есть, войдя в кабинет, прошел порядка восьми метров, остановившись в паре шагов от
жертвы. При этом Штурмин никак не среагировал, только поднялся с кресла. Не
исключаю, чтобы поздороваться…
– В протоколе отмечено и на записи видно, что на столе стоит чашка…
– Да, вот здесь, – Лосневский указал рукой. – Кофе. Эксперты обнаружили на ней
только пальцы жертвы. Никаких других отпечатков.
Продолжая развивать свою мысль, Леднев внимательно следил за следователем:
– Советник сидел на своем рабочем месте, почему бы ему не пить кофе там? Чашка
же стоит возле убийцы, и на ней только отпечатки пальцев Штурмина. Ничего не приходит
в голову?
Опустив глаза вниз, глядя на стол, Лисневский еще раз представил картину убийства,
выискивая несоответствия. На этот злосчастный кофе он не обратил никакого внимания.
– Хотите сказать, что наш пострадавший сам встал, налил кофе и предложил его
убийце?! – он хлопнул себя ладонью по лбу. – А кофе-машина стоит в приемной возле
секретаря. Штурмин, по слухам, был весьма независимым. И подобная услужливость
может говорить либо о высоком статусе гостя, либо о хорошем знакомстве.
– Вот-вот.
Предположительно заказной характер убийства и близкое знакомство жертвы с
преступником поставили и Леднева, и Лосневского в тупик. Государственный чиновник и
наемный убийца по определению не должны быть знакомы, их ничто не может связывать
между собой. Но в российских реалиях здравый смысл часто теряет актуальность.
– А если это боевое прошлое? – Лосневский строил версии на ходу.
– Вместе служили?
– Ну, или пересекались…
Ледневу идея понравилась. В его практике уже случалось нечто подобное: в конце
80-х, первой половине 90-х, когда отшумел боями Афганистан, многие сослуживцы
оказались по разные стороны баррикад. Ветераны, имевшие боевой опыт, не всегда
находили себе применение в мирной жизни. Кому-то не хватало риска, адреналина,
чувства крепкого дружеского плеча рядом. Время было сложное, переломное, и многим
банально не на что было жить. Одни шли в милицию, другие пополняли ряды
зарождающихся преступных группировок. И частые встречи недавних братьев по оружию
в кабинетах уголовного розыска ни у кого не вызывали удивления.
Едва ли с тех пор что-то изменилось.
– Надо пробить архивы минобороны, сравнить с нашей картотекой, – окунувшись с
головой в следственные мероприятия, Василий Петрович по закоренелой привычке
отождествлял себя с сотрудниками органов. – Возможно, и найдется ниточка. Если это
профессиональный киллер, то вряд ли здесь его первый выход, должен был ранее уже
засветиться… Неужели он нигде не попал в поле зрения камер?
По дороге к кабинету советника губернатора он углядел несколько видеокамер в
коридорах и на лестнице и пару – при входе в здание.
Лосневский поморщился:
– Не работает ни одна. Старое оборудование сняли, а новое еще не смонтировали: не
успели. Говорят, в бюджете денег не было. Должны были закончить на этой неделе… Но
через парадный вход он не проходил.
Это ли не злая гримаса судьбы? Понавешать всюду дорогостоящего оборудования и
оставить все в нерабочем состоянии. Одно слово: РОССЕЯ!!!
– Другие входы в здание? – не мог же киллер прилететь на воздушном шаре.
– На окнах сигнализация включена, пока ключи на посту хранятся. Постовой
утверждает, что отключений не было. Сам он не отлучался. Есть пожарные выходы, и один
технический. Но все закрыты. С ними работаем.
– Чудеса, – протяжно повторился Леднев. – Может, лукавит наш постовой и до ветру
все-таки бегал? А возможно, убийца затаился с вечера. Вчерашних посетителей и
работников, думаю, еще не отработали?
– Не успели.
Это было плохо, но вполне предсказуемо. За прошедшую пятницу в здании побывала
уйма народу, и работа предстояла нешуточная: выяснить, кто из них не отметился на
выходе. Причины могут быть разные, но среди этих людей запросто может скрываться
убийца.
– В котором часу советник пришел на работу?
