом шаге.
— Ты прилично рисковал, — сказал ему тот.
— Еще бы! Я мог издохнуть в яме.
— И это тоже, — неопределенно ответил Хвет.
Солнце разметало кисею тумана, и вскоре путники уже без опаски двигались по выбитой в пыль проселочной дороге в сторону… как бишь называлось это селение? Очередных Песьих Мусек на своем извилистом пути.