— А он точно сюда придёт?
— Да точно, точно!
— А если он не станет забираться на самый верх?
— Тогда просто вышибем лестницу...
Эйвери, подошедший к ним со спины, сразу понял, что присутствует при замышлении пакости. Он бросил быстрый взгляд по сторонам и обнаружил, что у стоящей в проходе стремянки верхняя ступенька заколдована Скользящими чарами.
— Фамилии, — тихо произнёс он, приблизившись к мальчишкам вплотную и активизировав свои непригодившиеся способности старосты.
Студенты подпрыгнули, обернулись, поняли, что бежать некуда.
— Поттер, — буркнул тот, что носил очки.
— Блэк, — процедил второй.
Эйвери смотрел на них, и в его голове складывались и случайно обронённые слова МакГонагалл, и разговор в Больничном крыле.
— Того, кого вы ищете, здесь нет, — тихо сказал он. — Я видел, что он идёт на улицу. А теперь мне нужны чернила.
Малолетние хулиганы переглянулись.
— Чернила? — переспросил тот, который назвался Поттером.
— Именно, — оскалился Эйвери и мысленно попросил у Локи прощения за плагиат. Он сунул мальчишкам под нос свою чернильницу. — И немедленно!
Поглядывая исподлобья, те полезли в сумки.
— Переливайте, — велел Эйдан. Через минуту его чернильница была полна до краёв, а Поттер и Блэк с отвращением вытирали заляпанные пальцы рукавами мантий.
— Можете идти, — кивнул Эйвери, заворачивая крышечку. Хулиганы пошли прочь, чтобы сорвать свою злость на ком-то, кто, по их мнению, был сейчас на улице, но голос Эйвери остановил их:
— Двадцать баллов с Гриффиндора.
Они замерли как громом поражённые. Их взгляды обшаривали грудь Эйвери в поисках значка старосты.
— Ты не староста, — скривился Блэк, а Поттер набрался смелости и показал ему язык.
Эйвери расплылся в обворожительной улыбке.
— Я — нет, а вот мой друг... Как вы думаете, что он скажет, когда узнает, что вы пытались покалечить нашего младшеклашку? У него хватит фантазии вас самих загнать на эту лестницу. Или, может, заколдовать вам подошвы, чтобы вы и шагу не могли ступить...
Мальчишки молча переглянулись, смерили Эйвери ненавидящими взглядами и скрылись. Из-за стеллажей донеслось сдавленное «сука!», брошенное кем-то из них, а потом всё стихло.
Сняв с лестницы заклинание, Эйдан вернулся за свой стол с полной чернильницей и сел. Закрыть глаза он боялся, слишком свежо было воспоминание о том, как здесь появился страшный и коварный бог обмана.
Итак, он угодил между двух огней. Но проблема не в этом. Как он и опасался, в его руках оказалась судьба девяти миров. Что с ними случится, решали не асы, а он, смертный Эйдан Эйвери пятнадцати лет от роду.
Это было так страшно и нереально, что он не мог это до конца осознать. В одном их мире живёт несколько миллиардов человек. Несколько миллиардов жизней. А если прибавить сюда всех животных? И растения? Даже у камней есть душа. Может быть, всё вместе это составляло сто миллиардов. Он не мог себе представить такое число. И всё это зависит от его решения, всё это может исчезнуть. Мёртвые не будут попадать ни в Хель, ни в Вальхаллу, они просто исчезнут, уйдут в никуда. Исчезнут родители. Исчезнет Toshka, порой такой невыносимый, но по-своему преданный друг. Растворится в небытии Локи, гордый и опасный ас. Исчезнет Тор, который умеет улыбнуться так, чтобы разом прогнать страх и недоверие.
Эйвери чуть не задохнулся от боли, когда понял, что они исчезнут независимо от его решения: Рагнарёк сотрёт их, как будто никогда не было. Может быть, Моди и Магни превзойдут отца и совершат больше подвигов, чем он, но самого Тора уже никогда не будет.
Речь шла о том, поглотит ли прожорливая пустота абсолютно всё или нет. Платой за возрождение была жизнь почти всех людей и богов. Если Эйвери решит иначе, плата превратится в бессмысленное жертвоприношение никому.
«А может, лучше, чтобы ничего не было? — вдруг подумал он, ужасаясь своей мысли. — Разве жизнь это не страх и боль?»
Он вспомнил о несчастном мальчике, которого с азартом травили его одноклассники. Вспомнил и о своей боли. О том, что каждый миг на земле кого-то убивают. Не лучше ли одним махом прекратить это? Самого Эйдана уже никто не осудит. Некому будет судить.
Интересно, есть ли у асов боль, которую они столетиями носят в себе? Эйвери готов был поклясться, что у Локи — точно есть. О боги, спросить бы у кого совета...
Он не осознавал, что у него щиплет глаза и перехватывает дыхание. К кому идти? Кто сильнее и Тора, и Локи?