– Без двенадцати шесть, – следователь сверился со своими записями. – То же
подтвердил постовой. Штурмин вообще ранняя птица.
Робкий стук в дверь прервал их измышления. На пороге стоял худой мужчина с
седыми усами и уставшими водяными глазами в синей форме фельдшера скорой помощи.
Длинные пальцы цепко держали ручку дежурного чемоданчика. Его взгляд безошибочно
остановился на Ледневе, определив в нем старшего и по статусу, и по званию, а значит,
следователя.
– Виталий Евгеньевич? Женщину привели в чувство, она адекватно реагирует,
можете беседовать… Если мы вам больше не нужны, то смею откланяться.
– Спасибо большое, – Виталий Лосневский направился в сторону двери. – Конечно,
езжайте, – он благодарно пожал фельдшеру руку и повернулся к Ледневу. – Василий
Петрович, нисколько не сомневаюсь, что захотите принять участие в разговоре с
секретарем Штурмина…
– Обязательно. – Леднев хищно улыбнулся, прекрасно понимая, что сейчас Вера
Глонти для них самый ценный источник информации. – Вы не против, Виталий
Евгеньевич?
– Только если не будете мешать.
Фельдшер, внимательно наблюдая за коротким диалогом между пожилым и молодым
сотрудниками органов, сокрушенно покачал головой, досадуя, что так непростительно
ошибся в личности следователя. Вздохнул, перехватил чемоданчик в другую руку и
усталой походкой, покачиваясь из стороны в сторону, побрел продолжать выполнять
клятву Гиппократа.
2
Вере Георгиевне Глонти недавно стукнуло тридцать пять, из которых почти
семнадцать, т.е. весь свой трудовой стаж, она отработала в администрации: сначала в
канцелярии на посылках, затем подай-принеси по имени «помощница» у разнокалиберных
чиновников и вот теперь личным секретарем у Бориса Андреевича Штурмина. Честность,
исполнительность и трудолюбие вкупе с непревзойденной производительностью
превратили ее в яблоко раздора межу советником и губернатором. Колобов неоднократно
пытался забрать ценного сотрудника с неплохими внешними данными себе, а Штурмин
активно сопротивлялся, поясняя, что без Верочки со всем объемом взваленных на него дел
ни за что не справится. Была Вера обаятельной и скромной, с иссиня-черными волосами и
медовыми теплыми глазами, с чувственными губами и кожей смуглого, золотисто-
бронзового оттенка, в теле, но совсем не полная. С выпуклостями и округлостями,
изгибами и плавными линиями в положенных женщине местах, с четко ощущаемой
талией и небывалой статью. Некоторые сплетники, коих в любом коллективе всегда
найдется в достатке, поговаривали, что происходила Вера из старого сванского рода,
проживавшего издревле на северо-западе Грузии: отсюда и красота почти неземная, и
грация благородная.
Сейчас же на пергаментном лице с правильными чертами не осталось ни кровинки,
безжизненные глаза, оттеняемые темными полукружиями, ввалились и высохли, щеки
опали, и плечи согнулись точно под невыносимым грузом. Нижняя губа неровно
подрагивала. Вся свойственная ей привлекательность, испугавшись увиденного недавно
лика смерти, растаяла в одночасье, оставив болезненную бледность и морщины скорби.
От зрелища Леднева передернуло. Перед ним сидела согбенная старуха, человек,
мигом проживший к своим еще лет тридцать или сорок жизни. Абсолютно сломленный,
потерявший смысл существования. Она бы билась в истерике, и только введенное врачом
«скорой» успокоительное удерживало от активного проявления чувств.
Не выдержав, Лосневский отвернулся к окну.
Вера, ссутулившись, сидела на стуле и вопросительно смотрела на двоих вошедших в
кабинет мужчин, вяло теребя пальцами подол юбки. А они молчали, не зная, как начать
разговор, чувствуя свою слабость перед всепоглощающим ужасом развернувшейся
человеческой трагедии.
Представив следователя и умолчав о собственном участии в расследовании, Леднев
назвал только имя-отчество.
– Мы знаем, что вам очень трудно сейчас говорить, Вера Георгиевна, но не могли бы
вы рассказать, как все случилось? – говорил он медленно и тихо, даже немного вкрадчиво,
