Петунья нетерпеливо кивнула.
— Дадличек, ты поесть хотел, — обратилась она к сыну, до сих пор слушавшему наш разговор в дверях. — Иди на кухню, там в холодильнике пирог.
Спровадить она его хочет, что ли? Все — таки у него тоже есть право узнать мою историю.
На его упругом розовощеком лице проступила борьба за приоритеты.
Но Петунья почти сразу забыла о нем.
— Лили… несмотря на все наши… размолвки в прошлом, я готова выслушать тебя…
Ах, вот почему она так холодна со мной! Видно, раньше мы не очень общались друг с другом из — за каких — то недопониманий. Но в любом случае, прошло много лет, не имеет ли смысл оставить все в прошлом?
— И еще… — Голубые глаза сестры скользнули с моего лица куда — то вниз. — Пожалуйста, убери куда — нибудь эту штуку.
Я склонила голову. Она имеет в виду волшебную палочку? Не говоря ни слова, я сунула ее за пояс штанов, все равно больше некуда. Разберусь с рядом интересующих меня вопросов потом, когда объяснюсь с Петуньей.
— Почти шестнадцать лет назад на пороге этого дома я обнаружила спящего ребенка в корзине, — сказала она, не собираясь садиться рядом со мной на диване, что было бы абсолютно естественным при встрече родных сестер после долгой разлуки. — Каково было мое изумление, когда выяснилось, что этот мальчик — твой сын. При нем оказалось письмо, в котором было написано, что ты и твой муж погибли от руки какого — то там монстра, а Гарри… остался сиротой…
Петунья в охватившем ее волнении стремительно прошла передо мной, комкая в руках резиновые перчатки.
— Ты себе не можешь даже представить, что я тогда испытала! — под конец ее голос звенел от обуревавших ее всю чувств.
— Конечно, не могу, — тихо согласилась я. Мне в новинку было все это слышать и странно сознавать, что это про меня. Но мне вдруг почудилось, что в пылких словах сестры, с первого до последнего, было вложено обвинение непосредственно против меня.
— Ты умерла, а на мне остался твой сын!
Теперь добрались до сути. Я хоть и была обескуражена ее тоном, но не собиралась смиренно складывать голову на плаху застарелых обид.
— Как я уже сказала, Петунья, я ни в чем не виновата. Мне очень жаль, что ты считаешь моего сына, твоего племянника, своей обузой. — Тут я впервые не выдержала, и в голос просочилась горечь. — Прости, что наша с Джеймсом гибель обернулась для вас хлопотным делом. Не думала я… — Я хотела сказать «что моя сестра такая эгоистка», но промолчала.
Петунья остановилась. На ее лице отразилась целая гамма чувств. Она, как ее сын, не могла выбрать, как ей поступить сначала: выслушать меня или продолжить выносить на обозрение когда — то задетую гордость.
Вздохнув, она попыталась взять себя в руки.
— Где же ты была, Лили, где скрывалась? И раз ты жива, могу предположить, что и твой муж тоже?..
Джеймс… Я не помню его, но это не значит, что остаюсь равнодушной к тому, что его нет.
— Джеймс погиб… по — настоящему… — Мне пришлось на мгновение прерваться. Говорить об этом было нелегко. — Ты спрашиваешь, где я была, а я находилась рядом и в то же время далеко… Все эти годы я пролежала в одной больнице, магической, — решила пояснить я, поднимая глаза на сестру. — Она молча смотрела в ответ. — В коме. — Петунья дернулась, будто ее пронзило током. — Я могла умереть, так и не приходя в сознание, но… — из меня невольно вырвался нервный смешок. — Но я очнулась всем назло… два дня назад. Это было два дня назад? — спросила я саму себя, глядя в темное окно. Время для меня было еще несовершенно, и я кое — что путала. — В общем, это не важно. Важно то, что плюс к забвению длиною в шестнадцать лет я получила потерю памяти.
Послышался звук, словно кто — то поперхнулся.
Оказывается, Дадли вопреки словам матери остался в гостиной и теперь с открытым ртом глазел на меня. Он был потрясен сверх меры. Как я его понимаю.
— Ты потеряла память? — коротко глянув на него, спросила Петунья севшим голосом.
— Да. Я не помню ничего из того, что было со мной до того, как все это… произошло. Ты не можешь себе даже представить, — сама того не замечая, произнесла я фразу Петуньи, — что это такое.
— Но… подожди… ты же знаешь, как меня зовут. Где я живу… Сына помнишь, мужа.
— Ничего этого я не помню. Обо всем мне рассказал один человек… — При воспоминании о Дамблдоре я испытала разочарование. Почему он обманул меня? — Его зовут Альбус Дамблдор… — Я взглянула на Петунью и потому увидела ее странную реакцию. — Ты… его знаешь?