— Ой-ой... — тихонечко проскулил он, когда понял. Если встречу с этими двумя он выдержал, то как он взглянет на Всеотца, пусть даже тот будет в человеческом облике? Он, один из бесчисленного множества, никчёмный червяк, неудачник?
Но под конец Эйдан немного успокоился. Если сейчас обратиться с молитвой, это не значит, что Один явится к нему с небес. Эйвери не знал, как правильно молиться, поэтому просто сцепил пальцы и подумал:
«О великий бог! Скажи мне, что бы ты выбрал на моём месте. Может, ты считаешь, что лучше покончить со всем этим? Или ещё есть шанс? — он помолчал и спохватился: — И, пожалуйста, не дай Локи меня убить до того, как я исполню твою волю».
Он немного подождал, но всё было тихо. Эйвери рассудил, что, когда бы ни пришёл ответ, работы у него слишком много, чтобы можно было от неё отлынивать.
* * *
Долохов вытащил его из библиотеки в половине пятого.
— Ты на себя посмотри! — ругался он. — Пошли гулять сейчас же! Чахнешь тут, как blednaya poganka!
Эйвери не знал, что такое blednaya poganka, но позволил утащить себя на улицу. По его расчётам, кусок оставшегося текста он успеет перевести в срок. Времени у него оставалось до ночи на двадцать второе.
Они с Антонином вышли со двора, на котором резвилась малышня, и пошли по тропе вдоль Чёрного озера. Солнце уже скрылось за горой, небо было нежно-голубого оттенка, темнеющее на востоке. Слушая визг разошедшихся ребятишек, Эйвери вспомнил, как на третьем курсе произошла великая снежная баталия. Начали они с Тони, задели какого-то хаффлпаффца, за которого вступился его друг, райвенкловец. За них обоих вступились сокурсники, львы подключились из солидарности. Слизеринцы, углядев в общей свалке двоих своих, ринулись в бой. Перемешались курсы и факультеты, снежки летали со свистом, подобно пушечным ядрам. Зла не было, лишь неистовствовала Белла Блэк, которая вообразила, что драка идёт по-настоящему. Хорошо, что эта шумная, немного вульгарная девица уже выпустилась, без неё стало гораздо тише. А после снежной битвы всё стало на свои места: райвенкловцы засели за книги, хаффлпаффцы старались ни во что не вмешиваться, а слизеринцы и гриффиндорцы снова стали крыситься друг на друга.
— Ты что молчишь? — спросил Антонин, когда они уже порядочно прошли в тишине, нарушаемой лишь хрустом снега под ногами.
— Ты мне скажи, — попросил Эйвери. — Ты что думаешь про этот мир? Какой он?
Друг присвистнул и долго молчал, прежде чем ответить. Эйвери решил, что он не ответит вообще, но тут Долохов заговорил.
— Ты понимаешь, с одной стороны, здесь есть много всего плохого...
— Это я знаю, — кивнул Эйдан.
— Но и хорошее тоже есть, — продолжал рассуждать Тони. — Чаще всего, всякие мелочи. Например, обнять девчонку. Или получить баллы, когда ничего не учил. Или подарок какой-нибудь. Ну, или есть в мире всякие красивые вещи. Казалось бы, фигня всё это. Ну вот, посмотри, небо.
Эйдан послушно задрал голову.
— Вроде небо как небо, — говорил Антонин. — А точно такого же заката больше никогда не будет. Может, мы всю зиму солнышка не увидим. И если ты говоришь о том, плохой этот мир или хороший, то ты ничего не добьёшься этим вопросом. Ты не так спрашиваешь. Хороший или плохой он для тебя? А это уже от тебя зависит.
Тут он смутился и посмотрел на друга, как будто боялся, что тот растрезвонит всей школе, что всем известный повеса задумывается иногда о серьёзных вещах.
— Ну, это я так думаю, — буркнул он. — Может быть, взрослые по-другому считают. Но ты спросил — я ответил. Ты лучше скажи, над чем корпишь в последнее время.
— Это не учёба, — машинально признался потрясённый Эйдан. — Я должен одному... человеку быстро перевести громадный кусок текста.
Судя по понимающему лицу Антонина, чары богов ещё не действовали.
— А кому? А зачем? А что это? — спросил он.
Эйвери посмотрел на встревоженного и заинтересованного друга и придумал:
— Я не могу сказать, я дал Непреложный Обет. Только это очень важная вещь. Так вот, если со мной что-то случится или я вдруг пропаду...
На лице Антонина отразился абсолютный ужас; он отступил с тропинки в сугроб и даже не заметил этого.
— Ну, маловероятно, — поспешил Эйдан его успокоить, искренне тронутый заботой. — Но возможно. Мои родители кое-что задолжали, поэтому мне выпало перевести этот текст, — нафантазировал он. — Ты не бойся. Я письмо напишу на всякий случай, положу в тумбочку. Если что-то случится, открой.
