Лепет Кира почти уж сходил на нет, когда Гумбольдт осоловело посмотрел на него и без всяких предисловий подставил сутулую спину в качестве экипажа.
С многословной помощью Хряка парень навьючился на долговязого, сцепив руки у него под шеей, после чего двухэтажная конструкция, снабженная балансирующим в воздухе костылем, небыстро двинулась вдоль дороги. К счастью, пассажир вел себя смирно и весил не больше пары связанных веревкой жердей.
— Ты чего такой тощий? — спросил его Гумбольдт.
— Готовился ехать на тебе, — ответил Кир, кивая в такт шагам своего носильщика. — Не подвел?
— Даже перестарался, — заключил тот и передернул плечами, отгоняя от шеи мух. — Почеши плечо, а? Слепень укусил. Чешется, аж сил нет.
— Не выйдет, иначе я сорвусь. Достаточно того, что я тощ — считай это подарком судьбы и смирись с остальным дерьмом, — Кир, кажется, уже перенял манеру шутить, принятую в труппе.
— Неблагодарный тощий ублюдок, — беззлобно вздохнул Гумбольдт, продолжая идти вперед.
— Женщины любят упитанных, — встрял семенящий сзади толстяк, обуянный от голода словесным поносом. Затем он изрядно помолчал и суровым тоном предрек: — Ты, парень, умрешь бездетным.
— А у тебя-то сколько детей? — огрызнулся Кир со своего шагающего насеста.
— У меня все впереди, — уклончиво отозвался Хряк. — Я как раз приобрел нужную форму для беспорядочных соитий, если бы не этот ночной галоп. Теперь придется все начинать сначала. — Отдадим должное: толстяк был весьма проворен и чертовски вынослив для своей комплекции. Насчет любовных подвигов — чего не знаем, того не знаем. — Аврил, только посмотри на это: теперь я тощ, как оглобля. Утратил весь, мать его, шарм! Аврил?
— Тебе не даст даже тыква, — вяло ответила она, не оборачиваясь. На большее девушки не хватило.
Аврил плелась из последних сил, совершенно измотанная за ночь. Из-под лопатки продолжала сочиться кровь, и Хвет с тревогой поглядывал на сестру, которая всякий раз отказывалась от помощи.
— Ты как?
— Не очень. Иду пока…
— Может, остановимся?
— Тогда уж я точно не встану. Надо найти воду. Жарко.
Погода и впрямь была непривычно теплой для осени. Плечи и затылок грело, как от печи. Солнце в безоблачном бледном небе разошлось по-майски, и сбитые с толку пчелы кружили над лугами, не находя в них цветов. Через поле, обезумев от оптимизма, пронесся долговязый ушастый заяц и скрылся в оголившемся пролеске, чтобы сильно удивить там какую-нибудь зайчиху.
Вокруг простирались бесконечные убранные поля, куцые рощицы на межах, и ни одного ручейка или колодца на горизонте. Уже с час путники никого не встречали на дороге, лишь вдалеке паслись черные, как грачи, коровы да кто-то невидимый жег траву за холмом — в воздухе стоял тонкий запах дымка. Земля, отдав урожай, словно обезлюдела и заснула в тиши до другой весны, стряхнув с себя беспокойных крестьян с их бабами, лошадьми и тяжелыми возами.
— Потерпи. Скоро, по-моему, будет хутор, — подбодрил сестру Хвет.
Сам он казался двужильным, как сказочный Конек-Горбунок: отдых парню почти не требовался — он шел, все так же пружиня и размахивая руками, только глаза под рыжим чубом темнели и губы сжимались в тонкую полоску.
Хвет оказался прав: из-за поворота дороги, огибающей зеленый жизнерадостный холм, показались ульи, брошенная телега и крыши, окруженные садовыми деревьями. У телеги бродила стреноженная кобыла, шаря черными губами по траве. Ее обществу радовались мухи.
Вид человеческого жилья добавил путникам крупицу оживления — малую, как горчичное зерно, но довольную для совершения чуда. Кир вытянул шею в предвкушении отдыха и перестал постанывать от разрывающей ногу боли. Аврил подняла лицо, поправив собранные узлом волосы. А Хряк громко высказался насчет любовных свойств крестьянок в маленьких деревушках, но характеристик этих мы приводить не станем, чтобы не смущать читателя (тем более всякое случается, и они могут оказаться правдой).
На самом краю хутора, столь малого, что, помимо этого края, в нем и не было ничего иного, в огороде, утыканном чучелами с густотой боевой шеренги, ковырял мотыгой старик, охаживая гряду с мелкими, недобрыми на вид кабачками. Овощи имели несвойственный бахчевым фиолетовый оттенок и заостренными своими концами в подражание стрелке компаса лежали строго на юг. По старательным движениям огородника было видно, что он немалый энтузиаст по жизни, которого в ступе не утолочь. Это же следовало из самой попытки получить теплолюбивый урожай на открытом грунте в Северном кантоне, где даже крысы выходили на прогулку в пальто — правда, не все и не каждый день.