Она поджала губы, как бы недовольная собой, и присела на край дивана на некотором расстоянии от меня. Нельзя сказать, что это меня крепко задело, но неприятный осадок был.
— Не очень хорошо, как ты, — суховато сказала она и пояснила, вспомнив о моей амнезии: — этот человек как раз и определил твоего сына в нашу семью. И ровно год назад приходил сюда, чтобы обсудить кое — что насчет крестного Гарри, если я правильно помню.
Так — так! Не так быстро…
— Крестный Гарри? — переспросила я, поднятой рукой останавливая Петунью. — Дамблдор определил?!
В волнении поднявшись с дивана, я тут же опустилась обратно из — за стрельнувшей в ноге тонкой, но резкой боли.
— В каком смысле «определил»?! Если у Гарри есть крестный, то почему…
Я поперхнулась воздухом и оборвала саму себя, словно налетев на стену. Прошло всего — то два дня, а я уже устала от этих бесконечных «почему». Когда же память вернется ко мне?
— Блэка, или как там его, уже нет в живых, — ровно, будто о погоде, сказала Петунья, сложив руки на коленях. — А про самовольное решение вашего… Дамблдора я сама не больше твоего знаю.
Обо всем этом я больше не могла спокойно слушать. Поэтому спрятала лицо в ладонях. За что ты так со мной, Петунья? Что такого в прошлом я тебе сделала, отчего ты разговариваешь со мной не как с сестрой?
— Петунья… расскажи мне о Снейпе, — не дождавшись участия от нее, попросила я. — Куда он забрал Гарри?
— Понятия не имею, — пожала она плечами. — Он мне не докладывал. Грубый тип, не понимаю, как ты могла с ним общаться раньше. Каким был невоспитанным в детстве, таким и остался. Ненормальный, как и все…
Сколько нелестных отзывов об одном человеке. Но, наверное, я бы не смогла дружить, общаться с ним, если это на самом деле о нем…
— Как все — кто? — устало спросила я. Меня тянуло в сон, и я едва удерживала веки в открытом состоянии. Так как Петунья не отвечала, мне пришлось посмотреть на нее.
Она глядела куда — то мне под ноги. Я проследила за ее взглядом и обнаружила лежащую на ковре перед диваном волшебную палочку.
За поясом штанов оказалось пусто. Наверное, она выкатилась, когда я резко вставала.
И тут до меня, наконец, дошло, чего сильнее всего боится Петунья. Да и члены ее семьи.
— Это всего лишь палочка, Петунья. Даже с ней я ничто. Забыла тебе еще сказать, что моя магическая сила на нуле…
— Что… ЧТО?
Не знала, что мое признание вызовет такую бурную реакцию. Я немного растерянно вздрогнула, когда сестра внезапно подалась ко мне.
— Я магически недееспособна…
— Ты не можешь колдовать?!
— Нет… Пока нет.
— ТОГДА ВОН ИЗ МОЕГО ДОМА!!
Я едва ли не на фут подпрыгнула на диване, когда в гостиную, словно бронепоезд, ворвалась туша Вернона. Он остановился напротив меня, с мрачным торжеством тыча толстыми пальцами в мою сторону.
— Что? О чем вы?
— Для особо непонятливых повторяю: убирайся из моего дома! Это ж просто отлично, что ты не можешь вытворять всякие штуки!
Муж Петуньи загораживал мне проход, и я, поднявшись, кое — как протиснулась мимо него.
— Прекрасно! Я ухожу! И надеяться не могла на такое гостеприимство! — стараясь говорить спокойно, я в последний раз окинула взглядом гостиную. В горле застрял горький комок. Меня душило чувство несправедливости и обиды.
Ни Петунья, ни кто — либо другой не пытался остановить меня. Ну, и хорошо, раз я пришлась не ко двору, уйду, все равно нужно найти Гарри.
В последний момент моя выдержка мне изменила, и я не смогла уйти по — королевски, с гордо поднятой головой. Превозмогая колющую боль, я метеором вылетела на улицу.
— Лили! Подожди!
Сзади послышались торопливые шаги, когда между мной и домом было довольно большое расстояние. Меня остановили схватившие за плечи руки. Развернули, и я оказалась в объятиях Петуньи.
— Прошу прости меня!.. Я виновата перед тобой…
На ее щеках блестели слезы. Наверное, и на моих тоже…
— Очень виновата. Если не можешь, не прощай…
Я молчала, еще не зная, что сказать. Но стало легче от ее искренних слов. А ведь кроме этого больше ничего и не надо.
— Вернемся, — тихо сказала она, все еще обнимая меня. — Вернон остынет, он поймет…
Вряд ли… Судя по его поведению, все, что связано с магией его просто достало. И Гарри тоже, а он волшебник.