Хряк подошел к плетеной ограде и вежливо, как мог, окликнул крестьянина:
— Эй, старый стрый! Мир тебе! У нас раненый и девка в самом соку! Не поможешь?!
Аврил, несмотря на усталость, невольно прыснула от смеха. Хряк умел подбодрить, хотя галантности ему явно недоставало. Это слово даже рядом не валялось у его колыбели.
Огородник обернулся, медленно поднимая мотыгу, и недовольно выставил подбородок в сторону пришедших. Его куцая бородка пришла в движение. Если бы среди летописцев было чуть больше крестьян и поменьше иссохших в унылых каморах фантазеров, в истории человечества рядом с «карающим мечом» и «жезлом правосудия» непременно бы нашлось место «мотыге великого возмездия». Ее сестра во плоти сейчас угрожающе нависала над головой старца, хотя и в дарующем безопасность отдалении от пришельцев.
— Так чо, мон бутон?! Мы зайдем?! — уточнил Хряк, надавливая на хлипкую ограду пузом.
Та жалобно затрещала, грозя рухнуть вместе с надетыми на колья пучками ветел, устроенных для отпугивания птиц. На каждом из них сидело по упитанной сороке, строящей гипотезы насчет осуществленного человеком замысла.
Вредный старик промычал невнятное, яростно замотав головой в ответ. Мотыга заходила из стороны в сторону. Кабачки щерились с гряды злыми фиолетовыми лицами, как лесные альвы, которым предложили платить налоги. Что бы оно ни значило, было самонадеянно считать эту пантомиму за согласие приютить странников.
Возникло минутное замешательство, разрешившееся самым нежданным образом.
Из-за обобранного малинника прямо на стоящую у плетня компанию вышла полудюжина крупных серых гусей, занятых оживленным разговором. Увлеченные полемикой и не привыкшие к опасностям птицы едва не налетели на людей. Первые двое вытянули шеи, расставив крылья, и испуганно загоготали. Те же, что шли за ними, поднаддали, не уловив остроты момента…
Сидящий на земле Кир мгновенно оказался обладателем двух трепыхающихся тушек, сомкнув пальцы под клювами предводителей птичьей стаи. Невероятным усилием он встал на одной ноге и поднял свою добычу, демонстрируя ее огороднику.
Мотыга описала в воздухе кривую восьмерку и пала на утоптанную межу, лишив жизни черного жука-короеда. От возмущения такой наглостью старик лишь беззвучно открывал и закрывал рот, глядя на угрозу своему движимому имуществу, трепыхающемуся в руках негодяя.
— Или ты, чертова кукла, сейчас же дашь нам воды и накормишь, или мы экс-пор-пер… а-а! Короче, ты недосчитаешься двух гусей! Клянусь этими гусями, что так и будет!
— И оградой, — поддакнул Хряк, напирая животом на плетень. — Клянемся оградой и гусями, старый мошенник.
— Давай, дед, суши подштанники. Нам правда нужна помощь. Не взыщи, мы пришли с добром, — пособил огороднику с решением Гумбольдт — известный в узких кругах философ.
Хвет посмотрел на шатающуюся сестру и с места перескочил ограду, решив, что переговоры затянулись. Аврил попыталась мило улыбнуться, но лишь скривилась, будто от гнилого гриба на вилке, а Кир еще раз выразительно потряс гусями и рухнул с ними в траву, не устояв на одной ноге. В воздухе над ним меланхолично кружили перья.
* * *
На перевернутой бочке стоял емкий горшок бобовой каши, густо сдобренной сметаной. Все пятеро сидели в тени сарая, наслаждаясь сытостью и прохладой.
— У тебя интересное представление о справедливости, парень, — заметил Киру Гумбольдт, отирая ложку о тряпицу, заменявшую пришельцам скатерть.
Не то чтобы он сильно возражал против обеда, но был несколько озадачен выдвинутой Киром аргументацией. Ему-то казалось, что они просто ворвались на чужой двор, потребовав их накормить и обиходить. Неплохо, конечно, хотя и немного варварски.
— Типичный кулак и мещанин! — отозвался о хозяине Кир, с силой перетягивая лодыжку. Старик у него вызывал необъяснимое раздражение. — Человек прошлого.
— Ага. Старый совсем. Еле метлу держит, — согласился Хряк, уплетая кашу за четверых.
Хозяин уже с час старательно подметал крыльцо, не желая выпускать незваных гостей из виду. Его жена торчала кукушкой из окна своего домика, то и дело поправляя косынку. Оба с нетерпением ждали, когда прекратится это нашествие.
